Я всегда за вами приглядываю

Сокрытый во мраке ночной незнакомец, разговаривающий руками, сидел на белом снегу, что искрился, словно дорогой бриллиант, и освещался единственным источником — круглым диском, напоминающим луну, оригинал которой видели в последний раз много-много лет тому назад. Порою с деревьев из-за лёгкого ветра падал снег, делая сугробы еще больше. В одном из таких сугробов, рядом с деревом, и сидел он, скрытый длинным чёрным плащом, развевающемся, будто пиратский флаг, только черепа и не хватает. Скрывающийся долгое время стоял в темноте, судорожно глядя на проходящих мимо монстров. Стояла холодная ночь, на улице уже никого нет. Даже звери примолкли. В сумраке деревушки было немного жутко. Чего стоили деревья, напоминающие в темноте жуткие силуэты? Но монстрам не суждено было бояться таких глупых вещей. Даже ему. Он ничего не боялся, он не чувствовал, как страх, подобно страшной болезни, проникал в тело, сковывал его и не давал даже шелохнуться. Он никогда не позволял себе забояться, иначе мозг отключается, а это уже означало поражение. Даже сейчас, когда по его слабой, эфемерной, еле держащейся в этом мире оболочке пробегала лёгкая дрожь отчаяния и пугающего восторга от пребывания тут, в мире. Двадцать лет. Двадцать лет исследований в небытии ему понадобилось ради пары часов контакта с реальностью. Двадцать лет ради маленькой победы… Но с кем ты дерешься, если тебя нет в этом мире, если ты не видишь своего врага? Тебя нет. Первое время с этим странным чувством было трудно ужиться, но потом все было достаточно просто, как ясный день. Ветер крепчал. Он без особо труда стягивал с веток снег, и тот падал вниз. Немного попадало и на безмолвный силуэт, что стоял неподвижно уже более трех часов, как вкопанный. Взор был устремлен на один из деревянных двухэтажных домиков. Он хотел туда зайти. Но что-то не позволяло остаткам его неспокойной души войти в тёплое и уютное на вид обиталище. Монстр чувствовал, что ему там не место, ему лучше туда не ходить, но родительское сердце так и молило. Ветер резко прекратился. Вместе с ним прекратил развиваться и плащ. Незнакомец сделал один маленький шаг в сторону домика, но не решался сделать новый. Ему было очень сложно идти туда, в тот дом, что когда-то дарил улыбку и счастье. Это нелегко. В какой-то мере стыдно перед живущими там. Однако, он сделал новый шаг, на этот раз большой. Зачем бояться, его и так никто не видит? Даже они не увидят его. Магия не настолько сильна. В душе нечто неприятно заскреблось. Похоже, совесть все-таки у незнакомца была. Виндинг Гастер был королевским ученым, лучшим из всех когда-либо существовавших до него. Его дивный склад ума и способности поражали всех и вся. У него получилось найти то, что никто и никогда не смог бы. Он отыскал дивный лучик света, осветивший мрак и грусть подземелья, куда люди так беспардонно и безжалостно отправили монстров. Ядро, которое создал ученый, преобразует геотермальную энергию в магическую электроэнергию. Иными словами — «второе солнце», дарящее тепло и свет всему Подземелью. Как же жаль, что такого гениального ученого уже никто не вспомнит. Даже книги об этом монстре ничего не скажут. Виндинг Гастер в свое время упал в своё изобретение, которое навсегда стёрло монстра и воспоминания о нем в пух и прах. На самом деле грустная история, ведь упал Гастер совершенно по глупой причине. Усталость — вот ключ к замку. Именно она стала поводом такой быстрой кончины гениального существа, а сколько же ещё он мог изобрести… Довольно забавно, что теперь, после смерти, он существует, но не считается живым. Теперь он должен тянуть свою жалкую жизнь, начиная сходить с ума от такого. Никто не видит, никто не замечает. Он существует, но, по сути, его нет. Монстр шагнул вновь. Он чувствовал, что в душе творилось нечто странное. Чувствовал, что идти в дом — не самая хорошая идея, но он упорно шёл и шёл, противясь своему и так не очень прекрасному характеру. Дверь открывается, хотя та должна быть закрыта на ключ. Видимо, это последствия магии. Или, может, живущие тут так сильно доверяют своим соседям? Монстр заходит в дом, убирая рукой с головы снег. Снимает капюшон, в котором был всё это время. Наконец полумрак осветил лицо незнакомца. Оно изуродовано, но узнать в нём бывшего королевского ученого ещё возможно было. Даже с таким освещением в комнате можно было увидеть два шрама. Один начинался с контура головы и доходил до левого глаза. Второй — с правого глаза до неизменной улыбки, что никогда не спадала с лица ученого. Это пугало. Нет, это и правда пугало. Вот поэтому монстр и носил капюшон. Но от кого ему прятать свое страшное лицо, когда его никто не видит? Он прятался от самого себя, хотя при этом и прекрасно знал, что это невозможно. Рано или поздно внутреннее Я настигнет тебя. Впрочем, ученый продолжал убегать от себя, зная, что это просто бой с ветряными мельницами, бесконечный и долгий бой с самим собой. Комната была освещена всего одним источником света — ночником, находящимся рядом с телевизором, который стоял у стенки, напротив дивана. Рядом с диваном и находился сейчас ночной гость. Взгляд последнего прошёлся по комнате. А здесь ничего не изменилось. Только вот фотографии, висящие на стене, на которые гость наткнулся — пугали не на шутку. Подойдя к одной из них, он увидел двоих малышей скелетов: один маленький, другой, едва выше первого, счастливо улыбались, глядя в камеру. У самого маленького был красный шарф, обмотанный вокруг шеи. Он был настолько большим для малыша, что тот больше напоминал огромный плащ, нежели шарф. Стоящий рядом скелет знал об этом, но, как помнил Гастер, он же фотографировал их, тот часто шутил, что младший похож на супергероя. Рядом с фотографией была еще одна, на этот раз это должно было быть семейное фото, но на ней было не три монстра, а два. Ученый тогда фотографировался со своими сыновьями. Их фотографировал Азгор, будучи еще принцем. Виндинг тяжело вздохнул. Даже на фотографиях его образ исчез. Это всё очень грустно. Взгляд метнулся к лестнице, ведущей на второй этаж. Там были комнаты братьев-скелетов. Интересно было бы поглядеть, чем живут его любимые сыновья. Поднявшись по, слава богу, не скрипучей лестнице, он заглянул в первую дверь, которая была обклеена знаками «стоп» или же «нет пароля — нет и входа». Монстр ожидал, что дверь будет закрыта, но та открылась. Он зашел в комнату. Та ничем не отличалась от комнаты среднестатического скелета-подростка. Огромное количество фигурок, стоящих на идеально чистом столе, большая полка с книгами и довольно забавная кровать в виде гоночной машинки. Гастер мог бы озвучить желание своего младшего сына — иметь собственную гоночную машину. Ну, ученый предположил лишь, точно скажет тот, кто сейчас сладко спал в кровати, иногда ворочаясь, как юла, при этом что-то непонятно шепча. В этой комнате жил Папайрус. Резко скрипнула дверь. Гастер даже вздрогнул от неожиданности. На пороге появился маленький по росту скелет. Он спал на ходу, судя по тому, как ходил. Однако, сонливость не мешала ему дойти до кровати Папайруса и посмотреть, спит ли тот иль нет. Спал и притом крепко. В тишине комнаты отчетливо слышался тихий вздох какого-то облегчения. Неспящий поспешил покинуть пределы комнаты, чтобы не мешать своему младшему брату. Старшего и мелкого звали Санс. Именно в комнату Санса Гастер и направлялся следом за сыном. Последний едва успел заскочить за закрывающуюся дверь. Ишь как братья различались. Если младший был отменным чистоплюем, то старший являлся прекрасным ленивцем, не убирающимся в комнате, состоящей из довольно дивного, едва различимого в темноте торнадо, в котором были и носки, и тарелка со спагетти, и клочки бумажек. Чего только там не было. Санс лег на свою кровать, а точнее, на очень странный матрас, пропитанный невесть чем. И как можно, интересно знать, спать на такой грязной вещи? Видимо, старшего сына это не особо волновало, коль он так быстро уснул, пролежав минуту. Помимо разбросанных носков тут еще был комод, который, как позже оказалось, тоже напичкан носками. Можно подумать, что старший в одних носках и ходит. Гастер вышел из комнаты сына и спустился обратно на первых этаж. Жизнь у братьев-скелетов, конечно, не так прекрасна, как хотелось, но монстра радовало то, что братья жили мирно, в любви и гармонии, заботясь о друг друге. Именно такой Виндинг Гастер хотел видеть свою семью. И он её видел, но без него самого. Снова его одолевала грусть. Обидно, когда собственные дети забывают тебя. Он находит карандаш и листок бумаги на тумбочке у дивана. И при свете ночника монстр пишет своим привычным алфавитом короткое письмо, состоящее из семнадцати символов шрифта Виндинга. Это последнее, на что хватило его слабого тела, которое в следующую секунду растворилось, возвращая разум владельца обратно в пустоту.

***

 — «Я люблю вас, дети мои», — прочитал Санс, задумчиво глядя в листок. Сидящий рядом Папайрус наклонил голову в бок. И что это значит? — Гастер…  — Кто это? — спросил младший, глядя на брата.  — Никто, — и отложил листок в сторону, осмотрев его, при этом улыбаясь. Это была не простая улыбка, не такая привычная, она была другой. — Хех. Я знаю это, Виндинг Гастер. «Я всегда за вами приглядываю» — было написано на другой стороне листка.