***
Стоя перед тренировочным залом, Драко осознавал, что всё-таки пить перед публичным унижением — глупая затея. Пить нужно было после. Хотя сегодня были все шансы напиться повторно, пусть и нарушая запрет на аппарацию из тренировочного центра в течение недели. Только какое дело до запретов, если главной новостью этого вечера все равно будет он… Рядом материализовался Поттер, как ни странно, вместо обычного радостного приветствия стоял молча, сжимая руки до побелевших костяшек. Это было пугающе-странное зрелище, и, ненадолго забыв о своих заботах, Драко рассматривал это чудо природы — разозлённого Гарри Поттера. Таким он его видел разве что в школе, но после войны Поттер как будто надевал маску доброго и счастливого Победителя, улыбаясь всем и вся, что раздражало даже сильнее, чем обычная физиономия Избранного. Драко в очередной раз заавадил каждого преподавателя этой чёртовой академии, в своих фантазиях, конечно, и на несколько минут обрёл способность рационально мыслить. Поттер чего-то боялся, значит, был незначительный шанс, что идиотскую тренировку отменят — мало ли, вдруг у него какое-то обострение, но, увы, двери отворились, гостеприимно приглашая войти и не предвещая младшему Малфою ничего хорошего. В условиях работы, в контракте, в должностных полномочиях — нигде не было указано, что обязательно раскрывать свою анимагическую форму. О ней знали лишь несколько людей, надёжно подкупленных отцом ещё в начале седьмого курса. Особой необходимости в этом не было, да и талант к анимагии ценился достаточно высоко, но Драко упёрся, не поддаваясь на уговоры, и Люциусу ничего не оставалось, как сохранить такой дар сына в тайне. Только вот никто не предполагал, что перед вступлением заявки будущих авроров тщательно просматриваются, старые материалы перепроверяются, а любые особенности или «таланты» курсантов начальство будет использовать по максимуму. Вот так они и оказались, как обычно, в паре Поттер-Малфой, единственные анимаги среди будущих авроров. Драко хотел бы рассмеяться, поехидничать или, как во время их частых дуэлей, подначивать Поттера, только вот шаткое положение и неминуемый позор в ближайшие минуты останавливали его от глупых замечаний. — Курсанты, — голос аврора Перкинсона, усиленный Сонорусом, был слышен в каждом уголке тренировочного зала, вызывая у Драко желание провалиться сквозь землю и не вылезать несколько дней. — Сегодня вы познакомитесь с анимагической формой своих товарищей. Это очень важный урок, вы должны научиться принимать её во внимание, привыкнуть к ней и строить планы операций с учётом каждого таланта своих бойцов. Всем ясно? — Да, сэр! — нестройный хор из десяти голосов не мог претендовать на образец военной подготовки, но Перкинсон, видимо, посчитав курсантов слишком заинтересованными в дальнейшем мероприятии, решил не делать им замечаний. — Поттер! Малфой! Мы ждём только вас. Драко нехотя вышел в центр зала и встал напротив своего вечного противника. Вчерашний загульный вечер давал о себе знать острой болью в висках, как не помогая сосредоточиться на задании, так и не давая абстрагироваться от начинающихся шепотков за спиной. Видит Мерлин, внимания к своей персоне он получил уже достаточно. Надежда, что о позорном моменте четвёртого курса не знает никто, растаяла давно — поступивший с ними Хафлпаффавец в первый же день выложил каждому желающему их с Поттером подноготную, но Драко медлил, оттягивая отвратительный момент. Может, окажись он и в самом деле хорьком, стыда было бы меньше… Тянуть дальше было бессмысленно, и, сконцентрировавшись, Драко стал уменьшаться в размерах, уже чувствуя панику и страх, исходящие от его формы в окружении таких огромных существ. Разница в росте была колоссальной, голоса звучали значительно громче, и абсолютно белый павлин позволил себе закрыть глаза, даже в окружении хищников признавая свой страх. Постепенно, привыкая к яркости цветов и звукам, как ни странно направленным не на него, Драко приоткрыл глаза, оглядывая странное столпотворение огромных ног перед собой. Это было вполне ожидаемо, если бы вместо аврорских задниц он сейчас видел уставленные на него любопытные лица, но лицезря пятые точки курсантов, он был лишь рад, что Поттер смог отличиться, видимо, даже здесь. Шум вокруг Поттера усиливался, хвостов или рогов видно не было, и Драко, борясь с отвращением, протискивался мимо авроров прямиком к цели, ради удовлетворения своего бескрайнего любопытства. Павлин из него вышел не самый прекрасный, а учитывая его стремление всё преувеличивать, Драко считал себя чем-то средним между курицей и индюком, искренне ненавидя как не распускающийся хвост, так и однотонную расцветку. Привлекать к себе внимание не хотелось, но ещё больше страха унижений он боялся оказаться за бортом, за гранью Поттеровской жизни. Снова. Он тянулся к нему всем своим существом, возможно, и сам не осознавая всю иронию их больных взаимоотношений. Пробравшись в импровизированный круг, павлин застыл, не переставая усиленно моргать. Если бы Драко мог, он бы ущипнул себя, но крылья годились разве что на обмахивание какой-либо куропатки в сильную жару. Бесполезная форма даже сейчас не давала ему возможности выразить всю степень неописуемого бешенства, творившегося в его душе. Гарри Поттер — хорёк. Гарри, мать его, Поттер, герой войны, сын анимага Джеймса и одарённой маглорождённой Лили, был чёртовым хорьком. Это была какая-то особо странная месть, насмешка, пренебрежение — стать даже там, где никто не имел права выбора, живым напоминанием его прошлых унижений. Чёрный зверёк, казалось, не разделял терзаний павлина, любопытно посматривая на него темными глазками и сверкая белым пятнышком на лбу, вместо знаменитого шрама. Поттер боялся подойти ближе, но от нетерпения подпрыгивал на маленьких лапках и махал еле заметным хвостиком, всем своим видом вызывая умиление, отродясь не испытываемое никем из Малфоев. Драко разозлился всерьёз на чёртова Поттера, на себя, на каждого существующего хорька в этом мире, медленно приближаясь к предмету своей искренней, во всех проявлениях, вражды. Недолго думая и полагаясь на инстинкты, благо рук сейчас он не имел, Драко подошёл на расстояние удара и клюнул подлеца ровнёхонько в лоб. Вокруг стояла поражённая тишина, и белый павлин, расправив крылья, уже собирался гордо покинуть место поклонения бестолковому Поттеру, только, видимо, не учёл скорость и бешенство маленького существа, набрасывающегося на него со спины. Отца определённо хватил бы удар увидь он эту драку, но в момент животной, или птичьей, ярости Драко не видел и не слышал никого, кроме своего маленького вертлявого врага. Они царапались и кусались, бегая друг от друга или танцуя своеобразный звериный дуэльный танец, пока громогласное «Ступефай» не оторвало их друг от друга, раскидывая по разным концам непредназначенного для звериной драки зала.***
Сидеть на крыше было хорошо и спокойно, и намного безопаснее каждого этажа курсантского корпуса, по которому бегал озверевший Перкинсон, разыскивая парочку сбежавших бунтарей, посему Драко ни за что не променял бы компанию побитого Поттера и эту странную крышу, грозившую ему впоследствии бесчисленными нарядами. Тот снова был странно молчаливым, только теперь это было не пугающее молчание, а спокойная тишина, делимая ими на двоих. Думать не хотелось, как и рассуждать о смысле и причине череды идиотских поступков, Драко вообще давно решил перестать искать во всём смысл — это приводило к слишком радикальным переменам в жизни и к очередному безумному скачку, он был просто не готов. Из разбитой губы понемногу вытекала кровь, окрашивая белую рубашку яркими пятнышками, Поттер, словно покойный Люпин, пытался закормить его шоколадом, бледнея, краснея и рассказывая про какой-то бессмысленный магловский праздник, слушать про который Драко всё ещё считал ниже своего достоинства. Учёба оказалась на удивление безумной, притягательной, незабываемой и особенной, как и всё, куда влезал чёртов Поттер со своими непредсказуемыми талантами, но Драко отказывался смириться с ролью постороннего наблюдателя. Жизнь показала ему слишком большое количество света, чтобы снова уходить в серую пустоту. Шоколад таял на губах, напоминая о себе сладким послевкусием и неповторимым запахом, как и то, что навсегда останется на этой крыше, украшенной фантиками и кровавыми подтёками. Только лишь если они захотят оставить всё за закрытыми дверьми, в чем Драко, зная Поттера, очень сомневался.