История души человеческой предполагает лишь одну загадку, разгадать которую — сущий пустяк. Не так ли?
Никогда в жизни ты не любил писать что-то на бумаге. Каждый раз, когда тебе приходилось брать шуршащие листы в руки и без всякого удовольствия водить по ним новой с виду, хоть и купленной чёрт знает когда, ручкой, ты невольно морщил лоб и закусывал нижнюю губу. Уже давно шелестящая бумага и канцелярские принадлежности стали для тебя «недоступной роскошью» — так ты окрестил их, чтобы не возникало тупых вопросов по поводу отсутствия пустяковых штуковин.
Всё бы так, но вопросов никто не задавал. Ты машинально отвечал сам себе, когда взгляд скользил по свежим газетам, принесённым миссис Хадсон, и безумно чесались руки что-то написать.
«Написать на бумаге, прислушиваясь к противному скольжению стержня по белому пространству», — странные мысли посещали твою голову, но ты тут же отгонял их от себя безумным ароматом только что сваренного кофе. Он всегда нежданно-негаданно объявлялся в комнате, на столе у кресла.
Кто его приносил? Всё происходило ровно так же, как и с причиной твоих дурных мыслей, — ты не видел, когда принесли, но точно знал, кто это сделал. Но в этом не было ничего сверхъестественного, потому что в квартире, помимо тебя, проживала лишь домовладелица миссис Хадсон, которую ни в коем случае нельзя путать с домработницей.
Сменив, наконец, бесформенный халат, что со стороны казался накинутой простынёй, ты вышел из спальни до мурашек другим человеком: ещё бы бабочку — и смело под венец. Но этого тебе точно не грозило. Данный вопрос ты решил ещё будучи подростком, когда все вокруг тебя только и делали, что обсуждали свою вторую половинку, предначертанную им судьбой в виде элегантной надписи на запястье, в то время, как на твоей руке этакие слова отсутствовали.
Это удручало не только тебя, но и родителей, которые часто одаривали своего младшего сына жалостливым взглядом и с сопереживанием взъерошивали макушку. Отказавшись, спустя немалое количество времени, от мысли, что жизнь окончена, так и не получив адекватного начала, ты выстроил новую — совершенно непонятную для всех и безумно заманчивую для тебя — стратегию.
Ты окружил себя равнодушием.
Подавляя в себе любые эмоции, ты в первые же минуты знакомства, не делая никаких попыток объясниться, подсознательно убеждал собеседника в том, что тебе никто не нужен. А после столь любимой фразы, которая была единственно-искренней: «Думайте! Это сейчас сексуально», — люди и вовсе забывали о мысли, что ты несчастен.
Потому что ты слишком умён, непреклонен, эмоционально устойчив, взбалмошен. Потому что никто и никогда, наверное, не сможет с тобой сравниться. Потому что не родился ещё тот, с кем тебе было бы интересно не на один вечер. Потому что
ты — Шерлок Холмс. Вся твоя помощь, оказываемая людям, заставляла тех и не вспоминать о том, что, кажется, у тебя нет любимого человека.
Или всё же есть?
Вздор!
Невольно взгляд касается белого листа, чётко выделяющегося из пространства камина: ещё чуть-чуть — и он точно упадёт. Быстрым шагом оказываешься рядом и буквально вырываешь окончание листа из-под нескольких письменных изданий.
Твой почерк. На белом листе чёрными чернилами начертаны незаурядные слова и почему-то в ритмичный столбик.
Ах да, стихи. Кажется, в прошлые выходные кто-то сорвался.
Хмуришься, с отвращением закидывая помятый лист в мусорное ведро. Лёгким движением руки накидываешь пальто, наматываешь шарф и, закидывая мобильник во внутренний карман, еле слышно хлопаешь дверью, так и не притронувшись в свежесваренному кофе.
На автомате вытягиваешь в сторону руку, не смотря на мимо проезжающие автомобили. Ты, как всегда, серьёзен и непоколебим. Идущая тебе навстречу серая масса, как ты однажды окрестил всех людей, не выделяющихся такими же способностями, как у тебя, почему-то смеётся и улыбается, хотя причин для радости ты не находишь. Да и куда тебе — последнюю надежду на нечто человеческое ты пять минут назад выбросил в мусор, который вскоре окажется вне дома, а потом и вне города. Так лучше. Так всегда было лучше,
но только не для тебя. Для тех людей, что с вызовом усмехались над маленьким Шерлоком, который шёл мимо компании ребят, пряча глаза и крепко держа запястье второй рукой.
Тебе изначально не наплевать на себя, к другим, видимо, с рождения была неприязнь, а с годами она лишь увеличивалась. Ты стал выделяться из толпы ещё ребёнком, блистал умом, знаниями, бесподобно подавал себя и чертовски обаятельно улыбался. Да, когда-то ты искренне улыбался, но то по глупости, которая, кажется, не вязалась со всем вышеперечисленным.
Каждый знакомый, прохожий, чужой считал тебя выше, мудрее и величественнее. Ты создал непоколебимый образ Шерлока Холмса, способного на всё и вся, но не на любовь. Люди видели и видят в тебе машину, которая работает без передышки двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю и триста шестьдесят пять или шесть дней в году. «Зависит от високосности», — вновь ухмыляешься своим мыслям.
Говорить с самим собой стало не привычкой — необходимостью.
Гения поймёт лишь гений. Достойного
сопер... собеседника ты так и не нашел, надо признать — и не искал. Думать за двоих однажды тебе наскучило, и ты перешёл на нечто материально-дурное: слова.
Ты простоял минуты три, но все такси ехали, словно не замечая тебя. Чертыхнувшись вслух и поправив ворот пальто, ты большими шагами двинулся вдоль по улице по направлению к важнейшему месту — моргу. Надеясь всё-таки поймать такси хотя бы на полпути к вечной мерзлоте, ты, высоко задрав голову, шёл вперёд, не оглядываясь и не удостаивая своего внимания навстречу идущих людей.
Твоя голова работала словно на вечном двигателе, мысли так и вились в ней, логично перетекая одна в другую. По ту сторону улицы какой-то слепой, явно не привыкший к городской жизни, мужчина пытался перейти дорогу, постукивая палочкой по асфальту. Мимо него слоняли люди, спешащие по своим делам: кто-то за новыми покупками, а кто-то в затхлый офис какой-то погоревшей компании.
Пройдя пару метров, ты услышал визг тормозов, и тут же кто-то почти до упора надавил на педаль газа. Повернув голову вправо, ты увидел лежащего посреди дороги человека, которого объезжали машины. Поодаль от него валялась погнутая трость, которая и попала под колёса, повалив своего хозяина, но тем самым предотвратив более крупную аварию.
Улица вдруг за секунду опустела, мимо идущие два-три человека попросту не обращали на слепого мужчину внимания. Вернувшись на несколько шагов назад, ты, не прибавляя темпа, подошёл к пострадавшему. Спешить и волноваться не было смысла: автомобиль не задел человека, всё, что ему грозило — ушиб или, на крайний случай, вывих. Подойдя, ты наклонился и взял мужчину, уже пытающегося подняться, под локоть, легко потянув вверх.
— Афганистан или Ирак? — спросил без приветствия, а мужчина лишь поднял голову, — давайте я вам помогу, — вежливо заполнил паузу, попутно поднимая его на ноги и поглядывая на часы: кто-то может знатно опоздать, изменив своим принципам и порадовав Молли. Девушка, возможно, даже придумает остроумную, по её мнению, шутку в таком случае.
Пока вы шли до тротуара, мужчина не сказал ни слова, лишь уверенно ступал по дороге и прерывисто дышал. Оставив его у перил, ты принёс трость, которая была изогнута, отчего пришла в негодность.
— Сер, ваша трость недееспособна, я поймаю вам такси, — ты уже было вытянул руку, но незнакомец шустро ухватился за неё, отрицательно качнув головой, — вы немой, — сделал вывод и обречённо вздохнул, естественно, в своих мыслях. На деле же ты просто поджал губы: — можете написать свой адрес?
Пальцы мужчины были грубы, а на больших и вовсе имелись уплотнения. Это означало, что он часто ими пользуется. В кармане его пальто явно лежал телефон, судя по всему, с кнопками. Ничем не удивив тебя, мужчина достал из кармана гаджет, быстро разблокировал, нажал нужные клавиши и напечатал свой адрес, показав тебе. После стёр всё и снова напечатал: «Спасибо вам, не могли бы вы проводить меня до дома. Не доверяю такси».
Не желая тратить время на бессмысленные расспросы, как и почему, кротко отвечаешь: «хорошо» и, взяв мужчину под руку, ведёшь в противоположную сторону от места, куда тебе нужно попасть, попутно набирая сообщение Молли, что сегодня ты будешь поздно. Ответ приходит моментально.
Проводя внезапного знакомого до квартиры, ты простился с ним и тут же, почти не ожидая, поймал такси. Надумывая позвонить Хупер, ты крутил телефон в руке, всматриваясь в боковое окно автомобиля.
Скорее бы вечер, скорее бы ночь.
Всю дорогу ты думал совершенно не о том, о чем должен был. Это вызывало бурю негодования, ты поджимал губы и недовольно выдыхал, но продолжал, продолжал думать о докторе Ватсоне. Джон Ватсон — так представился этот незнакомец, внезапно свалившийся на твою голову, точнее, под колёса авто. Он был ничем не примечателен: бывший военный, прошёл Афганистан, был выслан из горячей точки в связи с ранением. Нога быстро зажила, а вот радиация, с которой приходилось работать на авиазаводах, не прошла даром. Вскоре возникли проблемы со зрением: с каждым днём видеть было всё хуже, а однажды утром перед глазами возникла пелена.
Переступая порог его квартиры, ты уже знал, что нем он от рождения, так же добр к людям и добродушен, как их большинство. Серая масса, кажется, именно так ты их называешь, верно? Но что-то в этом человеке не ладилось с его портретом. Всё правильно и безупречно, вот только... Что не так, ты понять не смог даже по приезду домой. Промолчав на приветствие миссис Хадсон, ты тут же взлетел на второй этаж, запираясь изнутри.
Эта мысль, будто что-то ускользнуло от твоего взгляда, уничтожала твоё эго. Как же так. Великий Шерлок Холмс? Подойдя к столу и оперевшись о него руками, через секунду ты со злостью смёл с него все бумаги подчистую. На краю лишь осталась стоять белая чашка с давно остывшим холодным кофе. Прикрыл глаза, запрокинув назад голову, потёр переносицу и провёл ладонями по лицу.
— Ну что ж, в игру! — вздёрнув бровями, ты кинулся в ванную, попутно прихватив с кресла валяющееся на нём полотенце.
Охладиться в душе — не помогает, но даёт надежду. Ночь навевает ещё больше мыслей, не давая ни заснуть, ни подумать нормально. Под окном постоянно то мявкает кот, то стучит незапертая створка окна напротив, то кто-то скребётся. Никакого покоя. Со злостью закрыв окно раздора, ты сел на кровать с осознанием слишком сильного потока эмоций. Тебе надоело быть таким.
Быть таким с самим собой, ведь другие видят тебя другого.
