Погибаю, но не сдаюсь

Ослепляющий свет, оглушающая музыка, восторженный зал у самого края сцены, тянущиеся к нему руки, любимый младший брат рядом - сейчас для Вадима существовало только это. Мир кажется заполненным энергией и драйвом; так много хочется сделать, так много хочется отдать этому залу. Но осталось отыграть лишь последнюю песню. Вадим посмотрел налево: там, как всегда, на стуле, удобно расположился Глеб. Из-за шума говорить что-либо было бесполезно, поэтому они просто улыбнулись друг другу и снова взялись за гитары. - Эти гномы не любят просто высоких: им хочется каждого засунуть в шаблон…- Вадим едва не сбился с ритма, увидев, мягко говоря, необычного зрителя, неотрывно смотрящего то на одного, то на другого Самойлова. Его внешний вид сразу не понравился музыканту - холодные глаза, темный, чересчур официальный для рок-концерта костюм, лишенное какого-либо выражения и всяческих эмоций лицо. Решив не обращать внимания на странного посетителя, он продолжил петь, но на строчках «Эти гномы нас любят, когда нас нет. Я бежал бы от них, но меня поймают…» он снова буквально кожей почувствовал на себе пристальный взгляд того самого мужчины. Отыграв финальные аккорды и попрощавшись с залом, Агата Кристи ушла со сцены. Вадим тут же подбежал к младшему брату. - Глеб, кажется, мы с тобой что-то натворили... - Вадим был ошарашен увиденным. - Вадик, а что такое? - Глеб не мог понять взволнованности старшего брата. - Здесь начальник Свердловского КГБ... Мы накосячили... - и в подтверждение слов Вадима к братьям подошли несколько мужчин в гражданском, четверо из которых уже держали Сашу и Петю. Один из них показал красненькое удостоверение... Опасения старшего Самойлова подтвердились.... Это были гэбэшники.... - Самойловы Вадим и Глеб? - спросил мужчина. - Д-даааа.... - ответили растерянные и напуганные братья. - Вы арестованы по обвинению в ведении антисоветской деятельности. -Что-что, простите?- Вадим схватил брата за локоть и сделал шаг назад. Его движение не укрылось от внимательных глаз следователей. Главный из них быстро щелкнул пальцами, и его подчиненные моментально среагировали на знак. Вадим отчаянно пытался отбиться. Глеба от него оторвали в сию же секунду, и теперь перед глазами старшего Самойлова были только чужие лица, тянувшиеся к нему со всех сторон руки, темные формы. Раз или два ему удалось заехать кому-то в морду, но пользы от этого, увы, было мало. Ему разбили нос так, что по лицу потекла тёплая струйка крови, руки заломили за спину и защелкнули на них наручники, лишив всякой возможности сопротивляться. Вся борьба прошла в полной тишине, нарушало которую только тихое матюкание Глеба. «Глеб!» - пронеслось в голове у Вадима - «Они же не сделали ему больно? Они не посмеют, не посмеют!" Краем глаза он посмотрел в сторону младшего брата. Тот лежал уже скованный на полу, на его спине нагло уселся один из гэбэшников, поднимая его голову за волосы. Лицо младшего Самойлова искривила боль. - Не трогайте моего брата! - Вадим попытался вырваться, чтобы защитить Глеба, но у него не вышло: амбалы еще сильнее заломили ему руки. Тогда Самойлов-старший с какой-то мольбой посмотрел в глаза самому главному гэбэшнику. - Не трогайте Глеба, пожалуйста! Он ни в чем не виноват... - Он автор этой песни! Поэтому он понесет наказание! - Но ему же еще нет восемнадцати! - Вадим хлюпнул окровавленным носом. - Уголовная ответственность наступает с шестнадцати! - гэбэшник был непреклонен. Когда Агатовцев тащили к машине Вадим больно ударился головй и уже ничего не помнил... Последней мыслью было: «Только бы не тронули Глеба... Только бы не сделали ему больно.... Он же еще маленький... Он - ребенок... Ему же еще только семнадцать...» Он очнулся в, мягко говоря, не лучшем состоянии. Раскалывалась голова, болели затёкшие руки, а боль в носу казалось почти невыносимой. Что с ним случилось, он не помнил. Неожиданно где-то сбоку послышалось жалобное всхлипывание. Вадим моментально открыл глаза. Он находился в темной, сырой камере. Всё в лучших традициях. Зарешеченное окно, сквозь которое тусклыми, совсем неяркими лучами проникал свет, вместо двери стальные прутья, напоминающие стены клетки. Рядом скорчился на холодном полу Глеб. Вадим тут же кинулся к брату. Тот выглядел ужасно. Лицо было залито кровью, под правым глазом расцвёл фингал. -Вадик! - в очередной раз всхлипнул Глеб, бросившись в объятия брата.- Они опять приходили и... и... Вадим еще крепче прижал к себе младшего братишку, одновременно пытаясь полностью представить все возможные последствия. - Что они сделали? Успокойся, Глебушка, говори... - Они сначала меня избили, - Глеб приподнял рубашку и продемонстрировал Вадиму огромные синяки на животе и боках. - А потом сказали, что перестанут бить, если я...я...- Он прильнул лицом к груди старшего брата и окончательно залился слезами. Помолчал немного и продолжил шепотом.- Если я с ними пересплю... - Что????? - Вадик откровенно офигел. - Они тебя не получат! - он пришел уже в откровенное бешенство - Я трупом лягу, но они не прикоснутся к тебе! - Глеб в очередной раз всхлипнул. - Маленький мой... Ну не плачь... Не плачь.... Я что-нибудь придумаю... - Самойлов еще крепче прижал брата к себе. В мыслях носилось: «Нельзя, чтобы с Глебушкой так поступили... Нельзя... Если они его тронут, то у него останется травма на всю жизнь... Лучше я пойду вместо него... Пусть лучше меня обесчестят, сделают "петухом"... Только не его... Глебушка же не переживет ТАКОГО позора...» В это время Глеб рыдал на груди у Вадика, прижавшись к нему востроносеньким личиком. Тут распахнулась решетка, изображавшая дверь камеры. Глеб от испуга еще сильнее прижался к Вадику, а тот уткнулся лицом в густую шапку Глебиных волос. Раздался звук, будто упало на пол что-то тяжелое, и «дверь» закрылась. Братья инстинктивно посмотрели в сторону двери. С грязного пола поднимались Саша и Петя. - Ребят, а вы-то тут за что? - Глеб был удивлен появлением клавишника и барабанщика. - За то же, за что и вы. - ответил Саша придерживая рукой щеку. - Вот же заразы! Зуб выбили! - возмутился клавишник. Потом он подбежал к братьям. - Ребят, что они с вами сделали? - Да ничего, Сань, все в порядке. - ответил Вадим, стирая с носа кровь. - Точно? - Да точно, точно. А с вами они что сделали? - Отлупили, как сидоровых коз! - отозвался откуда-то из угла Май. - Сказали, что мы должны подписать какую-то бумажку. Донос, типа, на вас, что вы занимаетесь антисоветской деятельностью, с американскими шпионами сношаетесь. Что заговор против советской власти готовите вместе с империалистами. Короче бурда полная. Ну, мы с Саней и отказались это подписывать. Сказали, что знаем вас с детства, и что вы на подобные вещи не способны. Еще сказали, что ты, Вадик, активист-комсомолец. Они не поверили. Сказали, что держать будут до тех пор, пока мы не подпишем эту бумагу. И еще сказали, что пока будем отказываться подписывать, будут бить. И нас... И вас... Вадим задумчиво вздохнул. Ситуация складывалась ох, какая непростая. Глеб поднял свои большие голубые, полные страха глаза на брата: - Вадь... что с нами будет? Что они могут нам сделать? Вадим переглянулся с Сашей. Оба прекрасно понимали, что ничего хорошего ожидать не следует, но говорить такое мальчику, которому не стукнуло и восемнадцати... -Я не знаю, Глеб.- сказал наконец старший Самойлов, погладив брата по голове. - Будем надеяться, что всё обойдётся. В конце концов, мы не шпионы, свою страну никогда не предавали. Они должны это понять, у них даже доказательств не будет. Саша в углу покачал головой. Было очевидно, что власти в подобных случаях не требуется никаких доказательств. Их сажали не из-за подозрений в каком-то там шпионаже, а из-за песен, из-за растущей популярности группы, из-за смятения, сомнения в советской власти, которое они зарождали в и без того уставших от постоянной тирании слушателях. Никто из музыкантов не видел ни малейшего шанса отвертеться. Но слова Вадима немного успокоили Глеба. Он снова уселся на пол и принялся тереть ушибленное колено. От малейшего взгляда на избитого младшего брата сердце Вадима готово было разорваться. - Ничего, ребят. Всё хорошо будет.- неуверенно пробормотал Май. Никто не обратил на него внимания. Гнетущая тишина нарастала. В этой тишине раздались гулкие шаги по коридору, потом звук открывающегося замка. Дверь открылась. В камеру зашел один из тюремщиков. - Самойлов! - рявкнул он, поигрывая ключами. - К-какой и-из дв-вух? - заикаясь от страха спросил Глеб. Вадик по сальному взгляду тюремщика понял, что пришли за Глебом, и сильнее прижал брата к себе. Он не собирался отдавать его на растерзание этим чудовищам. - Ну какой-какой? Младший, конечно. Глеб Рудольфович. Семидесятого года рождения. - ехидно ответил тот. Глеб посмотрел на старшего брата полными слез и отчаяния глазами, в которых ясно читалось: "Не отдавай меня им! Мне страшно! Защити!" - Я не дам вам Глеба! Он ни в чем не виноват! Вы его не тронете! - сквозь зубы процедил Вадим. - А кто тебя спросит, дашь ты брата или нет? Не тебе решать! Давай, Самойлов, вставай! - В-вадик! - у Глеба из глаз уже текли слезы. Самойлов-старший решительно встал, прикрыв собой брата. И без того непривлекательный после избиения вид Вадима дополнялся искаженным от ярости окровавленным лицом. - Вы не получите Глеба! - прорычал он еще раз. - А это мы посмотрим! Ребята, тут сопротивление! Помогите-ка! - крикнул тюремщик в сторону решетки. В камеру медленно вошло еще трое человек в такой же, как и у того тюремщика форме. Глеб испуганно прижался к брату, а точнее буквально мертвой хваткой вцепился в него. Вадим тоже не собирался отдавать своего младшенького. - Ребят, давайте, забираем этого, маленького. - он кивнул на стоящих в обнимку братьев. Тюремщики двинулись в их сторону. Глеб зажмурился от страха: один уже вцепился в его плечи. - Давай, двигай. - и потянул Самойлова-младшего на себя. - Не паааайдуууууу!!!! - завизжал Глеб - Вааааааадик!!!! Помогиииии!!!!! Не хачуууууууууууу!!!!! Пустиииииииииите!!!!!! - Вадик с яростью на лице преодолевая сопротивление тюремщиков прижимал брата к себе. - Не даааам..... - прорычал старший Самойлов. Но... тут руки Глеба расцепились, и его потащили в направлении выхода из камеры. - Глеееееб!!!! - практически ввизгнул Вадим - Ребята! Помогите! - Май двинул ближайшему тюремщику по голове. Саша двинул другому между коленей. Вадик в два прыжка подскочил к остальным, выдрал у них Глеба, получив при этом в челюсть, и отшвырнул брата на безопасное расстояние, приготовившись к драке. - Мужики! Бунт заключенных! - крикнул один из тюремщиков через закрытую решетку. В камеру влетело еще трое амбалов в форме. Глеб, окончательно испугавшись, отполз в угол. Может быть, тюремщики ушли бы ни с чем, но теперь их было больше... Петя получил под дых, отлетев в угол, Сашу двинули головой об стену, и он медленно сполз на пол без сознания. Двое тюремщиков схватили Глеба. Вадик развернулся спасать брата, получил в челюсть потом под дых, потом его отшвырнули к стене. Он никак не мог вздохнуть, не мог встать.... Было больно... Но сейчас утаскивают Глеба! Он должен встать! Должен! - Ваааааадик!!! Пустиииииииииииииите!!!!!! - из последних сил крикнул Глеб, пытаясь вырваться. Он цеплялся за все: за грязные скамейки, за прутья решетки в надежде удержаться до тез пор, пока ему не поможет старший брат или кто-нибудь из одногруппников. Вадик попытался встать, приподнялся, но тут же рухнул на пол, царапая грязный пол ногтями и задыхаясь, как рыба на берегу.... - Глееееееб!!!! Неееееееет!!!!! - из последних сил крикнул Вадим, задохнулся и потерял сознание.... ... Он очнулся от того, что кто-то с силой тряс его за плечи. С трудом открыв глаза, он увидел прямо перед собой встревоженное лицо Саши. Саша выглядел не лучшим образом - весь покрыт ссадинами, по лбу течет кровь, глаза заплыли. - Вадик, Вадик, очнись! Они увели Глеба!- невнятно прошептал Саша. Кажется, тюремщики в драке выбили ему еще пару зубов. Вадим тут же вскочил на ноги, но пошатнулся, и от слабости едва не упал. Его глазам предстала неутешительная картина: бледный, избитый Козлов, лежащий без сознания Май. В мозгу стучала, затмевая собой всё прочее, одна-единственная мысль: «Они...увели...его. Увели! Увели! Что они с ним сделают?!» - ответ был ему прекрасно известен, но Вадим никак не хотел поверить в то, что его Глебушку, его любимого младшего брата, его маленького мальчика, грубо возьмут какие-то тюремщики. -Неееееет!- буквально прорычал он и бросился к решетке. Обхватив стальные прутья руками, он принялся трясти их и выкрикивать имя Глеба так громко, как только позволяли голосовые связки. Сзади него крутился Саша, то хватая его за плечи и пытаясь увести, то неуверенно крича вместе с ним. Не прошло много времени, как перед Вадимом появился тот самый тюремщик, что совсем недавно приходил за младшим. - Ты, сука! Немедленно приведи Глеба обратно! Немедленно, я сказал!- выкрикнул Вадим ему в лицо. - Обратно? Шутишь что ли?- охранник разразился громким гоготом.- У нас там самая веселуха, а ты "приведите, приведите"- он пискляво изобразил голос Вадима. Ох, как Самойлов жалел, что его и этого гада разделяет решетка. Он живо представил, как избивает его до потери сознания, ломает руки-ноги, разбивает в кровь лицо... Такого бешенства ему еще испытывать не приходилось. С трудом взяв себя в руки, он медленно, с угрозой проговорил: - Тогда проведите меня к нему. К его удивлению, охранник весело улыбнулся и кивнул. - А вот это можно. Нам как раз такого красавчика и не хватало.- он снова загоготал.- Веди себя смирно, и увидишь своего братика. Тюремщик достал большую связку ключей, отпер дверь и зашел в камеру. Пока тот сковывал ему за спиной руки, Вадим концентрировал всё своё внимание на том, чтобы не повернуться и не размазать мерзавца по стеночке. Только осознание того, что всяческое сопротивление бесполезно здесь, где на подмогу тут же набежит множество людей, помогало ему устоять на месте. - Пошли!- охранник кивнул головой в сторону коридора. Вадик обменялся еще раз встревоженным взглядом с Сашей и последовал за охранником. Тот закрыл за собой дверь камеры и мощно пнул под зад Вадика, да так, что он машинально сделал несколько шагов по коридору. - Ты!!... - Молчать, сучка.- сказал, как отрезал, тюремщик.- Будешь что-то вякать, брата своего не увидишь, ясно? Вадим сглотнул комок в горле и кивнул, разъяренно глядя тюремщику прямо в глаза. Они пошли, постоянно сворачивая то в одну, то в другую сторону и через несколько минут оказались у клёпаной железной двери. Услышав звуки, которые приглушенно доносились оттуда, Вадим покрылся холодным потом. Это были крики, полные боли и отчаяния. Крики Глеба. Вадик был готов ко всему. Главное, чтобы не трогали Глеба. Тюремщик открыл дверь. По глазам ударил яркий свет, от чего Самойлов зажмурился на несколько секунд. Теперь свет уже не так слепил, но Вадим пожалел, что открыл глаза: перед ним открылась жуткая картина... На какой-то грязной скамейке лежал привязанный к ней Глеб со спущенными брюками. Лицо младшенького было опухшим от слез, которые текли почти что потоками по его худенькому несчастному личику, а вокруг него толпились мужики без штанов со вставшими членами. Глеб, всхлипывая, просил их не трогать его, но они только громко ржали. Самойлов еще раз зажмурился, чтобы не видеть этого, но закованные руки не давали закрыть уши, поэтому он слышал отчаянные мольбы Глеба, от чего ему становилось нестерпимо больно. - Отпустите его... - почти еле слышно произнес Вадим. - Ага! Нам тут так весело, а мы отпустим его и что? Опять дрочить? Нет уж! А ты смотри! Смотри! - злорадно выдал тюремщик. - Отпустите Глебушку! Пожалуйста! Я сделаю, что угодно! - взмолился Самойлов-старший. - Ммммм... - задумался тот - Встань на колени.- Внутри Вадима взыграла ярость. Ему не хотелось опускаться на колени перед этим уродом. Но он услышал, как отчаянно ввизгнул Глеб и, повернув голову в его сторону, увидел, что на него залез один из этих амбалов. Самойлов покорно опустился на колени. - А теперь целуй мне ботинки! - лицо Вадима перекосилось, но все-таки он поцеловал грязные ботинки тюремщика. - Отпустите его... - голос Вадима был глухим и тяжелым. Он прекрасно знал себя. Знал, что его гордость легко зацепить, но и знал, что плюнет на эту гордость, позволит себя унизить, растоптать, обесчестить, только чтобы было все в порядке с его любимым братиком. Теперь же Самойлов-старший смотрел, задрав голову, на человека, от которого зависело, отпустят ли Глеба. - Серый! Ты там скоро кончишь? - спросил тюремщик того амбала, который был на Глебе. - Аааах! Минуты две еще! Эх, хорош петушонок! Еще малясь разработать ему задницу и будет самое то! - ответил тот, шлепнув Глеба по ягодицам, от чего младший Самойлов еще сильнее заплакал. Глебу было больно... Нестерпимо больно.... Его уже два часа рвали на части эти уроды... Он уже точно знал, что ТАКОГО позора он не переживет... И тут... Что это было: чудо или просто больное воображение, Глеб не знал, но... он услышал голос Вадика... «Вадик! Вадик! Он здесь! Он поможет!» Самойлов-младший посмотрел в ту сторону, откуда слышался родной до боли голос. Это был действительно его старший брат. Глебу было больно, но еще больнее было смотреть, как Вадик унижается, стараясь спасти его. Наконец, Серый кончил. Глеб опять почувствовал в себе это мерзкое тепло спермы и приготовился к тому, что в него опять кто-то влезет... Но тут Вадим рванулся к брату: - Не трогайте его! Отпустите! Возьмите лучше меня! Вы же сами говорили, что как раз вам такого красавчика не хватало! - Самойлов закрывал брата собой. - Ну ладно... Ладно... - нехотя согласился тот, плотоядно рассматривая старшего Самойлова. - Уведите его обратно! - кивнул он на Глеба. Глеба отвязали от скамейки и выволокли в камеру. - А этого привязать! - Не надо! Я сам! Руки развяжите! - со злобой выкрикнул Вадим. Ему расковали руки. Он сам спустил брюки и лег на скамейку в ту же позу, что и Глеб. Когда на него полезли эти нелюди он только сильнее сжимал зубы и вцеплялся в скамейку... Главное было не то, что все его существо разрывается на части этими уродами, а то, что его Глебушка уже в покое... Такой боли Вадиму испытывать еще не приходилось. Когда на него залез первый амбал, он сжал зубы и дал себе слово терпеть до последнего. Унижение казалось безграничным, с каждым новым толчком внутри его тела Вадиму казалось, что он умрёт на месте, что не переживёт этой мучительной позорной пытки. Тот урод кончил, слава Богу, не в него, за что Самойлов вознёс хвалу небесам: уж это он вынести был не в силах. Но радость была недолгой. Тут же перед его глазами возник омерзительный висящий орган очередного тюремщика. Вадима передёрнуло от отвращения от одного только его вида, и бесконечным был его ужас, когда член прижали прямо к его губам. - Соси, сучка, - ехидно проговорил обладатель этой самой мерзости.- Ты же не хочешь, чтобы мы опять привели твоего братика? Знаешь, из него вышла отличная шлюшка... Нет, снова отдать Глеба в руки этих извращенцев Вадим никак не мог. Он переступил через всё своё существо, крепко зажмурил глаза и приоткрыл губы. Уже успевший возбудиться член проник сразу в его горло, доведя едва ли не до тошноты. Пока Вадик боролся с собой, сзади пристроился очередной претендент на его "руку и сердце"... Он не знал, сколько всё это продолжалось. Вадим не изменил самому себе - за всё время пытки с его губ не сорвалось не единого звука, не единой мольбы. Он перенёс эту пытку так достойно, как только мог в своём положении. Наконец новая игрушка надоела этим извращенцам. На Вадима, находящегося, словно в коматозе, надели штаны, застегнули на руках наручники и, непрерывно щипая за все места и давая смачные пинки, довели до камеры. Лишь упав на каменный пол, старший Самойлов смог дать волю слезам. Он не мог заставить себя посмотреть в глаза ребятам. Он чувствовал себя заклейменным позором изгоем, к которому отныне не должны прикасаться даже самые близкие друзья. Неожиданно кто-то ласково потряс его за плечо. Вадим поднял глаза. Перед ним на карачках стоял Глеб. Выглядел младший брат так же, как выглядел сейчас, наверное, он сам. Лицо было опухшим от слёз, покрытое ссадинами и синяками - Вадим понял, что Глеб еще пытался отбиться от насильников: в глазах застыло настолько отчаянное выражение, что Вадим моментально забыл о своих переживаниях, молча прижал к себе Глебушку и снова разрыдался. Ребята в углу молчали. Они, разумеется, догадывались, что произошло с обоими братьями, но прекрасно понимали, что им нечего сказать, чтобы их утешить. Саша, глядя на своих лучших друзей, один из которых был еще даже несовершеннолетним, скорчившхся на холодной грязном полу, униженных, несчастных, почувствовал выступившие на глазах слёзы, но продолжал молчать, боясь, что лишними словами может сделать братьям еще больнее. Минут через десять в коридоре вновь послышались шаги. Все в камере напряженно замерли, Вадим своим телом прикрыл брата, уже ни на что не надеясь. Но самые худшие ожидания не сбылись. В камеру зашёл какой-то незнакомый охранник. -Козлов, Май! На выход! Вас переводят в другую камеру. Живо! -Но мы...- Саша неуверенно оглянулся на братьев. Ему было страшно оставлять их одних, хотя он и понимал, что ничем помочь им не в силах. Вадим кивнул в ответ, по-прежнему не смея заглянуть другу в глаза. Саша быстро подошел к Самойловым, опустился рядом с ними на колени и порывисто обнял обоих, после чего, не оборачиваясь, вышел вслед за Маем. Братья лежали на холодном полу, согревая друг друга теплом своих тел. Сил подняться не было ни у одного из них.... Глеб прижался к Вадиму, как к своей единственной защите... Хотя и он не всегда мог защитить. После всего, что сегодня произошло, старший брат казался Глебу героем: он набил морду тюремщикам, вытащил его от этих гнусных амбалов, переступил через себя, чтобы помочь любимому братику... - Вадик - пролепетал младший Самойлов. - А ты меня любишь? - Очень - Вадик прижал брата к себе. - Глебушка, я бы не пошел на все это, если бы не любил тебя. И запомни: я унижусь, опущусь, порву всех, умру, но только чтобы с тобой все было хорошо. Слышишь? - Глеб плакал, прижавшись к его груди. Вадик осторожно погладил младшенького по голове. - Не плачь. Все хорошо. - Глеб еще сильнее прижался к Вадику и они, измученные, то ли заснули, то ли впали в забытье прямо на холодном грязном полу. Глеб мирно спал, когда в их камеру зашел начальник тюрьмы. - А ну! Всем встать! Я пришел. – он очень любил свою персону, поэтому требовал и от подчиненных, и от заключенных почти рабского преклонения перед собой. Вадик встал. Вид у него был, мягко говоря, весьма помятый после вчерашней порции сексуальных извращений, так что ноги у старшего Самойлова подкашивались. - Самойловы.... – на лице тюремщика загорелась противная сальная улыбочка. – А вот Самойловы мне ой как нужны! Приезжает руководство из Москвы. Весьма большие шишки, и я не хочу ударить в грязь лицом и не получить очередное повышение. И вы, братики, будете подарочком для дорогого руководства. А точнее, подарочком будут ваши задницы. – он злорадно захихикал. В мыслях Вадика пронеслось: «Только не это... Господи, за что? Только бы мне уговорить его! Только бы сделать так, чтобы Глебушку не тронули! Он и так уже натерпелся от них! Только бы уговорить, чтобы взяли меня, а не его!» - он посмотрел на мирно спящего Глеба, укрытого от холода концертным полуфраком, который Вадик очень любил. «Только бы не разбудили... Так хорошо спит...» - Самойлов даже мысленно улыбнулся, глядя на невинное лицо брата – «Прямо ангелочек... Бедненький мой... Маленький... Умру, но не дам его им...» - из размышлений Самойлова выдрал голос начальника: - Ну что, братики? Вставайте! - Товарищ начальник, не надо Глеба, пожалуйста! Видите, он спит! Над ним вчера так поизмывались, что ему плохо. А он ведь маленький. Ему только семнадцать! Пожалуйста! - он умоляюще смотрел на этого человека. - Делайте со мной, что хотите! Хоть убейте, только не трогайте Глебушку! - Нуууу, предложение заманчивое... Но я не соглашусь: две задницы лучше, чем одна. Тем более мне велели вас двоих доставить... Но если уж так, то я буду добрым: мы немножко трахнем твоего младшего, а потом оторвемся на тебе. Вперед! - Вадим взял спящего Глеба на руки и вместе с ним вышел из камеры... Он даже не представлял, что их там ждет.... ... Глеб очнулся от того, что его кто-то похлопывал по щекам. Он разлепил глаза, но взгляд никак не мог сфокусироваться, отчего он видел над собой белое пятно с чем-то черным по краям... - Глеееб... Глееееебушкаааа.... Проснись... – голос принадлежал Вадику. Глеб еще раз напряг свое и без того слабое зрение и пятно превратилось в родное лицо старшего брата. - Вадик, а где мы? – Вадик прижал младшего к себе. - Только не бойся. Все будет хорошо. - Опять? – По щекам Глеба потекли слезы. Он не хотел еще раз испытать подобный позор. - Глебушка, начальник сказал, что только немножко тебя тронут, а потом оторвутся на мне. Я все выдержу. Ты не бойся. – он пытался, как мог, успокоить любимого младшего братца. Глеб хлюпнул носом. - Правда? - Правда. - Ааааа!!!! Уже готовитесь? – тюремщик довольно хмыкнул. Вадик посмотрел на него с ненавистью. Если бы у него были свободны руки, он порвал бы его на куски. – Ну! Пошли! Вперед! – Глеб еще раз отчаянно посмотрел на брата, но по его виду понял, что он уже не способен что-либо сделать.... Эти большие шишки из Москвы оказались ожиревшими мужиками лет пятидесяти с сальными выражениями противных морд. Братьев снова привязали, спустив с них брюки. Глеб весь сжался, приготовившись к новой порции ужасной боли и унижения. - Вот, товарищ генерал-полковник, братья-антисоветчики. Все, как вы и хотели. – залебезил перед одним наиболее противным москвичом начальник тюрьмы. – Этому двадцать три, а этот маленький – всего семнадцать. С которого начнете? – начальник уже раболепствовал, ожидая повышения. Глеб был готов задохнуться от стыда: так его еще никогда не унижали. Вадик был в бешенстве: их с братом рассматривают, как куски мяса, нет, как животных каких-то на базаре. - А, пожалуй, с маленького и начну... – задумчиво выдал москвич. - Не надо, пожалуйста.... – проскулил Самойлов-младший. - Не обращайте внимания, товарищ генерал-полковник: он всегда скулит и ноет. - Товарищ, генерал-полковник, пожалуйста, не трогайте Глебушку. Лучше делайте со мной все, что Вам будет угодно, но не трогайте его... – страдальчески произнес Вадик. Генерал-полковник наклонился прямо к его лицу. - Это что же ты предложишь с собой делать. - Что Вам будет угодно. – повторил Вадим. Только не трогайте брата. - А если мне так хочется его? - Он же ребенок!... – Самойлов хотел сказать еще что-то но тот уже залез на Глеба.... Глеб жалобно вспискнул и закусил от боли губу. Вадик зажмурился, чтобы не видеть этого ужаса... «Меня... Меня поимеет какой-то старый дядька! Я не переживу это! Мне больно! За что они меня!?» - по щекам Глеба катились слезы – «Больно! Когда они меня отпустят!? Помогите, кто-нибудь!» - и стоном из груди вырвалось имя брата: - Вадик! – Глеб прекрасно знал, что Вадик не поможет: он сам был в таком же положении, тем более, что на него тоже залез какой-то жирный урод. Тут Глеб почувствовал, что его кто-то взял за руку. Он понял, что это Вадик и покрепче сжал его руку. - Все в порядке. Я с тобой... – младшего Самойлова успокоил этот полушепот брата. Вадик был действительно не в лучшем положении: такой боли он давно не испытывал. Толстый член московской шишки буквально рвал его на куски, загоняемый внутрь на всю длину. «Глебушка... Бедный мой мальчик... Как тебе помочь? Я же себе помочь не могу... Как заставить этих уродов отпустить тебя?» - А теперь мы вас еще и в ротик попользуем! – выдал с огромным удовольствием начальник тюрьмы. Тот самый генерал-полковник подошел к старшему Самойлову. - Ну что? Давай, рокер! – презрительно выдал он, ожидая удовлетворения своих сексуальных потребностей. Вадим сжал зубы и не менее презрительно посмотрел на него. Нет, пусть он сейчас в таком положении, но так просто себя изнасиловать он не даст. – Давай-давай! Соси, падла! Иначе братцу твоему больше достанется. – против этого аргумента Самойлов-старший был бессилен, ибо ради брата он был готов на все, что угодно. Вадик сглотнул комок в горле и закрыв глаза взял в рот член этого гэбэшника. Бедный Глеб в этот момент тоже получал в рот от какого-то отморозка-охранника. От злости, переполнявшей все его существо, Вадик был готов выплюнуть находившееся у него во рту «хозяйство» генерал-полковника, но не мог. Член этого гада с каждым разом все сильнее и сильнее вбивался почти в самое горло Самойлова-старшего. В мыслях крутилось только одно: «Главное выдержать! Главное, чтобы не стошнило! Вадик, держись!» А вот Глеба уже реально стошнило после «обслуживания» второго «клиента». - Ты что, сука, творишь? – заорал на него «клиент». - Я.... Я не хотел.... – пролепетал Глеб, за что получил со всей дури по лицу. - Не смейте его бить! – визгнул освободившийся Вадим. - Бииииить? – облизнулся генерал-полковник. – А это хорошая идея. Есть тут плетки? - Есть. – кто-то протянул ему тяжелую плеть. - Не смейте.... – прохрипел старший Самойлов. - А это не твое дело. Мы развлекаемся. Заткните кто-нибудь этому рот, чтобы кайф не ломал! – приказ этого жирного урода был мгновенно исполнен и во рту у Вадима опять оказалась чья-то елда. Самойлов даже не ожидал от себя такой выносливости. Но тут резко свистнула плеть и удар жуткой силы обрушился на обнаженную перед этим худенькую спину Глеба. Он тут же вскрикнул от боли. Второй удар Вадим уже увидел и от злости на развлекавшихся с ним и его братом москвичей больно прикусил член очередному любителю орального секса. Тот сразу же отвесил весьма сильный удар по голове Самойлову-старшему, от чего он потерял сознание... ... Очнулся Вадик через полчаса... Голова нестерпимо болела. «Вот сволочь! Как двинул!» - подумал он встрянув головой. Самойлов прислушался к странным звукам, наполнявшим комнату, и у него побежали по спине мурашки... Это были стоны, почти истерические всхлипы Глеба. - Ррааааз! – тюремщик отвешивал удар плетью по и без того уже избитой спине младшего Самойлова. - Мама! - Дваааааа! – он не скрывал удовольствия от избиения Глеба - Ойойой! – Глеб уже плакал от боли - Трииииии! – в ответ на это тюремщик получил только жалобные всхлипы. От вида таких издевательств надо родным человечком Вадику было больно практически так же, как и его брату, который получал сейчас жуткие удары... Самойлов-старший еле слышно застонал, чтобы хоть как-то отвлечь на себя этих извращенцев. Они тут же отреагировали. - Аааааа!!! Проснулся, голубчик! Хотя мы тут с тобой и в отключке неплохо развлеклись. Да, ребят? – злорадно обратился к подчиненным начальник тюрьмы. Тюремщики загоготали. Вадик хотел ответить этим уродам, но у него уже не было желания говорить с ними, ибо каждое его слово провоцировало их на новые издевательства над ним и Глебом. А начальник уже обращаясь к высоким гостям залебезил – Может быть, еще что-нибудь интересненькое придумаем? - А придумаем! А пусть старший поимеет младшего! – в глазах Глеба застыл ужас. - Да ни за что! – процедил сквозь зубы Вадим. - У нас на этот случай есть способ тебя заставить! Тащите железо! – парочка охранников принесла железные прутья, раскаленные докрасна. – Либо ты имеешь своего братика, либо мы так прижгем его, что потом ни одна больница не возьмется лечить! – Вадик был поставлен перед сложным выбором: либо он возьмет Глеба, либо Глебу сделают еще больнее. – Более того, если ты его трахнешь, мы его отпустим отдыхать. – осчастливил братьев царским жестом москвич. – Ну, не хочешь, как хочешь – он взял у одного из амбалов прут и размахнулся, чтобы ударить. - Не надо! Я согласен! – резко выкрикнул Вадик, а по его щекам текли слезы... Глеб посмотрел на него, как на своего мучителя: он вытерпел ЭТО от целой толпы, а теперь еще и должен был вытерпеть это от брата.... Самойлова-старшего отвязали от скамейки. Он присел рядом с Глебом и зашептал ему на ухо: - Глебушка, миленький, прости... По-другому они тебя не отпустят... Я постараюсь сделать не больно... – Глеб посмотрел на брата глазами полными отчаяния и боли: - Ваааадик... – и расплакался... - Я себя чувствую последним ублюдком... Родной мой, хороший мой, прости меня, пожалуйста... – так дерьмово Вадим себя не чувствовал никогда... Он должен был изнасиловать родного брата, чтобы спасти его от посягательств остальных. Он просто закрыл глаза, вошел в Глеба и закусил почти до крови губу, чтобы не расплакаться окончательно. Все существо Самойлова пыталось только не сделать младшему брату больно, поэтому в отличие ото всей этой своры двигался он мягко, не входя внуть на всю длину. Оргазма Вадик не почувствовал... Он просто сполз на холодный пол рядом со всхлипывающим Глебом.... - Я сегодня добрый! В камеру его! – Глеба в полубессознательном состоянии отвязали от скамейки, надели на него штаны и под руки потащили в камеру. – А с тобой мы продолжим. Вся эта череда возбужденных органов во рту и заднице практически свела Самойлова с ума... Хотелось, чтобы это все поскорее кончилось... Тут перед Вадимом возник начальник тюрьмы. - Надоело? - Да пошел ты! – Вадик тут же получил удар по лицу - А хочешь, я тебе помогу все это прекратить? – еще пара минут и он действительно сошел бы с ума... Вадик был согласен на все, лишь бы это все только кончилось... - Хочу... - Тогда подпиши вот здесь и здесь. – начальник протянул ему лист бумаги и ручку. Самойлов, не задумываясь, поставил подпись. Его тут же отвязали и сопроводили в камеру, попутно награждая его пинками и тычками. В камере Вадик сразу рухнул на пол, отполз в дальний темный угол и свернулся там калачиком...Он мог бы лечь на скамейке рядом с Глебом, но мешало чувство вины за то, что он тоже насиловал брата вместе с этими извращенцами.... « Как я мог? Зачем я так сделал? Бл*, я последний ублюдок! Так поступить с родным братом! Ненавижу себя!» - Вадик расплакался... Он еще долго плакал, проклиная себя, и незаметно забылся каким-то тяжелым полусном... Глеб проснулся от всхлипов и увидел Вадика, лежащего в углу. Ему хотелось лечь рядом с ним, чтобы успокоиться и согреться, он собрался с силами, подполз к Вадику, прижался к нему. «Какой же он хороший...» - подумал младший Самойлов. – «Спас меня от этих уродов, пусть и такой ценой...» - он уткнулся остреньким носом в грудь Вадика и крепко заснул. Вадик проснулся от того, что услышал звон ключей и звук открывающейся решетки. Он приоткрыл глаза: рядом с ним, свернувшись на ледяном полу, спал Глеб, а в камеру зашел незнакомый тюремщик. - Самойловы! Встать! «Что еще? Какое новое унижение они придумают для нас?» - подумал Вадим. И отозвался: - Опять развлечься хотите? - Нет. На этот раз уже не развлечение будет. Вы едете в суд. - Куда-куда? - В суд. Вас всех будут судить. На выход! - Глеб! Вставай! – Самойлов-старший тряс брата за плечи. - А? Что? Где? Вадик? – Глеб никак не мог проснуться. - Глеб, просыпайся. - Что еще? – младший опять захныкал. - Мы едем в суд. Там окажется, что никаких доказательств против нас нет, и нас выпустят. И все будет хорошо. – Самойлов уже не верил себе. Он прекрасно знал, что против них уже сфабриковано дело, что их обвинят и надолго засадят, если не расстреляют, но он пытался успокоить младшего брата. - Наконец-то! – Глеб обрадовался, как ребенок и крепко обнял брата за шею. Всю дорогу до суда они ехали молча. Сашу и Петю, видимо, уже доставили, поэтому в УАЗике ехали только братья и конвой. Конвою пришлось прокладывать путь зданию суда через толпу пришедших посмотреть на страдальцев за рок людей. Вадик шел, опустив голову: он уже знал, что впереди не будет ничего хорошего, а Глеб наоборот вытягивал тонкую юношескую шею, пытаясь разглядеть в толпе хотя бы одно знакомое лицо, но, как назло, не попадалось ни одного знакомого. Конвоиры проводили братьев в зал суда и толкнули в клетку, заменявшую скамью подсудимых. Глеб вцепился в прутья решетки и обвис на них, а Вадим тяжело упал на пол. - Вадик, ты в порядке? – к нему тут же подскочил Саша. - В полном. - Ты уверен? - Нет... – Самойлов страдальчески прикрыл глаза и сглотнул. – Я уже ни в чем не уверен, Сань. – после этих слов Глеб начал понимать, что все не так уж безоблачно, как рисовал ему буквально полчаса назад Вадик. - Вы подписывали что-нибудь? – будто очнувшись, спросил Козлов. - Да... Какую-то бумажку... Меня вчера, когда в камеру приволокли, начали пинать ногами и опять бить плеткой... Сказали, что до тех пор, пока не подпишу, они не перестанут бить... Я подписал... – выдал хныкающим голосом младший Самойлов. - Я... Я тоже подписал... Мы предатели? Да? – Самойлов-старший посмотрел на Сашу своими карими полными боли и отчаяния глазами. - Ребятки, вы подписали свой смертный приговор... – Саша осекся... Ему не хотелось пугать маленького Глеба, но он должен был сказать правду. Ему так не хотелось терять своих друзей, но вполне вероятным было то, что братья получат высшую меру наказания – расстрел... - В смысле? – Глеб не на шутку испугался. Саша уже жалел, что вообще открыл рот. В глазах обоих Самойловых застыл такой ужас, что он практически физически почувствовал боль за них, своих лучших друзей. - Может, еще обойдётся...- неуверенно пробормотал он, хотя прекрасно знал, что для них всё кончено. Ему самому, как и Пете Маю, грозил немаленький срок, но это наказание и рядом не стояло с тем, что ожидало обоих братьев. Саше хотелось плакать. «За что их так, Господи? Они ведь такие юные, талантливые, красивые... У них вся жизнь была впереди, а теперь... Неужели они мало настрадались за эти пару дней? Твари, твари все эти судебные приставы, вся эта советская власть - сволочи...» Вадим крепко-крепко прижал к себе Глеба, словно мог так защитить его от всех тех ужасов, что ждали их впереди и что остались за плечами, крепко, однако, отпечатавшись в памяти. Он чувствовал каждую косточку в худом, избитом теле младшего братишки; в теле, которому он сам недавно причинил боль. Ему вдруг стало важно: а простил ли его брат? -Глеб...- тихо прошептал он ему на ухо.- Скажи, пожалуйста, честно скажи. Ты сильно сердишься на меня за то, что я вчера сделал? Глеб удивлённо поднял на него свои красивого цвета голубые глаза. Вадим невольно с болью отметил, что младший брат выглядит так плохо, как не выглядел еще никогда. Всё его лицо опухло, многочисленные ссадины были покрыты запёкшейся кровью, глаза заплыли. «Да ты и сам не красавчик.»- неожиданно возникла в голове мысль, вызвав кривую усмешку. - Ты чего, Вадик?.. С чего ты взял, что я сержусь? Наоборот... Если бы не ты, неизвестно, что со мной вообще стало бы. Спасибо тебе, Вадюшк... Спасибо за всё. Сейчас, наверное, уже неважно.- как Вадим не старался держать себя в руках, он не смог остановить поток слёз. Вскоре оба брата уже рыдали друг у друга на плече, пытаясь безмолвно сказать всё то, что не говорили все эти годы. Трогательную сцену прервал очередной тюремщик, пришедший затем, чтобы подготовить всех четырех музыкантов к суду, придав им наиболее приличный вид. Словно в коматозе, Вадим позволил побрить себя, вымыть, постричь волосы. После ту же самую процедуру провели с Сашей, Маем и Глебом. Глеб, увидев приближающегося к нему человека в форме, застыл, как статуя, на месте, уже не ожидая ничего хорошего, но безропотно отдался его заботам. Прошло часа два после его ухода, когда в зал суда стали быстро заполнять люди. Вскоре в камеру зашел пожилой человек неприятной, отталкивающей внешности. Он сухо представился музыкантам адвокатом. - Боюсь, что дело заведомо проигрышное. Зачем вы подписывали бумаги?- он с укором уставился на обоих Самойловых. -А у нас был выбор?- ехидно спросил Вадим, чувствуя, как в груди кипучей волной поднимается злоба. - Они нас били, ясно? Вы бы на моём месте допустили, чтобы его покалечили, а?! - адвокат угрюмо молчал, а Вадим продолжил уже чуть более спокойно.- Если мы сумеем доказать, что признание было подписано из-за причиненного насилия, нас отпустят. - Юрист немного подумал и покачал головой: -Вряд ли. Им и признания не потребуется, если вас твёрдо решили убрать. Ох уж эти рок-музыканты... Всё им неймётся, надо им везде протестовать, высказывать своё мнение. А потом "отпустите, отпустите, мы ни в чем не виноваты"... Максимум, что я могу сделать - это смягчить сроки для Козлова и Мая. Они, мол, в создании песни никакого участия не принимали. Хотя и их положение простым не назовёшь... Ладно, на выход, суд начинается. Вадим поразился количеству людей, находившемуся в зале. Ни одного знакомого он здесь, как ни старался, не увидел. На душе стало чуть легче: значит, мама не станет свидетельницей того ужаса, что их, вне всякого сомнения, ожидает. Глеб, судя по всему, думал о том же самом. Их провели на места, определенные для обвиняемых, и суд начался. Когда зачитывался список обвинений, Вадику хотелось вскочить и заорать на них на всех, что ничего не было, что их единственной ошибкой стало то, что они спели всего лишь одну песню, которая повлекла за собой столько последствий. Никому из ребят не давали сказать ни слова. Пару раз адвокат вяло пытался что-то возразить, но его попытки либо пресекались на корню, либо выглядели настолько неубедительными, что зависали в воздухе, так никем и не воспринятые. Когда, наконец, судья - сурового вида мужчина, явно не испытывавший к музыкантам тёплых чувств, обернулся на них, сердце Вадима замерло в страхе. Он понял, что сейчас наступил самый важный момент, и крайне важно не ударить в грязь лицом. - Суд удаляется для принятия решения. Подсудимые, последнее слово. Самойлов Вадим Рудольфович? -Да! - Вадик вскочил со своей низкой скамеечки.- Товарищ судья, товарищи присяжные! Я хочу заявить, что всё, что здесь говорилось - полный бред. Ни у меня, ни у Глеба, ни у кого из наших друзей или просто знакомых никогда не было даже мысли предать свою Родину! Единственное наше прегрешение - песня, которую кто-то мог воспринять… двусмысленно. Но на самом деле смысла в ней никакого нет, она никого не обвиняет, создана лишь для развлечения. - Вадим врал, но старался делать это как можно более убедительно.- А это самое признание не значит абсолютно ничего! Мы с Глебом подписали это принудительно, после многочасового изна… избиения. Вы не могли бы помочь? - Вадим повернулся к адвокату. - Да, конечно.- рассеянно кивнул тот, подошёл к старшему Самойлову и задрал на нём рубашку, продемонстрировав всему залу суда многочисленные ссадины, синяки и ушибы на его теле. По залу пробежал шепоток, люди стали вопросительно переглядываться. Вадим ликовал: кажется, у них появился шанс! Ничтожный, но всё-таки это было хоть что-то. - Теперь Глеб.- попросил он. Когда сидящие в зале увидели худенькое тело молодого мальчика, хранящее на себе следы зверского избиения, шепот перерос в громкий ропот. Глубокие длинные порезы от плети на спине и боках, огромные синяки, варьирующиеся от фиолетового до зелено-желтого цветов... Всё это не могло не произвести впечатления даже на самого черствого человека. Глеб стоял, крепко зажмурив глаза: ему снова было страшно... После короткой паузы им разрешили сесть. Что-то сказал в их оправдание Саша, его поддержал Май, но их слова никто особо и не слушал. Суд удалился в совещательную комнату. Вадим жалел, что его руки скованы. Больше, чем когда-либо, ему хотелось прижать к себе брата, успокоить его. - Что бы ни случилось, знай, я всегда буду рядом. Я никогда тебя не оставлю.- прошептал он Глебу. Тот лишь, молча, уткнулся ему в плечу, сглатывая вновь подступившие к глазам слёзы. Прошло немного времени, и суд, вернувшись в зал заседания, огласил своё решение. - Всем встать для оглашения приговора суда!- повисла мёртвая тишина. Вадик почувствовал, как подкашиваются ноги, но всеми силами старался сдержать свою слабость. - Именем Союза Советских Социалистических Республик! Пётр Май тысяча девятьсот шестьдесят первого года рождения приговаривается к 25-ти годам лишения свободы в колонии строгого режима. Александр Козлов тысяча девятьсот шестьдесят первого года рождения приговаривается к пожизненному заключению в колонии строгого режима. - ребята словно пропустили эти слова, решающие их дальнейшую судьбу, мимо ушей. Больше всего их волновало то, что будет с Самойловыми. - Самойлов Глеб Рудольфович тысяча девятьсот семидесятого года рождения и Самойлов Вадим Рудольфович тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года рождения приговариваются к высшей мере наказания: смертной казни через расстрел… Приговор должен быть приведен в течение двух суток... Остаток фразы повис в воздухе. Глеб, побледнев, рухнул на пол, потеряв сознание. Вадим плохо помнил, как приводили Глеба в чувство, как их снова отвели в общую камеру и оставили наедине. В голове тупо билась одна-единственная мысль: «Они убьют нас, они убьют Глеба. Маленького мальчика, который ничего не сделал, который мог еще жить да жить. Моего Глебушку…». Сам Глеб не мог даже плакать - до того велик был испытанный шок. Какими далёкими казались те дни, когда они - молодые, счастливые, играли свою музыку, жили по полной, даже не помышляя о тех ужасах, что пришлось перенести в последние дни. Хранили молчание и Май с Козловым. Жизнь обоих была загублена приговором суда, но больше всего они переживали за братьев. Не находилось нужных слов утешения, сказать было нечего. Вся ночь прошла в немом ожидании конца. Уснули только под утро, но выспаться не удалось. Принесли завтрак. Саше и Пете - обычную тюремную еду, а Самойловым - по большому блюду, набитому всяческими вкусностями. Но кусок в горло, разумеется, ни у кого не лез. Вадим решительно отодвинул свой поднос и снова тупо уставился в пространство, но тут заметил, что Глеб не притронулся к еде, и заставил его съесть несколько кусочков, несмотря на сопротивление брата. - Ешь, Глебушка. В последний-то раз…- такой аргумент на Глеба подействовал, и он, буквально давясь, съел кусок яичницы, запив стаканом чая. Это были единственные слова, прозвучавшие в камере за весь день. Под вечер к ним снова зашёл человек в форме, пригласив Самойловых на выход. -Что, уже?..- едва шевеля побледневшими губами, спросил Глеб. Мужчина, усмехнувшись, отрицательно покачал головой и поманил их за собой. Братьев привели в какую-то тесную темную каморку с небольшим зарешеченным окошком почти под самым потолком. Им принесли несколько листков бумаги и две ручки. - Пишите. - Что писать? – после приговора для Вадика уже все кончилось. - Последние письма маме, папе еще кому-нибудь. Вам же осталось всего три часа. Через час я приду и заберу письма.- тюремщик был спокоен. Он не раз видел смертников. Оба брата сели за низенький стол и не сговариваясь начали писать письма маме... Глеб думал только о том, что через три часа его не будет и, склонившись над листком, чтобы лучше было видно, дрожащей рукой писал последнее в своей жизни письмо... Вадик же прекрасно осознавал, что еще немножко, и они умрут, но главное не это... Главное, что останется мама... Одна... Он представлял, что будет с ней, когда ей вручат их предсмертные письма, представлял, что будет с ней, когда она увидит своих любимых сыночков лежащими в гробу, что будет с ней, когда она будет коротать одинокие дни и не спать ночами, включая на окошке на пятом этаже их квартиры в Асбесте воспаленную от старости лампу, как быстро состарится от горя и самым главным местом для нее будет небольшое асбестовское кладбище, где будут лежать ее любимые Вадечка и Глебушка... Все забудут, что были братья Самойловы, забудут, что была такая группа Агата Кристи, а несчастная женщина, потерявшая сразу обоих сыновей, будет ходить каждый день на их могилу... Эти мысли резали сердце Вадика, как острый нож... Он писал и плакал, а крупные слезы падали на бумагу, оставляя на ней маслянистые пятна... Глеб выводил своим крупным почерком строчки письма... Он не думал, что писать и писал все, что было у него на душе... « Мамочка! Мне так страшно! Я боюсь умирать! Сейчас представляю, что в меня через три часа кто-то выстрелит и меня больше не будет... Я не увижу Солнышко, не увижу небо, не увижу Вадика, тебя, папу... Мамуля, я не верю в это! Я не хочу! Я еще столько не сделал, столько не написал, я даже еще ни разу не влюбился... За что? Неужели только за песню? Мама, они нелюди... Я не хочу, чтобы ты переезжала в Свердловск! Не надо! Ты же будешь видеть тех, кто нас замучил и тебе будет от этого больно... Знаешь, я сейчас пишу тебе, а из окошка на листок падают солнечные лучи... Я боюсь, что когда нас приведут в расстрельную камеру, там не будет окна, и я увижу только заляпанные кровью стены, и мне будет еще страшнее... Лучше бы расстреляли где-нибудь во дворе... Я бы увидел закат, небо, глотнул бы в последний раз свежего воздуха... Мамочка, прощай... Глеб» Вадим откинулся на спинку стула, задумался, повертел в руках листок со своим и дописал на нем еще пару строк... «Милая мамулечка! Я знаю, что когда ты получишь эти письма, нас с Глебушкой уже не будет в живых. Пожалуйста, только не плачь! Я представляю, как тебе будет больно, когда ты это узнаешь, представляю, что будет с тобой потом. Но все равно прошу: не плачь! Эти изверги недостойны твоих слез, а мы слишком любили жизнь, чтобы нас оплакивать... Мамочка, знаешь, я уже взрослый, мне уже двадцать три, но я боюсь... Мне не хочется умирать! Хочется стать маленьким, прижаться к тебе, только чтобы не было этой жуткой камеры с маленьким окошком, чтобы не было этих решеток, чтобы все было как раньше... Я очень боюсь... А еще я боюсь, что они убьют Глебушку, а он ведь ни в чес не виноват. Да, он написал эту чертову песню, но ведь втянул его во все это я! Значит нужно наказывать меня! Пусть лучше расстреляют меня, а не его. Пусть лучше ты потеряешь одного сына, а не двух... Тебе будет не так больно... Сейчас как представлю, что ты останешься одна и по сердцу, как ножом режет... Мамочка, прости! Это я во всем виноват! Я не должен был так поступать... Прости.... Мамуля! Люблю тебя и целую в последний раз. Твой старший непутевый сын Вадик.» Тюремщик вернулся. - Ну что? Написали? – братья протянули ему листы. – Кстати, тут решили облегчить вашу участь. - Отменили? – оба Самойловых дружно потянулись к тюремщику. - Нуууу... Нет, конечно. Просто решили не мучить вас и расстрелять не в девять вечера, а сейчас. – внутри у братьев все упало. – Минут двадцать у вас есть. Прощайтесь. – он вышел... Глеба уже трясло крупной дрожью... ТАК он не боялся ни разу за свои семнадцать лет. Еще двадцать минут и его уже не будет на этом свете. Вадик прижал брата к себе. - Ну, не бойся, не бойся – он гладил Глеба по голове, как маленького ребенка. – Все будет хорошо. Помнишь, как мы учили в школе у Джалиля? – Вадим нараспев прочитал – «Нет, больно не будет… мгновенная смерть… Закрой только глазки, не надо смотреть. А то палачи закопают живьем Нет, лучше от пули мы вместе умрем». – на слове «вместе» Вадик сделал сильное ударение. Глеб посмотрел на старшего брата полными отчаяния и боли голубыми глазами - Вадик, а мы правда вместе умрем? - Правда. И не так будет страшно тебе.- они еще пару минут простояли обнявшись. - Вадик, а подними меня к окошку... Пожалуйста... – робко попросил Самойлов-младший – я так хочу увидеть в последний раз Свердловск, солнце и небо.... – Вадик из последних сил посадил младшенького на плечи и поднес его к окошку. Такой красоты Глеб еще ни разу не видел: залитый лучами солнца Свердловск казался сказочным городом. Жаль, что сегодня он уже не погуляет по этому замечательному городу... Жаль, что он вообще уже никогда и нигде не погуляет.... - Самойловы! На выход! – дверь тяжело открылась. - Все? – они еще не могли поверить, что их ведут на смерть... - Все. – Самойловы подошли к двери, и тюремщик каждому из них сковал руки за спиной. Глеб с полным отчаянием и безысходностью посмотрел на Вадика, а Вадик отвел взгляд... Он не знал, что сказать брату... Не знал, как его утешить... Они шли по длинному коридору и звуки шагов тяжело отдавались эхом по всему зданию. - Стоять! – братьев остановили около какой-то двери, потом завели внутрь.... Это была ужасная камера... Стены были обшиты чем-то мягким, чтобы не было слышно просьб о помощи и выстрелов.... И вся обшивка была в крови.... Там же стояло еще двое тюремщиков весьма «шкафистой» внешности и палач. Один из «шкафов» отвел Глеба к стене и поставил на колени. Палач взял папку и прочитал: - Самойлов Глеб Рудольфович, тысяча девятьсот семидесятого года рождения приговаривается к высшей мере наказания: смертной казни через расстрел. Приговор привести в исполнение! – он приставил к затылку Глеба пистолет... - Не наааадо.... Пожаааааалуйста.... Я не хочууууу.... – младший Самойлов задыхался от слез. - Как это не надо? Предавать свою Родину, это мы можем, а отвечать, так отпустите? - М-мы не пр-редавали Родину! – проскулил Самойлов. - Мне без разницы. Есть приговор. Я приведу его в исполнение. – щелкнул предохранитель. - Стойте! Не надо! Глеб не виноват! – Вадим в отчаянии пытался вырваться - А кто виноват? – палач был спокоен - Я виноват! Я! Только я! Не трогайте Глебушку! Он ни в чем не виновен! Расстреляйте меня! – он вырвался и встал на колени, закрыв собой брата. - Тебя мы тоже расстреляем. Или не терпится? – ехидно усмехнулся палач. Вадик только глубоко дышал, широко раздувая ноздри, и смотрел на него полными отчаяния глазами. - А ладно. Я сейчас вас обоих сразу пристрелю. – он прижал к груди Самойлова-старшего пистолет. Вадим сзади взял трясущиеся ледяные ладони Глеба в свои теплые пухлые руки. Палач тянул. В томительном ожидании прошло несколько минут. - Стреляйте! – со злобой процедил Вадим. - Стрелять? – переспросил палач. - Да. – после ответа он несколько раз нажал на курок... Вадим начал заваливаться на Глеба, а на его белоснежной рубашке начало расцветать огромное кровавое пятно... Глеб еще успел подумать: «Все кончено... Прощай жизнь...» и упал, придавленный телом старшего брата... Палач и «шкафы» уже готовились растащить тела братьев, как вдруг влетел запыхавшийся судебный пристав: - Вышку Самойловым отменить!... – и осекся при виде двух тел... Он резко кинулся к Вадику и пощупал у него пульс на шее, пульс еле прощупывался. – Скорую немедленно! Если хоть один умрет, вы ответите за это! – он вытащил Глеба из-под Вадика. – Ффух, хорошо хоть этого только оглушило.... Приехавшая Скорая отвезла братьев в больницу. Только Самойлова-старшего в реанимацию, а Самойлова-младшего в отделение интенсивной терапии... Глеб очнулся... Он ощутил под собой мягкую постель, помещение, где он был, заливал яркий свет... «Так вот она какая, загробная жизнь... Как хорошо... Жаль только, что Вадика рядом нет и мамы с папой...» Тут к нему подошла медсестра. «Ангел?» - подумалось Глебу.. - Молодой человек, как вы? – ласково поинтересовалась она. - Для только что умершего очень хорошо... – почти пошептал Самойлов – Только попить хочется... – медсестра дала ему воды, а сама, смеясь, ответила: - Да что вы? Вы не умерли. Вас просто сильно оглушило, плюс еще было сильное истощение, вот вы и проспали целую неделю. – «Оглушило... Неделя....» - он вспомнил последние секунды в тюрьме. Ведь Вадик тогда закрыл его собой! У Глеба все упало внутри... Неужели Вадик погиб? Он схватил медсестру за руку: - Что с моим братом? Что с Вадиком? Скажите, пожалуйста! - С ним все в порядке. Пули вытащили. Никакие важные органы не задеты. Правда, он потерял очень много крови... - Он жив? - Жив-жив. Если хотите, то можете сходить к нему. Я вас провожу. Он как раз пришел в себя и интересовался про вас. Идя по коридору, Глеб думал о том, каким он увидит Вадика... Он очень нервничал. Медсестра подвела Глеба к койке брата и ушла. Таким Самойлов-младший Вадика не видел ни разу: осунувшееся бледное, как лист бумаги лицо, на котором синяки, ссадины и кровоподтеки выглядели четкими, яркими и еще более жуткими, а черные, как смоль, волосы делали лицо еще бледнее... Глаза стали еще больше и от бледности казались еще более темными, почти черными с сухим больным блеском... На груди было много бинтов, которые в местах выстрелов пропитались кровью... И весь Вадик был опутан кучей проводов и капельниц. Стараясь не сделать брату больно, Глеб осторожно погладил его по руке... Вадик медленно повернул голову в его сторону... - Это ты.. – он облизнул сухие губы. – Я так испугался тогда, что они тебя убьют... – голос у Самойлова-старшего был очень слабым – Что решил, что пусть лучше убьют меня.... - Вадик, спасибо... – по лицу Глеба катились слезы. Он еще никогда не видел брата таким слабым и беспомощным. - Не плачь... – Вадик стер с щеки младшего слезу – Я же сказал, что я сильный... Значит, я поправлюсь... Все будет хорошо... – он отвернулся. – Я поспать хочу... Теперь уже можно не волноваться... - Мне идти? – Глеб, не дождавшись ответа, обошел койку и прошел на другую сторону кровати. Вадик спал. Выходя, Глеб встретил все ту же медсестру. - А Вадик правда выздоровеет? - Да. Все врачи говорят, что выздоровеет. Говорят, что у него очень сильный организм: иначе бы он просто не выжил при таких травмах. Пойдемте. Все обязательно будет хорошо. Вам тоже надо отдыхать. Плюхнувшись на свою койку и укрывшись одеялом, Глеб впервые за эти дни почувствовал себя счастливым: он уже точно знал, что все плохое позади, а впереди все будет хорошо... Заключение. 20 лет спустя. Двое мужчин сидели в роскошном салоне «Мерседеса» представительского класса. Один из них, красивый брюнет с волосами до плеч обратился к своему голубоглазому, светловолосому спутнику. - Скоро, кажется, приедем. Ты как? Готов? - Всегда готов! - дурашливым голосом пропел второй мужчина.- Знаешь, Вадик, а мне даже не верится…- он громко засмеялся, откинувшись на спинку сидения. - Да, мне тоже. Но это так. Оторвёмся по полной. За всё… - Сколько ты взял человек? - Василия, начальника охраны, и десять самых надёжных людей. - Прекрасно!- Глеб хмыкнул.- Быстрее бы. Вадим шутливо взглянул на брата из-под опущенных ресниц и тихо запел: - Эти гномы всё видят, эти гномы всё ловят… - Глеб тут же начал подпевать, и вскоре песня загремела на весь салон. Машина через пару минут остановилась, и Самойловы, продолжая петь, вышли во двор старого дома советского типа. - Гномы-гномы каннибалы!!!- грянуло в последний раз, и братья, безудержно хохоча, замолкли. Рядом с ними остановился «УАЗик», из которого вышли несколько здоровых амбалов, хором почтительно поздоровавшихся с обоими братьями. Все они были большими поклонниками творчества группы «Агата Кристи», что делало их на службе еще более ответственными и ретивыми. Вадим дружелюбно кивнул всем десятерым, а потом обратился к начальнику охраны, стоявшему там же. - Сводку, пожалуйста, чтобы все были в курсе. Василий кивнул и достал из кармана аккуратно сложенный листок бумаги: - Агронов Андрей Борисович, 1960-го года рождения. Отец был большой шишкой в управлении. После смерти отца начал пить; живёт в старой квартире на копейки пенсии. Из дома практически не выходит, соседи жалуются на его отвратительное поведение. Если верить слухам, то в конце 80-х – начале 90-х вместе с отцом занимался тем, что ездил по колониям и российским тюрьмам и применял к заключенным насильственные действия, пытаясь вырвать у них признание, а иногда и просто так, для собственного развлечения. Именно за это в своё время его отец был смещен с поста. - Всё, достаточно.- дальше Вадиму слушать было неинтересно.- Теперь внимание на меня.- По моему знаку совершаем… рейд на квартиру. Агронова связать, пресечь всяческие попытки к сопротивлению. Дальше будем делать то, что скажем я и Глеб. Никто ведь не против поразвлечься? Мужчины недоуменно уставились на старшего Самойлова. Задание им было полностью понятно, к выполнению были готовы все, что они не замедлили подтвердить. - Отлично .- улыбнулся Вадим.- Давай, Василий, веди… *** Стук в дверь. - Что там еще? - раздался недовольный голос за дверью. - Это соседи! Мужчина, вы нас заливаете! Немедленно открывайте! Щелкнули замки, и дверь распахнулась. - Кого я там зали…-начал возмущаться Агронов- некрасивый мужчина крайне помятого вида, и тут же осёкся. Перед ним стояли, улыбаясь, оба Самойлова. - Вы кто такие? Я вас не знаю. Валите-ка отсюда, быстро! - Сейчас вспомнишь, милый.- ласково сказал Глеб и щелкнул пальцами. За его спиной мгновенно выросли несколько мужчин, которые за секунду смели Агронова на пол и полностью обездвижили, связав за спиной руки и заткнув какой-то тряпкой рот. Вадим, зайдя последним, аккуратно закрыл за собой дверь. Через пару минут в единственной комнате этой загаженной до ужаса квартиры можно было наблюдать донельзя странную картину. На полу лежал Агронов Андрей, который хоть и сильно изменился за прошедшие с тех ужасных дней двадцать лет, но сохранил в себе остатки того пафосного и самовлюбленного молодого человека, что с особым извращенным удовольствием насиловал и избивал двух абсолютно беззащитных братьев. На его спину поставил ногу в тяжелом ботинке один из мужчин, сопровождавших братьев. При взгляде на омерзительное лицо Агронова в Вадиме волной поднималась ненависть. Ему не надо было смотреть на брата, чтобы понять, что он чувствовал то же самое. Хорошо, что им удалось-таки найти этого мерзавца. Пускай даже спустя двадцать лет… Вадим присел на колени и приник к самому уху Андрея. - Восемьдесят восьмой год. Свердловск. Обвиняемые в антисоветской деятельности молодые музыканты группы «Агата Кристи». Важные шишки из Москвы, приехавшие «поразвлечься». Помнишь? - Ну, помню, и что с того? Выпустите меня, суки!!! - Не так быстро, милый. Название Агата Кристи тебе ничего не говорит? Спустя столько лет, даже ты не мог не слышать о них? - Слышал, да, да! Какая связь? Так кто угодно мог назваться! Вадим схватил Агронова за подбородок и притянул к себе. - Смотри внимательней, зая! Никого не узнаёшь, ммммм? В глазах Агронова появились проблески разума, отчаянной догадки. Он переводил взгляд то на сидящего перед ним Вадима, то на вальяжно раскинувшегося в кресле Глеба, пытаясь сопоставить этих двух красивых, уверенных в себе мужчин, с молодыми парнями, от издевательств над которыми они когда-то здорово повеселились. С кресла медленно встал и подошёл к распростертому на полу Андрею Глеб. - Вот это да, вот это мы! Здравствуй, милый. Ослепляющий свет, оглушающая музыка, восторженный зал у самого края сцены, тянущиеся к нему руки, любимый младший брат рядом - сейчас для Вадима существовало только это. Мир кажется заполненным энергией и драйвом; так много хочется сделать, так много хочется отдать этому залу. Но осталось отыграть лишь последнюю песню. Вадим посмотрел налево: там, как всегда, на стуле, удобно расположился Глеб. Из-за шума говорить что-либо было бесполезно, поэтому они просто улыбнулись друг другу и снова взялись за гитары. - Эти гномы не любят просто высоких: им хочется каждого засунуть в шаблон…- Вадим едва не сбился с ритма, увидев, мягко говоря, необычного зрителя, неотрывно смотрящего то на одного, то на другого Самойлова. Его внешний вид сразу не понравился музыканту - холодные глаза, темный, чересчур официальный для рок-концерта костюм, лишенное какого-либо выражения и всяческих эмоций лицо. Решив не обращать внимания на странного посетителя, он продолжил петь, но на строчках «Эти гномы нас любят, когда нас нет. Я бежал бы от них, но меня поймают…» он снова буквально кожей почувствовал на себе пристальный взгляд того самого мужчины. Отыграв финальные аккорды и попрощавшись с залом, Агата Кристи ушла со сцены. Вадим тут же подбежал к младшему брату. - Глеб, кажется, мы с тобой что-то натворили... - Вадим был ошарашен увиденным. - Вадик, а что такое? - Глеб не мог понять взволнованности старшего брата. - Здесь начальник Свердловского КГБ... Мы накосячили... - и в подтверждение слов Вадима к братьям подошли несколько мужчин в гражданском, четверо из которых уже держали Сашу и Петю. Один из них показал красненькое удостоверение... Опасения старшего Самойлова подтвердились.... Это были гэбэшники.... - Самойловы Вадим и Глеб? - спросил мужчина. - Д-даааа.... - ответили растерянные и напуганные братья. - Вы арестованы по обвинению в ведении антисоветской деятельности. -Что-что, простите?- Вадим схватил брата за локоть и сделал шаг назад. Его движение не укрылось от внимательных глаз следователей. Главный из них быстро щелкнул пальцами, и его подчиненные моментально среагировали на знак. Вадим отчаянно пытался отбиться. Глеба от него оторвали в сию же секунду, и теперь перед глазами старшего Самойлова были только чужие лица, тянувшиеся к нему со всех сторон руки, темные формы. Раз или два ему удалось заехать кому-то в морду, но пользы от этого, увы, было мало. Ему разбили нос так, что по лицу потекла тёплая струйка крови, руки заломили за спину и защелкнули на них наручники, лишив всякой возможности сопротивляться. Вся борьба прошла в полной тишине, нарушало которую только тихое матюкание Глеба. «Глеб!» - пронеслось в голове у Вадима - «Они же не сделали ему больно? Они не посмеют, не посмеют!" Краем глаза он посмотрел в сторону младшего брата. Тот лежал уже скованный на полу, на его спине нагло уселся один из гэбэшников, поднимая его голову за волосы. Лицо младшего Самойлова искривила боль. - Не трогайте моего брата! - Вадим попытался вырваться, чтобы защитить Глеба, но у него не вышло: амбалы еще сильнее заломили ему руки. Тогда Самойлов-старший с какой-то мольбой посмотрел в глаза самому главному гэбэшнику. - Не трогайте Глеба, пожалуйста! Он ни в чем не виноват... - Он автор этой песни! Поэтому он понесет наказание! - Но ему же еще нет восемнадцати! - Вадим хлюпнул окровавленным носом. - Уголовная ответственность наступает с шестнадцати! - гэбэшник был непреклонен. Когда Агатовцев тащили к машине Вадим больно ударился головй и уже ничего не помнил... Последней мыслью было: «Только бы не тронули Глеба... Только бы не сделали ему больно.... Он же еще маленький... Он - ребенок... Ему же еще только семнадцать...» Он очнулся в, мягко говоря, не лучшем состоянии. Раскалывалась голова, болели затёкшие руки, а боль в носу казалось почти невыносимой. Что с ним случилось, он не помнил. Неожиданно где-то сбоку послышалось жалобное всхлипывание. Вадим моментально открыл глаза. Он находился в темной, сырой камере. Всё в лучших традициях. Зарешеченное окно, сквозь которое тусклыми, совсем неяркими лучами проникал свет, вместо двери стальные прутья, напоминающие стены клетки. Рядом скорчился на холодном полу Глеб. Вадим тут же кинулся к брату. Тот выглядел ужасно. Лицо было залито кровью, под правым глазом расцвёл фингал. -Вадик! - в очередной раз всхлипнул Глеб, бросившись в объятия брата.- Они опять приходили и... и... Вадим еще крепче прижал к себе младшего братишку, одновременно пытаясь полностью представить все возможные последствия. - Что они сделали? Успокойся, Глебушка, говори... - Они сначала меня избили, - Глеб приподнял рубашку и продемонстрировал Вадиму огромные синяки на животе и боках. - А потом сказали, что перестанут бить, если я...я...- Он прильнул лицом к груди старшего брата и окончательно залился слезами. Помолчал немного и продолжил шепотом.- Если я с ними пересплю... - Что????? - Вадик откровенно офигел. - Они тебя не получат! - он пришел уже в откровенное бешенство - Я трупом лягу, но они не прикоснутся к тебе! - Глеб в очередной раз всхлипнул. - Маленький мой... Ну не плачь... Не плачь.... Я что-нибудь придумаю... - Самойлов еще крепче прижал брата к себе. В мыслях носилось: «Нельзя, чтобы с Глебушкой так поступили... Нельзя... Если они его тронут, то у него останется травма на всю жизнь... Лучше я пойду вместо него... Пусть лучше меня обесчестят, сделают "петухом"... Только не его... Глебушка же не переживет ТАКОГО позора...» В это время Глеб рыдал на груди у Вадика, прижавшись к нему востроносеньким личиком. Тут распахнулась решетка, изображавшая дверь камеры. Глеб от испуга еще сильнее прижался к Вадику, а тот уткнулся лицом в густую шапку Глебиных волос. Раздался звук, будто упало на пол что-то тяжелое, и «дверь» закрылась. Братья инстинктивно посмотрели в сторону двери. С грязного пола поднимались Саша и Петя. - Ребят, а вы-то тут за что? - Глеб был удивлен появлением клавишника и барабанщика. - За то же, за что и вы. - ответил Саша придерживая рукой щеку. - Вот же заразы! Зуб выбили! - возмутился клавишник. Потом он подбежал к братьям. - Ребят, что они с вами сделали? - Да ничего, Сань, все в порядке. - ответил Вадим, стирая с носа кровь. - Точно? - Да точно, точно. А с вами они что сделали? - Отлупили, как сидоровых коз! - отозвался откуда-то из угла Май. - Сказали, что мы должны подписать какую-то бумажку. Донос, типа, на вас, что вы занимаетесь антисоветской деятельностью, с американскими шпионами сношаетесь. Что заговор против советской власти готовите вместе с империалистами. Короче бурда полная. Ну, мы с Саней и отказались это подписывать. Сказали, что знаем вас с детства, и что вы на подобные вещи не способны. Еще сказали, что ты, Вадик, активист-комсомолец. Они не поверили. Сказали, что держать будут до тех пор, пока мы не подпишем эту бумагу. И еще сказали, что пока будем отказываться подписывать, будут бить. И нас... И вас... Вадим задумчиво вздохнул. Ситуация складывалась ох, какая непростая. Глеб поднял свои большие голубые, полные страха глаза на брата: - Вадь... что с нами будет? Что они могут нам сделать? Вадим переглянулся с Сашей. Оба прекрасно понимали, что ничего хорошего ожидать не следует, но говорить такое мальчику, которому не стукнуло и восемнадцати... -Я не знаю, Глеб.- сказал наконец старший Самойлов, погладив брата по голове. - Будем надеяться, что всё обойдётся. В конце концов, мы не шпионы, свою страну никогда не предавали. Они должны это понять, у них даже доказательств не будет. Саша в углу покачал головой. Было очевидно, что власти в подобных случаях не требуется никаких доказательств. Их сажали не из-за подозрений в каком-то там шпионаже, а из-за песен, из-за растущей популярности группы, из-за смятения, сомнения в советской власти, которое они зарождали в и без того уставших от постоянной тирании слушателях. Никто из музыкантов не видел ни малейшего шанса отвертеться. Но слова Вадима немного успокоили Глеба. Он снова уселся на пол и принялся тереть ушибленное колено. От малейшего взгляда на избитого младшего брата сердце Вадима готово было разорваться. - Ничего, ребят. Всё хорошо будет.- неуверенно пробормотал Май. Никто не обратил на него внимания. Гнетущая тишина нарастала. В этой тишине раздались гулкие шаги по коридору, потом звук открывающегося замка. Дверь открылась. В камеру зашел один из тюремщиков. - Самойлов! - рявкнул он, поигрывая ключами. - К-какой и-из дв-вух? - заикаясь от страха спросил Глеб. Вадик по сальному взгляду тюремщика понял, что пришли за Глебом, и сильнее прижал брата к себе. Он не собирался отдавать его на растерзание этим чудовищам. - Ну какой-какой? Младший, конечно. Глеб Рудольфович. Семидесятого года рождения. - ехидно ответил тот. Глеб посмотрел на старшего брата полными слез и отчаяния глазами, в которых ясно читалось: "Не отдавай меня им! Мне страшно! Защити!" - Я не дам вам Глеба! Он ни в чем не виноват! Вы его не тронете! - сквозь зубы процедил Вадим. - А кто тебя спросит, дашь ты брата или нет? Не тебе решать! Давай, Самойлов, вставай! - В-вадик! - у Глеба из глаз уже текли слезы. Самойлов-старший решительно встал, прикрыв собой брата. И без того непривлекательный после избиения вид Вадима дополнялся искаженным от ярости окровавленным лицом. - Вы не получите Глеба! - прорычал он еще раз. - А это мы посмотрим! Ребята, тут сопротивление! Помогите-ка! - крикнул тюремщик в сторону решетки. В камеру медленно вошло еще трое человек в такой же, как и у того тюремщика форме. Глеб испуганно прижался к брату, а точнее буквально мертвой хваткой вцепился в него. Вадим тоже не собирался отдавать своего младшенького. - Ребят, давайте, забираем этого, маленького. - он кивнул на стоящих в обнимку братьев. Тюремщики двинулись в их сторону. Глеб зажмурился от страха: один уже вцепился в его плечи. - Давай, двигай. - и потянул Самойлова-младшего на себя. - Не паааайдуууууу!!!! - завизжал Глеб - Вааааааадик!!!! Помогиииии!!!!! Не хачуууууууууууу!!!!! Пустиииииииииите!!!!!! - Вадик с яростью на лице преодолевая сопротивление тюремщиков прижимал брата к себе. - Не даааам..... - прорычал старший Самойлов. Но... тут руки Глеба расцепились, и его потащили в направлении выхода из камеры. - Глеееееб!!!! - практически ввизгнул Вадим - Ребята! Помогите! - Май двинул ближайшему тюремщику по голове. Саша двинул другому между коленей. Вадик в два прыжка подскочил к остальным, выдрал у них Глеба, получив при этом в челюсть, и отшвырнул брата на безопасное расстояние, приготовившись к драке. - Мужики! Бунт заключенных! - крикнул один из тюремщиков через закрытую решетку. В камеру влетело еще трое амбалов в форме. Глеб, окончательно испугавшись, отполз в угол. Может быть, тюремщики ушли бы ни с чем, но теперь их было больше... Петя получил под дых, отлетев в угол, Сашу двинули головой об стену, и он медленно сполз на пол без сознания. Двое тюремщиков схватили Глеба. Вадик развернулся спасать брата, получил в челюсть потом под дых, потом его отшвырнули к стене. Он никак не мог вздохнуть, не мог встать.... Было больно... Но сейчас утаскивают Глеба! Он должен встать! Должен! - Ваааааадик!!! Пустиииииииииииииите!!!!!! - из последних сил крикнул Глеб, пытаясь вырваться. Он цеплялся за все: за грязные скамейки, за прутья решетки в надежде удержаться до тез пор, пока ему не поможет старший брат или кто-нибудь из одногруппников. Вадик попытался встать, приподнялся, но тут же рухнул на пол, царапая грязный пол ногтями и задыхаясь, как рыба на берегу.... - Глееееееб!!!! Неееееееет!!!!! - из последних сил крикнул Вадим, задохнулся и потерял сознание.... ... Он очнулся от того, что кто-то с силой тряс его за плечи. С трудом открыв глаза, он увидел прямо перед собой встревоженное лицо Саши. Саша выглядел не лучшим образом - весь покрыт ссадинами, по лбу течет кровь, глаза заплыли. - Вадик, Вадик, очнись! Они увели Глеба!- невнятно прошептал Саша. Кажется, тюремщики в драке выбили ему еще пару зубов. Вадим тут же вскочил на ноги, но пошатнулся, и от слабости едва не упал. Его глазам предстала неутешительная картина: бледный, избитый Козлов, лежащий без сознания Май. В мозгу стучала, затмевая собой всё прочее, одна-единственная мысль: «Они...увели...его. Увели! Увели! Что они с ним сделают?!» - ответ был ему прекрасно известен, но Вадим никак не хотел поверить в то, что его Глебушку, его любимого младшего брата, его маленького мальчика, грубо возьмут какие-то тюремщики. -Неееееет!- буквально прорычал он и бросился к решетке. Обхватив стальные прутья руками, он принялся трясти их и выкрикивать имя Глеба так громко, как только позволяли голосовые связки. Сзади него крутился Саша, то хватая его за плечи и пытаясь увести, то неуверенно крича вместе с ним. Не прошло много времени, как перед Вадимом появился тот самый тюремщик, что совсем недавно приходил за младшим. - Ты, сука! Немедленно приведи Глеба обратно! Немедленно, я сказал!- выкрикнул Вадим ему в лицо. - Обратно? Шутишь что ли?- охранник разразился громким гоготом.- У нас там самая веселуха, а ты "приведите, приведите"- он пискляво изобразил голос Вадима. Ох, как Самойлов жалел, что его и этого гада разделяет решетка. Он живо представил, как избивает его до потери сознания, ломает руки-ноги, разбивает в кровь лицо... Такого бешенства ему еще испытывать не приходилось. С трудом взяв себя в руки, он медленно, с угрозой проговорил: - Тогда проведите меня к нему. К его удивлению, охранник весело улыбнулся и кивнул. - А вот это можно. Нам как раз такого красавчика и не хватало.- он снова загоготал.- Веди себя смирно, и увидишь своего братика. Тюремщик достал большую связку ключей, отпер дверь и зашел в камеру. Пока тот сковывал ему за спиной руки, Вадим концентрировал всё своё внимание на том, чтобы не повернуться и не размазать мерзавца по стеночке. Только осознание того, что всяческое сопротивление бесполезно здесь, где на подмогу тут же набежит множество людей, помогало ему устоять на месте. - Пошли!- охранник кивнул головой в сторону коридора. Вадик обменялся еще раз встревоженным взглядом с Сашей и последовал за охранником. Тот закрыл за собой дверь камеры и мощно пнул под зад Вадика, да так, что он машинально сделал несколько шагов по коридору. - Ты!!... - Молчать, сучка.- сказал, как отрезал, тюремщик.- Будешь что-то вякать, брата своего не увидишь, ясно? Вадим сглотнул комок в горле и кивнул, разъяренно глядя тюремщику прямо в глаза. Они пошли, постоянно сворачивая то в одну, то в другую сторону и через несколько минут оказались у клёпаной железной двери. Услышав звуки, которые приглушенно доносились оттуда, Вадим покрылся холодным потом. Это были крики, полные боли и отчаяния. Крики Глеба. Вадик был готов ко всему. Главное, чтобы не трогали Глеба. Тюремщик открыл дверь. По глазам ударил яркий свет, от чего Самойлов зажмурился на несколько секунд. Теперь свет уже не так слепил, но Вадим пожалел, что открыл глаза: перед ним открылась жуткая картина... На какой-то грязной скамейке лежал привязанный к ней Глеб со спущенными брюками. Лицо младшенького было опухшим от слез, которые текли почти что потоками по его худенькому несчастному личику, а вокруг него толпились мужики без штанов со вставшими членами. Глеб, всхлипывая, просил их не трогать его, но они только громко ржали. Самойлов еще раз зажмурился, чтобы не видеть этого, но закованные руки не давали закрыть уши, поэтому он слышал отчаянные мольбы Глеба, от чего ему становилось нестерпимо больно. - Отпустите его... - почти еле слышно произнес Вадим. - Ага! Нам тут так весело, а мы отпустим его и что? Опять дрочить? Нет уж! А ты смотри! Смотри! - злорадно выдал тюремщик. - Отпустите Глебушку! Пожалуйста! Я сделаю, что угодно! - взмолился Самойлов-старший. - Ммммм... - задумался тот - Встань на колени.- Внутри Вадима взыграла ярость. Ему не хотелось опускаться на колени перед этим уродом. Но он услышал, как отчаянно ввизгнул Глеб и, повернув голову в его сторону, увидел, что на него залез один из этих амбалов. Самойлов покорно опустился на колени. - А теперь целуй мне ботинки! - лицо Вадима перекосилось, но все-таки он поцеловал грязные ботинки тюремщика. - Отпустите его... - голос Вадима был глухим и тяжелым. Он прекрасно знал себя. Знал, что его гордость легко зацепить, но и знал, что плюнет на эту гордость, позволит себя унизить, растоптать, обесчестить, только чтобы было все в порядке с его любимым братиком. Теперь же Самойлов-старший смотрел, задрав голову, на человека, от которого зависело, отпустят ли Глеба. - Серый! Ты там скоро кончишь? - спросил тюремщик того амбала, который был на Глебе. - Аааах! Минуты две еще! Эх, хорош петушонок! Еще малясь разработать ему задницу и будет самое то! - ответил тот, шлепнув Глеба по ягодицам, от чего младший Самойлов еще сильнее заплакал. Глебу было больно... Нестерпимо больно.... Его уже два часа рвали на части эти уроды... Он уже точно знал, что ТАКОГО позора он не переживет... И тут... Что это было: чудо или просто больное воображение, Глеб не знал, но... он услышал голос Вадика... «Вадик! Вадик! Он здесь! Он поможет!» Самойлов-младший посмотрел в ту сторону, откуда слышался родной до боли голос. Это был действительно его старший брат. Глебу было больно, но еще больнее было смотреть, как Вадик унижается, стараясь спасти его. Наконец, Серый кончил. Глеб опять почувствовал в себе это мерзкое тепло спермы и приготовился к тому, что в него опять кто-то влезет... Но тут Вадим рванулся к брату: - Не трогайте его! Отпустите! Возьмите лучше меня! Вы же сами говорили, что как раз вам такого красавчика не хватало! - Самойлов закрывал брата собой. - Ну ладно... Ладно... - нехотя согласился тот, плотоядно рассматривая старшего Самойлова. - Уведите его обратно! - кивнул он на Глеба. Глеба отвязали от скамейки и выволокли в камеру. - А этого привязать! - Не надо! Я сам! Руки развяжите! - со злобой выкрикнул Вадим. Ему расковали руки. Он сам спустил брюки и лег на скамейку в ту же позу, что и Глеб. Когда на него полезли эти нелюди он только сильнее сжимал зубы и вцеплялся в скамейку... Главное было не то, что все его существо разрывается на части этими уродами, а то, что его Глебушка уже в покое... Такой боли Вадиму испытывать еще не приходилось. Когда на него залез первый амбал, он сжал зубы и дл себе слово терпеть до последнего. Унижение казалось безграничным, с каждым новым толчком внутри его тела Вадиму казалось, что он умрёт на месте, что не переживёт этой мучительной позорной пытки. Тот урод кончил, слава Богу, не в него, за что Самойлов вознёс хвалу небесам: уж это он вынести был не в силах. Но радость была недолгой. Тут же перед его глазами возник омерзительный висящий орган очередного тюремщика. Вадима передёрнуло от отвращения от одного только его вида, и бесконечным был его ужас, когда член прижали прямо к его губам. - Соси, сучка, - ехидно проговорил обладатель этой самой мерзости.- Ты же не хочешь, чтобы мы опять привели твоего братика? Знаешь, из него вышла отличная шлюшка... Нет, снова отдать Глеба в руки этих извращенцев Вадим никак не мог. Он переступил через всё своё существо, крепко зажмурил глаза и приоткрыл губы. Уже успевший возбудиться член проник сразу в его горло, доведя едва ли не до тошноты. Пока Вадик боролся с собой, сзади пристроился очередной претендент на его "руку и сердце"... Он не знал, сколько всё это продолжалось. Вадим не изменил самому себе - за всё время пытки с его губ не сорвалось не единого звука, не единой мольбы. Он перенёс эту пытку так достойно, как только мог в своём положении. Наконец новая игрушка надоела этим извращенцам. На Вадима, находящегося, словно в коматозе, надели штаны, застегнули на руках наручники и, непрерывно щипая за все места и давая смачные пинки, довели до камеры. Лишь упав на каменный пол, старший Самойлов смог дать волю слезам. Он не мог заставить себя посмотреть в глаза ребятам. Он чувствовал себя заклейменным позором изгоем, к которому отныне не должны прикасаться даже самые близкие друзья. Неожиданно кто-то ласково потряс его за плечо. Вадим поднял глаза. Перед ним на карачках стоял Глеб. Выглядел младший брат так же, как выглядел сейчас, наверное, он сам. Лицо было опухшим от слёз, покрытое ссадинами и синяками - Вадим понял, что Глеб еще пытался отбиться от насильников: в глазах застыло настолько отчаянное выражение, что Вадим моментально забыл о своих переживаниях, молча прижал к себе Глебушку и снова разрыдался. Ребята в углу молчали. Они, разумеется, догадывались, что произошло с обоими братьями, но прекрасно понимали, что им нечего сказать, чтобы их утешить. Саша, глядя на своих лучших друзей, один из которых был еще даже несовершеннолетним, скорчившхся на холодной грязном полу, униженных, несчастных, почувствовал выступившие на глазах слёзы, но продолжал молчать, боясь, что лишними словами может сделать братьям еще больнее. Минут через десять в коридоре вновь послышались шаги. Все в камере напряженно замерли, Вадим своим телом прикрыл брата, уже ни на что не надеясь. Но самые худшие ожидания не сбылись. В камеру зашёл какой-то незнакомый охранник. -Козлов, Май! На выход! Вас переводят в другую камеру. Живо! -Но мы...- Саша неуверенно оглянулся на братьев. Ему было страшно оставлять их одних, хотя он и понимал, что ничем помочь им не в силах. Вадим кивнул в ответ, по-прежнему не смея заглянуть другу в глаза. Саша быстро подошел к Самойловым, опустился рядом с ними на колени и порывисто обнял обоих, после чего, не оборачиваясь, вышел вслед за Маем. Братья лежали на холодном полу, согревая друг друга теплом своих тел. Сил подняться не было ни у одного из них.... Глеб прижался к Вадиму, как к своей единственной защите... Хотя и он не всегда мог защитить. После всего, что сегодня произошло, старший брат казался Глебу героем: он набил морду тюремщикам, вытащил его от этих гнусных амбалов, переступил через себя, чтобы помочь любимому братику... - Вадик - пролепетал младший Самойлов. - А ты меня любишь? - Очень - Вадик прижал брата к себе. - Глебушка, я бы не пошел на все это, если бы не любил тебя. И запомни: я унижусь, опущусь, порву всех, умру, но только чтобы с тобой все было хорошо. Слышишь? - Глеб плакал, прижавшись к его груди. Вадик осторожно погладил младшенького по голове. - Не плачь. Все хорошо. - Глеб еще сильнее прижался к Вадику и они, измученные, то ли заснули, то ли впали в забытье прямо на холодном грязном полу. Глеб мирно спал, когда в их камеру зашел начальник тюрьмы. - А ну! Всем встать! Я пришел. – он очень любил свою персону, поэтому требовал и от подчиненных, и от заключенных почти рабского преклонения перед собой. Вадик встал. Вид у него был, мягко говоря, весьма помятый после вчерашней порции сексуальных извращений, так что ноги у старшего Самойлова подкашивались. - Самойловы.... – на лице тюремщика загорелась противная сальная улыбочка. – А вот Самойловы мне ой как нужны! Приезжает руководство из Москвы. Весьма большие шишки, и я не хочу ударить в грязь лицом и не получить очередное повышение. И вы, братики, будете подарочком для дорогого руководства. А точнее, подарочком будут ваши задницы. – он злорадно захихикал. В мыслях Вадика пронеслось: «Только не это... Господи, за что? Только бы мне уговорить его! Только бы сделать так, чтобы Глебушку не тронули! Он и так уже натерпелся от них! Только бы уговорить, чтобы взяли меня, а не его!» - он посмотрел на мирно спящего Глеба, укрытого от холода концертным полуфраком, который Вадик очень любил. «Только бы не разбудили... Так хорошо спит...» - Самойлов даже мысленно улыбнулся, глядя на невинное лицо брата – «Прямо ангелочек... Бедненький мой... Маленький... Умру, но не дам его им...» - из размышлений Самойлова выдрал голос начальника: - Ну что, братики? Вставайте! - Товарищ начальник, не надо Глеба, пожалуйста! Видите, он спит! Над ним вчера так поизмывались, что ему плохо. А он ведь маленький. Ему только семнадцать! Пожалуйста! - он умоляюще смотрел на этого человека. - Делайте со мной, что хотите! Хоть убейте, только не трогайте Глебушку! - Нуууу, предложение заманчивое... Но я не соглашусь: две задницы лучше, чем одна. Тем более мне велели вас двоих доставить... Но если уж так, то я буду добрым: мы немножко трахнем твоего младшего, а потом оторвемся на тебе. Вперед! - Вадим взял спящего Глеба на руки и вместе с ним вышел из камеры... Он даже не представлял, что их там ждет.... ... Глеб очнулся от того, что его кто-то похлопывал по щекам. Он разлепил глаза, но взгляд никак не мог сфокусироваться, отчего он видел над собой белое пятно с чем-то черным по краям... - Глеееб... Глееееебушкаааа.... Проснись... – голос принадлежал Вадику. Глеб еще раз напряг свое и без того слабое зрение и пятно превратилось в родное лицо старшего брата. - Вадик, а где мы? – Вадик прижал младшего к себе. - Только не бойся. Все будет хорошо. - Опять? – По щекам Глеба потекли слезы. Он не хотел еще раз испытать подобный позор. - Глебушка, начальник сказал, что только немножко тебя тронут, а потом оторвутся на мне. Я все выдержу. Ты не бойся. – он пытался, как мог, успокоить любимого младшего братца. Глеб хлюпнул носом. - Правда? - Правда. - Ааааа!!!! Уже готовитесь? – тюремщик довольно хмыкнул. Вадик посмотрел на него с ненавистью. Если бы у него были свободны руки, он порвал бы его на куски. – Ну! Пошли! Вперед! – Глеб еще раз отчаянно посмотрел на брата, но по его виду понял, что он уже не способен что-либо сделать.... Эти большие шишки из Москвы оказались ожиревшими мужиками лет пятидесяти с сальными выражениями противных морд. Братьев снова привязали, спустив с них брюки. Глеб весь сжался, приготовившись к новой порции ужасной боли и унижения. - Вот, товарищ генерал-полковник, братья-антисоветчики. Все, как вы и хотели. – залебезил перед одним наиболее противным москвичом начальник тюрьмы. – Этому двадцать три, а этот маленький – всего семнадцать. С которого начнете? – начальник уже раболепствовал, ожидая повышения. Глеб был готов задохнуться от стыда: так его еще никогда не унижали. Вадик был в бешенстве: их с братом рассматривают, как куски мяса, нет, как животных каких-то на базаре. - А, пожалуй, с маленького и начну... – задумчиво выдал москвич. - Не надо, пожалуйста.... – проскулил Самойлов-младший. - Не обращайте внимания, товарищ генерал-полковник: он всегда скулит и ноет. - Товарищ, генерал-полковник, пожалуйста, не трогайте Глебушку. Лучше делайте со мной все, что Вам будет угодно, но не трогайте его... – страдальчески произнес Вадик. Генерал-полковник наклонился прямо к его лицу. - Это что же ты предложишь с собой делать. - Что Вам будет угодно. – повторил Вадим. Только не трогайте брата. - А если мне так хочется его? - Он же ребенок!... – Самойлов хотел сказать еще что-то но тот уже залез на Глеба.... Глеб жалобно вспискнул и закусил от боли губу. Вадик зажмурился, чтобы не видеть этого ужаса... «Меня... Меня поимеет какой-то старый дядька! Я не переживу это! Мне больно! За что они меня!?» - по щекам Глеба катились слезы – «Больно! Когда они меня отпустят!? Помогите, кто-нибудь!» - и стоном из груди вырвалось имя брата: - Вадик! – Глеб прекрасно знал, что Вадик не поможет: он сам был в таком же положении, тем более, что на него тоже залез какой-то жирный урод. Тут Глеб почувствовал, что его кто-то взял за руку. Он понял, что это Вадик и покрепче сжал его руку. - Все в порядке. Я с тобой... – младшего Самойлова успокоил этот полушепот брата. Вадик был действительно не в лучшем положении: такой боли он давно не испытывал. Толстый член московской шишки буквально рвал его на куски, загоняемый внутрь на всю длину. «Глебушка... Бедный мой мальчик... Как тебе помочь? Я же себе помочь не могу... Как заставить этих уродов отпустить тебя?» - А теперь мы вас еще и в ротик попользуем! – выдал с огромным удовольствием начальник тюрьмы. Тот самый генерал-полковник подошел к старшему Самойлову. - Ну что? Давай, рокер! – презрительно выдал он, ожидая удовлетворения своих сексуальных потребностей. Вадим сжал зубы и не менее презрительно посмотрел на него. Нет, пусть он сейчас в таком положении, но так просто себя изнасиловать он не даст. – Давай-давай! Соси, падла! Иначе братцу твоему больше достанется. – против этого аргумента Самойлов-старший был бессилен, ибо ради брата он был готов на все, что угодно. Вадик сглотнул комок в горле и закрыв глаза взял в рот член этого гэбэшника. Бедный Глеб в этот момент тоже получал в рот от какого-то отморозка-охранника. От злости, переполнявшей все его существо, Вадик был готов выплюнуть находившееся у него во рту «хозяйство» генерал-полковника, но не мог. Член этого гада с каждым разом все сильнее и сильнее вбивался почти в самое горло Самойлова-старшего. В мыслях крутилось только одно: «Главное выдержать! Главное, чтобы не стошнило! Вадик, держись!» А вот Глеба уже реально стошнило после «обслуживания» второго «клиента». - Ты что, сука, творишь? – заорал на него «клиент». - Я.... Я не хотел.... – пролепетал Глеб, за что получил со всей дури по лицу. - Не смейте его бить! – визгнул освободившийся Вадим. - Бииииить? – облизнулся генерал-полковник. – А это хорошая идея. Есть тут плетки? - Есть. – кто-то протянул ему тяжелую плеть. - Не смейте.... – прохрипел старший Самойлов. - А это не твое дело. Мы развлекаемся. Заткните кто-нибудь этому рот, чтобы кайф не ломал! – приказ этого жирного урода был мгновенно исполнен и во рту у Вадима опять оказалась чья-то елда. Самойлов даже не ожидал от себя такой выносливости. Но тут резко свистнула плеть и удар жуткой силы обрушился на обнаженную перед этим худенькую спину Глеба. Он тут же вскрикнул от боли. Второй удар Вадим уже увидел и от злости на развлекавшихся с ним и его братом москвичей больно прикусил член очередному любителю орального секса. Тот сразу же отвесил весьма сильный удар по голове Самойлову-старшему, от чего он потерял сознание... ... Очнулся Вадик через полчаса... Голова нестерпимо болела. «Вот сволочь! Как двинул!» - подумал он встрянув головой. Самойлов прислушался к странным звукам, наполнявшим комнату, и у него побежали по спине мурашки... Это были стоны, почти истерические всхлипы Глеба. - Ррааааз! – тюремщик отвешивал удар плетью по и без того уже избитой спине младшего Самойлова. - Мама! - Дваааааа! – он не скрывал удовольствия от избиения Глеба - Ойойой! – Глеб уже плакал от боли - Трииииии! – в ответ на это тюремщик получил только жалобные всхлипы. От вида таких издевательств надо родным человечком Вадику было больно практически так же, как и его брату, который получал сейчас жуткие удары... Самойлов-старший еле слышно застонал, чтобы хоть как-то отвлечь на себя этих извращенцев. Они тут же отреагировали. - Аааааа!!! Проснулся, голубчик! Хотя мы тут с тобой и в отключке неплохо развлеклись. Да, ребят? – злорадно обратился к подчиненным начальник тюрьмы. Тюремщики загоготали. Вадик хотел ответить этим уродам, но у него уже не было желания говорить с ними, ибо каждое его слово провоцировало их на новые издевательства над ним и Глебом. А начальник уже обращаясь к высоким гостям залебезил – Может быть, еще что-нибудь интересненькое придумаем? - А придумаем! А пусть старший поимеет младшего! – в глазах Глеба застыл ужас. - Да ни за что! – процедил сквозь зубы Вадим. - У нас на этот случай есть способ тебя заставить! Тащите железо! – парочка охранников принесла железные прутья, раскаленные докрасна. – Либо ты имеешь своего братика, либо мы так прижгем его, что потом ни одна больница не возьмется лечить! – Вадик был поставлен перед сложным выбором: либо он возьмет Глеба, либо Глебу сделают еще больнее. – Более того, если ты его трахнешь, мы его отпустим отдыхать. – осчастливил братьев царским жестом москвич. – Ну, не хочешь, как хочешь – он взял у одного из амбалов прут и размахнулся, чтобы ударить. - Не надо! Я согласен! – резко выкрикнул Вадик, а по его щекам текли слезы... Глеб посмотрел на него, как на своего мучителя: он вытерпел ЭТО от целой толпы, а теперь еще и должен был вытерпеть это от брата.... Самойлова-старшего отвязали от скамейки. Он присел рядом с Глебом и зашептал ему на ухо: - Глебушка, миленький, прости... По-другому они тебя не отпустят... Я постараюсь сделать не больно... – Глеб посмотрел на брата глазами полными отчаяния и боли: - Ваааадик... – и расплакался... - Я себя чувствую последним ублюдком... Родной мой, хороший мой, прости меня, пожалуйста... – так дерьмово Вадим себя не чувствовал никогда... Он должен был изнасиловать родного брата, чтобы спасти его от посягательств остальных. Он просто закрыл глаза, вошел в Глеба и закусил почти до крови губу, чтобы не расплакаться окончательно. Все существо Самойлова пыталось только не сделать младшему брату больно, поэтому в отличие ото всей этой своры двигался он мягко, не входя внуть на всю длину. Оргазма Вадик не почувствовал... Он просто сполз на холодный пол рядом со всхлипывающим Глебом.... - Я сегодня добрый! В камеру его! – Глеба в полубессознательном состоянии отвязали от скамейки, надели на него штаны и под руки потащили в камеру. – А с тобой мы продолжим. Вся эта череда возбужденных органов во рту и заднице практически свела Самойлова с ума... Хотелось, чтобы это все поскорее кончилось... Тут перед Вадимом возник начальник тюрьмы. - Надоело? - Да пошел ты! – Вадик тут же получил удар по лицу - А хочешь, я тебе помогу все это прекратить? – еще пара минут и он действительно сошел бы с ума... Вадик был согласен на все, лишь бы это все только кончилось... - Хочу... - Тогда подпиши вот здесь и здесь. – начальник протянул ему лист бумаги и ручку. Самойлов, не задумываясь, поставил подпись. Его тут же отвязали и сопроводили в камеру, попутно награждая его пинками и тычками. В камере Вадик сразу рухнул на пол, отполз в дальний темный угол и свернулся там калачиком...Он мог бы лечь на скамейке рядом с Глебом, но мешало чувство вины за то, что он тоже насиловал брата вместе с этими извращенцами.... « Как я мог? Зачем я так сделал? Бл*, я последний ублюдок! Так поступить с родным братом! Ненавижу себя!» - Вадик расплакался... Он еще долго плакал, проклиная себя, и незаметно забылся каким-то тяжелым полусном... Глеб проснулся от всхлипов и увидел Вадика, лежащего в углу. Ему хотелось лечь рядом с ним, чтобы успокоиться и согреться, он собрался с силами, подполз к Вадику, прижался к нему. «Какой же он хороший...» - подумал младший Самойлов. – «Спас меня от этих уродов, пусть и такой ценой...» - он уткнулся остреньким носом в грудь Вадика и крепко заснул. Вадик проснулся от того, что услышал звон ключей и звук открывающейся решетки. Он приоткрыл глаза: рядом с ним, свернувшись на ледяном полу, спал Глеб, а в камеру зашел незнакомый тюремщик. - Самойловы! Встать! «Что еще? Какое новое унижение они придумают для нас?» - подумал Вадим. И отозвался: - Опять развлечься хотите? - Нет. На этот раз уже не развлечение будет. Вы едете в суд. - Куда-куда? - В суд. Вас всех будут судить. На выход! - Глеб! Вставай! – Самойлов-старший тряс брата за плечи. - А? Что? Где? Вадик? – Глеб никак не мог проснуться. - Глеб, просыпайся. - Что еще? – младший опять захныкал. - Мы едем в суд. Там окажется, что никаких доказательств против нас нет, и нас выпустят. И все будет хорошо. – Самойлов уже не верил себе. Он прекрасно знал, что против них уже сфабриковано дело, что их обвинят и надолго засадят, если не расстреляют, но он пытался успокоить младшего брата. - Наконец-то! – Глеб обрадовался, как ребенок и крепко обнял брата за шею. Всю дорогу до суда они ехали молча. Сашу и Петю, видимо, уже доставили, поэтому в УАЗике ехали только братья и конвой. Конвою пришлось прокладывать путь зданию суда через толпу пришедших посмотреть на страдальцев за рок людей. Вадик шел, опустив голову: он уже знал, что впереди не будет ничего хорошего, а Глеб наоборот вытягивал тонкую юношескую шею, пытаясь разглядеть в толпе хотя бы одно знакомое лицо, но, как назло, не попадалось ни одного знакомого. Конвоиры проводили братьев в зал суда и толкнули в клетку, заменявшую скамью подсудимых. Глеб вцепился в прутья решетки и обвис на них, а Вадим тяжело упал на пол. - Вадик, ты в порядке? – к нему тут же подскочил Саша. - В полном. - Ты уверен? - Нет... – Самойлов страдальчески прикрыл глаза и сглотнул. – Я уже ни в чем не уверен, Сань. – после этих слов Глеб начал понимать, что все не так уж безоблачно, как рисовал ему буквально полчаса назад Вадик. - Вы подписывали что-нибудь? – будто очнувшись, спросил Козлов. - Да... Какую-то бумажку... Меня вчера, когда в камеру приволокли, начали пинать ногами и опять бить плеткой... Сказали, что до тех пор, пока не подпишу, они не перестанут бить... Я подписал... – выдал хныкающим голосом младший Самойлов. - Я... Я тоже подписал... Мы предатели? Да? – Самойлов-старший посмотрел на Сашу своими карими полными боли и отчаяния глазами. - Ребятки, вы подписали свой смертный приговор... – Саша осекся... Ему не хотелось пугать маленького Глеба, но он должен был сказать правду. Ему так не хотелось терять своих друзей, но вполне вероятным было то, что братья получат высшую меру наказания – расстрел... - В смысле? – Глеб не на шутку испугался. Саша уже жалел, что вообще открыл рот. В глазах обоих Самойловых застыл такой ужас, что он практически физически почувствовал боль за них, своих лучших друзей. - Может, еще обойдётся...- неуверенно пробормотал он, хотя прекрасно знал, что для них всё кончено. Ему самому, как и Пете Маю, грозил немаленький срок, но это наказание и рядом не стояло с тем, что ожидало обоих братьев. Саше хотелось плакать. «За что их так, Господи? Они ведь такие юные, талантливые, красивые... У них вся жизнь была впереди, а теперь... Неужели они мало настрадались за эти пару дней? Твари, твари все эти судебные приставы, вся эта советская власть - сволочи...» Вадим крепко-крепко прижал к себе Глеба, словно мог так защитить его от всех тех ужасов, что ждали их впереди и что остались за плечами, крепко, однако, отпечатавшись в памяти. Он чувствовал каждую косточку в худом, избитом теле младшего братишки; в теле, которому он сам недавно причинил боль. Ему вдруг стало важно: а простил ли его брат? -Глеб...- тихо прошептал он ему на ухо.- Скажи, пожалуйста, честно скажи. Ты сильно сердишься на меня за то, что я вчера сделал? Глеб удивлённо поднял на него свои красивого цвета голубые глаза. Вадим невольно с болью отметил, что младший брат выглядит так плохо, как не выглядел еще никогда. Всё его лицо опухло, многочисленные ссадины были покрыты запёкшейся кровью, глаза заплыли. «Да ты и сам не красавчик.»- неожиданно возникла в голове мысль, вызвав кривую усмешку. - Ты чего, Вадик?.. С чего ты взял, что я сержусь? Наоборот... Если бы не ты, неизвестно, что со мной вообще стало бы. Спасибо тебе, Вадюшк... Спасибо за всё. Сейчас, наверное, уже неважно.- как Вадим не старался держать себя в руках, он не смог остановить поток слёз. Вскоре оба брата уже рыдали друг у друга на плече, пытаясь безмолвно сказать всё то, что не говорили все эти годы. Трогательную сцену прервал очередной тюремщик, пришедший затем, чтобы подготовить всех четырех музыкантов к суду, придав им наиболее приличный вид. Словно в коматозе, Вадим позволил побрить себя, вымыть, постричь волосы. После ту же самую процедуру провели с Сашей, Маем и Глебом. Глеб, увидев приближающегося к нему человека в форме, застыл, как статуя, на месте, уже не ожидая ничего хорошего, но безропотно отдался его заботам. Прошло часа два после его ухода, когда в зал суда стали быстро заполнять люди. Вскоре в камеру зашел пожилой человек неприятной, отталкивающей внешности. Он сухо представился музыкантам адвокатом. - Боюсь, что дело заведомо проигрышное. Зачем вы подписывали бумаги?- он с укором уставился на обоих Самойловых. -А у нас был выбор?- ехидно спросил Вадим, чувствуя, как в груди кипучей волной поднимается злоба. - Они нас били, ясно? Вы бы на моём месте допустили, чтобы его покалечили, а?! - адвокат угрюмо молчал, а Вадим продолжил уже чуть более спокойно.- Если мы сумеем доказать, что признание было подписано из-за причиненного насилия, нас отпустят. - Юрист немного подумал и покачал головой: -Вряд ли. Им и признания не потребуется, если вас твёрдо решили убрать. Ох уж эти рок-музыканты... Всё им неймётся, надо им везде протестовать, высказывать своё мнение. А потом "отпустите, отпустите, мы ни в чем не виноваты"... Максимум, что я могу сделать - это смягчить сроки для Козлова и Мая. Они, мол, в создании песни никакого участия не принимали. Хотя и их положение простым не назовёшь... Ладно, на выход, суд начинается. Вадим поразился количеству людей, находившемуся в зале. Ни одного знакомого он здесь, как ни старался, не увидел. На душе стало чуть легче: значит, мама не станет свидетельницей того ужаса, что их, вне всякого сомнения, ожидает. Глеб, судя по всему, думал о том же самом. Их провели на места, определенные для обвиняемых, и суд начался. Когда зачитывался список обвинений, Вадику хотелось вскочить и заорать на них на всех, что ничего не было, что их единственной ошибкой стало то, что они спели всего лишь одну песню, которая повлекла за собой столько последствий. Никому из ребят не давали сказать ни слова. Пару раз адвокат вяло пытался что-то возразить, но его попытки либо пресекались на корню, либо выглядели настолько неубедительными, что зависали в воздухе, так никем и не воспринятые. Когда, наконец, судья - сурового вида мужчина, явно не испытывавший к музыкантам тёплых чувств, обернулся на них, сердце Вадима замерло в страхе. Он понял, что сейчас наступил самый важный момент, и крайне важно не ударить в грязь лицом. - Суд удаляется для принятия решения. Подсудимые, последнее слово. Самойлов Вадим Рудольфович? -Да! - Вадик вскочил со своей низкой скамеечки.- Товарищ судья, товарищи присяжные! Я хочу заявить, что всё, что здесь говорилось - полный бред. Ни у меня, ни у Глеба, ни у кого из наших друзей или просто знакомых никогда не было даже мысли предать свою Родину! Единственное наше прегрешение - песня, которую кто-то мог воспринять… двусмысленно. Но на самом деле смысла в ней никакого нет, она никого не обвиняет, создана лишь для развлечения. - Вадим врал, но старался делать это как можно более убедительно.- А это самое признание не значит абсолютно ничего! Мы с Глебом подписали это принудительно, после многочасового изна… избиения. Вы не могли бы помочь? - Вадим повернулся к адвокату. - Да, конечно.- рассеянно кивнул тот, подошёл к старшему Самойлову и задрал на нём рубашку, продемонстрировав всему залу суда многочисленные ссадины, синяки и ушибы на его теле. По залу пробежал шепоток, люди стали вопросительно переглядываться. Вадим ликовал: кажется, у них появился шанс! Ничтожный, но всё-таки это было хоть что-то. - Теперь Глеб.- попросил он. Когда сидящие в зале увидели худенькое тело молодого мальчика, хранящее на себе следы зверского избиения, шепот перерос в громкий ропот. Глубокие длинные порезы от плети на спине и боках, огромные синяки, варьирующиеся от фиолетового до зелено-желтого цветов... Всё это не могло не произвести впечатления даже на самого черствого человека. Глеб стоял, крепко зажмурив глаза: ему снова было страшно... После короткой паузы им разрешили сесть. Что-то сказал в их оправдание Саша, его поддержал Май, но их слова никто особо и не слушал. Суд удалился в совещательную комнату. Вадим жалел, что его руки скованы. Больше, чем когда-либо, ему хотелось прижать к себе брата, успокоить его. - Что бы ни случилось, знай, я всегда буду рядом. Я никогда тебя не оставлю.- прошептал он Глебу. Тот лишь, молча, уткнулся ему в плечу, сглатывая вновь подступившие к глазам слёзы. Прошло немного времени, и суд, вернувшись в зал заседания, огласил своё решение. - Всем встать для оглашения приговора суда!- повисла мёртвая тишина. Вадик почувствовал, как подкашиваются ноги, но всеми силами старался сдержать свою слабость. - Именем Союза Советских Социалистических Республик! Пётр Май тысяча девятьсот шестьдесят первого года рождения приговаривается к 25-ти годам лишения свободы в колонии строгого режима. Александр Козлов тысяча девятьсот шестьдесят первого года рождения приговаривается к пожизненному заключению в колонии строгого режима. - ребята словно пропустили эти слова, решающие их дальнейшую судьбу, мимо ушей. Больше всего их волновало то, что будет с Самойловыми. - Самойлов Глеб Рудольфович тысяча девятьсот семидесятого года рождения и Самойлов Вадим Рудольфович тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года рождения приговариваются к высшей мере наказания: смертной казни через расстрел… Приговор должен быть приведен в течение двух суток... Остаток фразы повис в воздухе. Глеб, побледнев, рухнул на пол, потеряв сознание. Вадим плохо помнил, как приводили Глеба в чувство, как их снова отвели в общую камеру и оставили наедине. В голове тупо билась одна-единственная мысль: «Они убьют нас, они убьют Глеба. Маленького мальчика, который ничего не сделал, который мог еще жить да жить. Моего Глебушку…». Сам Глеб не мог даже плакать - до того велик был испытанный шок. Какими далёкими казались те дни, когда они - молодые, счастливые, играли свою музыку, жили по полной, даже не помышляя о тех ужасах, что пришлось перенести в последние дни. Хранили молчание и Май с Козловым. Жизнь обоих была загублена приговором суда, но больше всего они переживали за братьев. Не находилось нужных слов утешения, сказать было нечего. Вся ночь прошла в немом ожидании конца. Уснули только под утро, но выспаться не удалось. Принесли завтрак. Саше и Пете - обычную тюремную еду, а Самойловым - по большому блюду, набитому всяческими вкусностями. Но кусок в горло, разумеется, ни у кого не лез. Вадим решительно отодвинул свой поднос и снова тупо уставился в пространство, но тут заметил, что Глеб не притронулся к еде, и заставил его съесть несколько кусочков, несмотря на сопротивление брата. - Ешь, Глебушка. В последний-то раз…- такой аргумент на Глеба подействовал, и он, буквально давясь, съел кусок яичницы, запив стаканом чая. Это были единственные слова, прозвучавшие в камере за весь день. Под вечер к ним снова зашёл человек в форме, пригласив Самойловых на выход. -Что, уже?..- едва шевеля побледневшими губами, спросил Глеб. Мужчина, усмехнувшись, отрицательно покачал головой и поманил их за собой. Братьев привели в какую-то тесную темную каморку с небольшим зарешеченным окошком почти под самым потолком. Им принесли несколько листков бумаги и две ручки. - Пишите. - Что писать? – после приговора для Вадика уже все кончилось. - Последние письма маме, папе еще кому-нибудь. Вам же осталось всего три часа. Через час я приду и заберу письма.- тюремщик был спокоен. Он не раз видел смертников. Оба брата сели за низенький стол и не сговариваясь начали писать письма маме... Глеб думал только о том, что через три часа его не будет и, склонившись над листком, чтобы лучше было видно, дрожащей рукой писал последнее в своей жизни письмо... Вадик же прекрасно осознавал, что еще немножко, и они умрут, но главное не это... Главное, что останется мама... Одна... Он представлял, что будет с ней, когда ей вручат их предсмертные письма, представлял, что будет с ней, когда она увидит своих любимых сыночков лежащими в гробу, что будет с ней, когда она будет коротать одинокие дни и не спать ночами, включая на окошке на пятом этаже их квартиры в Асбесте воспаленную от старости лампу, как быстро состарится от горя и самым главным местом для нее будет небольшое асбестовское кладбище, где будут лежать ее любимые Вадечка и Глебушка... Все забудут, что были братья Самойловы, забудут, что была такая группа Агата Кристи, а несчастная женщина, потерявшая сразу обоих сыновей, будет ходить каждый день на их могилу... Эти мысли резали сердце Вадика, как острый нож... Он писал и плакал, а крупные слезы падали на бумагу, оставляя на ней маслянистые пятна... Глеб выводил своим крупным почерком строчки письма... Он не думал, что писать и писал все, что было у него на душе... « Мамочка! Мне так страшно! Я боюсь умирать! Сейчас представляю, что в меня через три часа кто-то выстрелит и меня больше не будет... Я не увижу Солнышко, не увижу небо, не увижу Вадика, тебя, папу... Мамуля, я не верю в это! Я не хочу! Я еще столько не сделал, столько не написал, я даже еще ни разу не влюбился... За что? Неужели только за песню? Мама, они нелюди... Я не хочу, чтобы ты переезжала в Свердловск! Не надо! Ты же будешь видеть тех, кто нас замучил и тебе будет от этого больно... Знаешь, я сейчас пишу тебе, а из окошка на листок падают солнечные лучи... Я боюсь, что когда нас приведут в расстрельную камеру, там не будет окна, и я увижу только заляпанные кровью стены, и мне будет еще страшнее... Лучше бы расстреляли где-нибудь во дворе... Я бы увидел закат, небо, глотнул бы в последний раз свежего воздуха... Мамочка, прощай... Глеб» Вадим откинулся на спинку стула, задумался, повертел в руках листок со своим и дописал на нем еще пару строк... «Милая мамулечка! Я знаю, что когда ты получишь эти письма, нас с Глебушкой уже не будет в живых. Пожалуйста, только не плачь! Я представляю, как тебе будет больно, когда ты это узнаешь, представляю, что будет с тобой потом. Но все равно прошу: не плачь! Эти изверги недостойны твоих слез, а мы слишком любили жизнь, чтобы нас оплакивать... Мамочка, знаешь, я уже взрослый, мне уже двадцать три, но я боюсь... Мне не хочется умирать! Хочется стать маленьким, прижаться к тебе, только чтобы не было этой жуткой камеры с маленьким окошком, чтобы не было этих решеток, чтобы все было как раньше... Я очень боюсь... А еще я боюсь, что они убьют Глебушку, а он ведь ни в чес не виноват. Да, он написал эту чертову песню, но ведь втянул его во все это я! Значит нужно наказывать меня! Пусть лучше расстреляют меня, а не его. Пусть лучше ты потеряешь одного сына, а не двух... Тебе будет не так больно... Сейчас как представлю, что ты останешься одна и по сердцу, как ножом режет... Мамочка, прости! Это я во всем виноват! Я не должен был так поступать... Прости.... Мамуля! Люблю тебя и целую в последний раз. Твой старший непутевый сын Вадик.» Тюремщик вернулся. - Ну что? Написали? – братья протянули ему листы. – Кстати, тут решили облегчить вашу участь. - Отменили? – оба Самойловых дружно потянулись к тюремщику. - Нуууу... Нет, конечно. Просто решили не мучить вас и расстрелять не в девять вечера, а сейчас. – внутри у братьев все упало. – Минут двадцать у вас есть. Прощайтесь. – он вышел... Глеба уже трясло крупной дрожью... ТАК он не боялся ни разу за свои семнадцать лет. Еще двадцать минут и его уже не будет на этом свете. Вадик прижал брата к себе. - Ну, не бойся, не бойся – он гладил Глеба по голове, как маленького ребенка. – Все будет хорошо. Помнишь, как мы учили в школе у Джалиля? – Вадим нараспев прочитал – «Нет, больно не будет… мгновенная смерть… Закрой только глазки, не надо смотреть. А то палачи закопают живьем Нет, лучше от пули мы вместе умрем». – на слове «вместе» Вадик сделал сильное ударение. Глеб посмотрел на старшего брата полными отчаяния и боли голубыми глазами - Вадик, а мы правда вместе умрем? - Правда. И не так будет страшно тебе.- они еще пару минут простояли обнявшись. - Вадик, а подними меня к окошку... Пожалуйста... – робко попросил Самойлов-младший – я так хочу увидеть в последний раз Свердловск, солнце и небо.... – Вадик из последних сил посадил младшенького на плечи и поднес его к окошку. Такой красоты Глеб еще ни разу не видел: залитый лучами солнца Свердловск казался сказочным городом. Жаль, что сегодня он уже не погуляет по этому замечательному городу... Жаль, что он вообще уже никогда и нигде не погуляет.... - Самойловы! На выход! – дверь тяжело открылась. - Все? – они еще не могли поверить, что их ведут на смерть... - Все. – Самойловы подошли к двери, и тюремщик каждому из них сковал руки за спиной. Глеб с полным отчаянием и безысходностью посмотрел на Вадика, а Вадик отвел взгляд... Он не знал, что сказать брату... Не знал, как его утешить... Они шли по длинному коридору и звуки шагов тяжело отдавались эхом по всему зданию. - Стоять! – братьев остановили около какой-то двери, потом завели внутрь.... Это была ужасная камера... Стены были обшиты чем-то мягким, чтобы не было слышно просьб о помощи и выстрелов.... И вся обшивка была в крови.... Там же стояло еще двое тюремщиков весьма «шкафистой» внешности и палач. Один из «шкафов» отвел Глеба к стене и поставил на колени. Палач взял папку и прочитал: - Самойлов Глеб Рудольфович, тысяча девятьсот семидесятого года рождения приговаривается к высшей мере наказания: смертной казни через расстрел. Приговор привести в исполнение! – он приставил к затылку Глеба пистолет... - Не наааадо.... Пожаааааалуйста.... Я не хочууууу.... – младший Самойлов задыхался от слез. - Как это не надо? Предавать свою Родину, это мы можем, а отвечать, так отпустите? - М-мы не пр-редавали Родину! – проскулил Самойлов. - Мне без разницы. Есть приговор. Я приведу его в исполнение. – щелкнул предохранитель. - Стойте! Не надо! Глеб не виноват! – Вадим в отчаянии пытался вырваться - А кто виноват? – палач был спокоен - Я виноват! Я! Только я! Не трогайте Глебушку! Он ни в чем не виновен! Расстреляйте меня! – он вырвался и встал на колени, закрыв собой брата. - Тебя мы тоже расстреляем. Или не терпится? – ехидно усмехнулся палач. Вадик только глубоко дышал, широко раздувая ноздри, и смотрел на него полными отчаяния глазами. - А ладно. Я сейчас вас обоих сразу пристрелю. – он прижал к груди Самойлова-старшего пистолет. Вадим сзади взял трясущиеся ледяные ладони Глеба в свои теплые пухлые руки. Палач тянул. В томительном ожидании прошло несколько минут. - Стреляйте! – со злобой процедил Вадим. - Стрелять? – переспросил палач. - Да. – после ответа он несколько раз нажал на курок... Вадим начал заваливаться на Глеба, а на его белоснежной рубашке начало расцветать огромное кровавое пятно... Глеб еще успел подумать: «Все кончено... Прощай жизнь...» и упал, придавленный телом старшего брата... Палач и «шкафы» уже готовились растащить тела братьев, как вдруг влетел запыхавшийся судебный пристав: - Вышку Самойловым отменить!... – и осекся при виде двух тел... Он резко кинулся к Вадику и пощупал у него пульс на шее, пульс еле прощупывался. – Скорую немедленно! Если хоть один умрет, вы ответите за это! – он вытащил Глеба из-под Вадика. – Ффух, хорошо хоть этого только оглушило.... Приехавшая Скорая отвезла братьев в больницу. Только Самойлова-старшего в реанимацию, а Самойлова-младшего в отделение интенсивной терапии... Глеб очнулся... Он ощутил под собой мягкую постель, помещение, где он был, заливал яркий свет... «Так вот она какая, загробная жизнь... Как хорошо... Жаль только, что Вадика рядом нет и мамы с папой...» Тут к нему подошла медсестра. «Ангел?» - подумалось Глебу.. - Молодой человек, как вы? – ласково поинтересовалась она. - Для только что умершего очень хорошо... – почти пошептал Самойлов – Только попить хочется... – медсестра дала ему воды, а сама, смеясь, ответила: - Да что вы? Вы не умерли. Вас просто сильно оглушило, плюс еще было сильное истощение, вот вы и проспали целую неделю. – «Оглушило... Неделя....» - он вспомнил последние секунды в тюрьме. Ведь Вадик тогда закрыл его собой! У Глеба все упало внутри... Неужели Вадик погиб? Он схватил медсестру за руку: - Что с моим братом? Что с Вадиком? Скажите, пожалуйста! - С ним все в порядке. Пули вытащили. Никакие важные органы не задеты. Правда, он потерял очень много крови... - Он жив? - Жив-жив. Если хотите, то можете сходить к нему. Я вас провожу. Он как раз пришел в себя и интересовался про вас. Идя по коридору, Глеб думал о том, каким он увидит Вадика... Он очень нервничал. Медсестра подвела Глеба к койке брата и ушла. Таким Самойлов-младший Вадика не видел ни разу: осунувшееся бледное, как лист бумаги лицо, на котором синяки, ссадины и кровоподтеки выглядели четкими, яркими и еще более жуткими, а черные, как смоль, волосы делали лицо еще бледнее... Глаза стали еще больше и от бледности казались еще более темными, почти черными с сухим больным блеском... На груди было много бинтов, которые в местах выстрелов пропитались кровью... И весь Вадик был опутан кучей проводов и капельниц. Стараясь не сделать брату больно, Глеб осторожно погладил его по руке... Вадик медленно повернул голову в его сторону... - Это ты.. – он облизнул сухие губы. – Я так испугался тогда, что они тебя убьют... – голос у Самойлова-старшего был очень слабым – Что решил, что пусть лучше убьют меня.... - Вадик, спасибо... – по лицу Глеба катились слезы. Он еще никогда не видел брата таким слабым и беспомощным. - Не плачь... – Вадик стер с щеки младшего слезу – Я же сказал, что я сильный... Значит, я поправлюсь... Все будет хорошо... – он отвернулся. – Я поспать хочу... Теперь уже можно не волноваться... - Мне идти? – Глеб, не дождавшись ответа, обошел койку и прошел на другую сторону кровати. Вадик спал. Выходя, Глеб встретил все ту же медсестру. - А Вадик правда выздоровеет? - Да. Все врачи говорят, что выздоровеет. Говорят, что у него очень сильный организм: иначе бы он просто не выжил при таких травмах. Пойдемте. Все обязательно будет хорошо. Вам тоже надо отдыхать. Плюхнувшись на свою койку и укрывшись одеялом, Глеб впервые за эти дни почувствовал себя счастливым: он уже точно знал, что все плохое позади, а впереди все будет хорошо... Заключение. 20 лет спустя. Двое мужчин сидели в роскошном салоне «Мерседеса» представительского класса. Один из них, красивый брюнет с волосами до плеч обратился к своему голубоглазому, светловолосому спутнику. - Скоро, кажется, приедем. Ты как? Готов? - Всегда готов! - дурашливым голосом пропел второй мужчина.- Знаешь, Вадик, а мне даже не верится…- он громко засмеялся, откинувшись на спинку сидения. - Да, мне тоже. Но это так. Оторвёмся по полной. За всё… - Сколько ты взял человек? - Василия, начальника охраны, и десять самых надёжных людей. - Прекрасно!- Глеб хмыкнул.- Быстрее бы. Вадим шутливо взглянул на брата из-под опущенных ресниц и тихо запел: - Эти гномы всё видят, эти гномы всё ловят… - Глеб тут же начал подпевать, и вскоре песня загремела на весь салон. Машина через пару минут остановилась, и Самойловы, продолжая петь, вышли во двор старого дома советского типа. - Гномы-гномы каннибалы!!!- грянуло в последний раз, и братья, безудержно хохоча, замолкли. Рядом с ними остановился «УАЗик», из которого вышли несколько здоровых амбалов, хором почтительно поздоровавшихся с обоими братьями. Все они были большими поклонниками творчества группы «Агата Кристи», что делало их на службе еще более ответственными и ретивыми. Вадим дружелюбно кивнул всем десятерым, а потом обратился к начальнику охраны, стоявшему там же. - Сводку, пожалуйста, чтобы все были в курсе. Василий кивнул и достал из кармана аккуратно сложенный листок бумаги: - Агронов Андрей Борисович, 1960-го года рождения. Отец был большой шишкой в управлении. После смерти отца начал пить; живёт в старой квартире на копейки пенсии. Из дома практически не выходит, соседи жалуются на его отвратительное поведение. Если верить слухам, то в конце 80-х – начале 90-х вместе с отцом занимался тем, что ездил по колониям и российским тюрьмам и применял к заключенным насильственные действия, пытаясь вырвать у них признание, а иногда и просто так, для собственного развлечения. Именно за это в своё время его отец был смещен с поста. - Всё, достаточно.- дальше Вадиму слушать было неинтересно.- Теперь внимание на меня.- По моему знаку совершаем… рейд на квартиру. Агронова связать, пресечь всяческие попытки к сопротивлению. Дальше будем делать то, что скажем я и Глеб. Никто ведь не против поразвлечься? Мужчины недоуменно уставились на старшего Самойлова. Задание им было полностью понятно, к выполнению были готовы все, что они не замедлили подтвердить. - Отлично .- улыбнулся Вадим.- Давай, Василий, веди… *** Стук в дверь. - Что там еще? - раздался недовольный голос за дверью. - Это соседи! Мужчина, вы нас заливаете! Немедленно открывайте! Щелкнули замки, и дверь распахнулась. - Кого я там зали…-начал возмущаться Агронов- некрасивый мужчина крайне помятого вида, и тут же осёкся. Перед ним стояли, улыбаясь, оба Самойлова. - Вы кто такие? Я вас не знаю. Валите-ка отсюда, быстро! - Сейчас вспомнишь, милый.- ласково сказал Глеб и щелкнул пальцами. За его спиной мгновенно выросли несколько мужчин, которые за секунду смели Агронова на пол и полностью обездвижили, связав за спиной руки и заткнув какой-то тряпкой рот. Вадим, зайдя последним, аккуратно закрыл за собой дверь. Через пару минут в единственной комнате этой загаженной до ужаса квартиры можно было наблюдать донельзя странную картину. На полу лежал Агронов Андрей, который хоть и сильно изменился за прошедшие с тех ужасных дней двадцать лет, но сохранил в себе остатки того пафосного и самовлюбленного молодого человека, что с особым извращенным удовольствием насиловал и избивал двух абсолютно беззащитных братьев. На его спину поставил ногу в тяжелом ботинке один из мужчин, сопровождавших братьев. При взгляде на омерзительное лицо Агронова в Вадиме волной поднималась ненависть. Ему не надо было смотреть на брата, чтобы понять, что он чувствовал то же самое. Хорошо, что им удалось-таки найти этого мерзавца. Пускай даже спустя двадцать лет… Вадим присел на колени и приник к самому уху Андрея. - Восемьдесят восьмой год. Свердловск. Обвиняемые в антисоветской деятельности молодые музыканты группы «Агата Кристи». Важные шишки из Москвы, приехавшие «поразвлечься». Помнишь? - Ну, помню, и что с того? Выпустите меня, суки!!! - Не так быстро, милый. Название Агата Кристи тебе ничего не говорит? Спустя столько лет, даже ты не мог не слышать о них? - Слышал, да, да! Какая связь? Так кто угодно мог назваться! Вадим схватил Агронова за подбородок и притянул к себе. - Смотри внимательней, зая! Никого не узнаёшь, ммммм? В глазах Агронова появились проблески разума, отчаянной догадки. Он переводил взгляд то на сидящего перед ним Вадима, то на вальяжно раскинувшегося в кресле Глеба, пытаясь сопоставить этих двух красивых, уверенных в себе мужчин, с молодыми парнями, от издевательств над которыми они когда-то здорово повеселились. С кресла медленно встал и подошёл к распростертому на полу Андрею Глеб. - Вот это да, вот это мы! Здравствуй, милый.