Только гори

Первым, что я вижу, когда открываю глаза, становится твое лицо. Ты вздрагиваешь, начинаешь шептать что-то, но я не слышу - голова будто закутана в плотное одеяло. Ты держишь мою голову у себя на коленях, сжимаешь скулы и говоришь, говоришь что-то, а я лишь рассматриваю каменную стену одиночной камеры у тебя за спиной и размышляю о том, как же все так закрутилось. Ты трогательно убираешь с моего лица редкие пряди, в которых запуталась осенняя листва, и осторожно целуешь в лоб, потому что знаешь, как я это ненавижу. Я вздрагиваю, но понимаю, что это необходимо - и правда, слух постепенно возвращается. Я сажусь прямо на холодный пол и смотрю на тебя так, будто ты можешь чем-то помочь ведьме, обреченной на казнь. -Ирия... -Ашенто,-перебиваю я, стараясь сохранять невозмутимость, - Ашенто, да мы в полном дерьме. Ты усмехаешься и с тоскою переводишь взгляд на дверь, но тут же нервно дергаешь хвостом и растворяешься в воздухе, боясь не то чтобы попрощаться, а даже посмотреть в мою сторону. Вскоре и я начинаю слышать шаги в коридоре, и все, что мне остается, это встать и оправить длинное платье изумрудного цвета, которое так гармонирует с рыжими волосами. Больше всего мне действительно было жаль платье, потому что я просидела над ним бесчисленное количество ночей. А ты всегда стоял рядом, следя за тем, чтобы свеча ни на секунду не гасла, и чтобы холодный сквозняк не добирался до моих плеч. Кажется, это называется заботой? Что ж, существу без души действительно порой сложно понимать простые чувства.

***

Казнь ведьм с громким именем и безграничным могуществом проходит с излишним пафосом и великолепием. Это гигантские кресты, на которых распяты обнаженные девы, это толпы богатых людей и простых зевак, это всегда событие, которое заставляет рты не закрываться до следующего новолуния. А меня не считали опасной, поэтому ограничились обыкновенным столбом среди выжженного поля и кучками зевак, стянувшимися с деревни. -Крысы,- сквозь зубы прошипела я, чувствуя, как немеют руки, перехваченные за спиной сразу в нескольких местах, - трусливые крысы. Молодой инквизитор полностью игнорирует мое высказывание и лишь зажигает факел под возбужденный ропот толпы. Я вижу, как мелькает среди людей копна твоих серебряных волос, но молчу, потому что знаю, что тебе тоже будет больно, что ты может даже заплачешь, а потом будешь разъяренно проклинать весь людской род, будешь бродить по лесу и искать что-то, ведомое лишь тебе одному. Задумавшись, я пропускаю момент, когда человек в плаще бросает к моим ногам факел, и куча сухой травы и хвороста мгновенно вспыхивает. Лицо тут же опаляет жаром, а кончики длинных волос шипят и загибаются. Больно. Больно, но плоти нужно время, чтобы начать гореть, и это время я просто обязана использовать во благо себе. Себе и тебе, Ашенто, потому что без тебя я уже никто. Сначала тихо, а потом все громче и громче, я начинаю произносить слова, которые никому никогда не понять. Слова, которые звучат как песня, как танец, которые очаровывают, влекут, оседают на землю словно маленькие звезды и распускаются цветами с дурманящим ароматом. Боль и жар заглушают все на свете, и я вкладываю их в проклятие, вплетаю в незримую сеть, охватывающую деревню, вплетаю туда смерть и муки, вероятно, создавая какую-то новую, неизвестную хворь, вплетаю и женщин, и детей, но главное не себя, не тебя. Мой крик еще долго будет эхом отдаваться среди полей и гор, адский костер еще долго будет сниться мне по ночам, но все это сейчас совершенно не важно. Сейчас я лишь ощущаю себя маленьким трепещущим огоньком, живущим, дышащим, покоящимся у тебя в руках. Сейчас я лишь жду тебя, твоих действий, жду, пока ты не вдохнешь в меня жизнь, пока не дашь мне, не второй, нет, я уже не знаю какой по счету, шанс. Вот так, наверное, и умирают люди. Вот и все, что от нас останется после смерти - маленький бутон, который завянет, если не найдет себе того, кто о нем позаботится. Наверное, хорошо тебе быть бессмертным, а я вот не знаю, сколько жизней у меня осталось.