Как зверь глядел

— Его зовут Билл Сайфер. Думаю, если у него есть настоящее имя, то оно намного сложнее, но это, в сущности, не имеет значения. Он древнее всей нашей цивилизации. Я не могу сказать наверняка, сколько ему лет, если считать нашими земными мерками, но в одном уверен наверняка: его восприятие времени колоссально отличается от нашего. Впрочем, это тоже не должно волновать ни меня, ни вас.  Сказав это, Диппер закрывает глаза и откидывается на спинку кресла. От постоянного недосыпа у него ломит в висках, а собственное тело кажется удивительно пустым и лёгким — точно кто-то дочиста выскреб оттуда внутренности. Прошло уже сорок четыре минуты от их пятого по счёту сеанса. После неудачи с прошлым врачом повторять старые ошибки Дипперу не хотелось, но доктор оказалась настойчива, и сегодня он всё-таки заговорил. Как решил сам для себя, чтобы не спускать деньги впустую. В конце концов, это было попросту нелогично — ведь он приходил и продолжает приходить сюда по собственной воле. Какое-то время женщина молчит. Мерно щёлкает авторучкой, ударяя подвижным колпачком по колену. Этот звук почти идеально попадает в тиканье настенных часов у неё за спиной. Почти, потому что мельчайшая, едва заметная рассинхронизация раздражает сознание. Вызывает ощущение мысленного зуда, избавиться от которого невозможно. Диппер сглатывает, выдыхает и даже выдавливает из себя некое подобие улыбки, когда доктор обращается к нему с вопросом: — Так что именно вас волнует, мистер Пайнс? Диппер не тратит сил на бесплодные «вы всё равно мне не поверите». Это и без того очевидно, а он вполне научен горьким опытом: если уж начал говорить, увиливать и строить из себя недотрогу не нужно. Возможно, Мейбл была права, и ему действительно необходима помощь. Он не видел сестру с тех самых пор, как избавился от её мерзкой иллюзии, но твёрдо убеждён: Мей была бы рада знать, что теперь он справляется с этой проблемой не в одиночку. — Мне было тринадцать, когда я заключил с ним сделку, — говорит он просто. Бросает ещё один короткий взгляд на часы и снова прячет его за опущенными ресницами. — Мы все считали, что Билл мёртв, но спустя полгода после своего исчезновения он пришёл ко мне во сне. Сказал, что заслуживает второго шанса. Что если я помогу ему возвратиться, он станет совсем другим. Изменится сама его сущность. Вместо того Билла Сайфера, которого мы с семьёй уничтожили, появится существо иного рода — и когда он начнёт всё с чистого листа, я, обладая некоторым контролем над ним и его силами, смогу лично проследить, чтобы этот новый Билл был лучше прежнего. Доктор настоящий профессионал — в её голосе не звучит ни скептицизма, ни насмешки, когда она вежливо уточняет: — И вы согласились? — Я провёл ритуал и сделал всё, как он велел. Втайне от сестры и других членов семьи. Я никому не рассказал о том, что сделал. Меня бы не поняли. Но Сайфер был весьма убедителен. Надавил на моё чувство вины, и, в конце концов, пускай он и был редкостным подонком и никогда не являлся человеком, с момента нашей последней встречи на моей совести лежало убийство. Как выяснилось, слишком тяжёлая ноша для тринадцатилетнего — если знать, с какой стороны к ней подступиться. Раньше я и не думал об этом, но он приходил ко мне каждую ночь и рассказывал, каким страшным местом стал для него загробный мир и как это ужасно — быть мёртвым. Он говорил, что не винит меня, что всё осознал и заслужил это, и его слова были редкостной чушью, но он казался таким искренним… Ручка щёлкает в последний раз и, наконец, затихает. — Что в конечном итоге вы действительно начали винить себя, — договаривает доктор остаток фразы. Диппер не видит её лица, но уверен, что сейчас она взялась, наконец, за свой увесистый блокнот и уже вовсю готовится выписывать туда выводы, сделанные из услышанного рассказа. Другие считали Билла его другом детства и фантазией, вышедшей из-под контроля. Кто-то утверждал, что Диппер пережил в детстве насилие или был его свидетелем — возможно, видел чьё-то убийство, и детская психика защитила владельца, подменив воспоминания на причудливую фэнтезийную сказку. Дипперу действительно нет никакого дела до того, что новый доктор запишет себе в блокнот. Как будто это то, что в самом деле может ему помочь. Как будто ему нужно именно это. — Да, — соглашается он. Желудок, изъеденный восьмой подряд чашкой кофе после которого по счёту дня голодовки, болезненно ноет. Но при одной только мысли о еде Диппера начинает тошнить, так что привычный уже дискомфорт он игнорирует со всем хладнокровием. — Расскажите, что было дальше, — просит доктор, и он ухмыляется ей в ответ самым краешком рта. — Хотите знать мою версию — или ту, которую сложил предыдущий психотерапевт? — Я читала его заключения, мистер Пайнс, — чернильный стержень быстро выводит на бумаге ровные строчки — этот звук Диппер узнаёт даже с закрытыми глазами. — Доктор Дэвис беседовал со мной. Попросил удержать у себя копии записей и кое-что рассказал. Он упоминал, что в ближайшее время хотел бы передать мне ваш случай. Это произошло всего за два дня до его гибели. Насколько мне известно, именно вы стали его последним пациентом. — Если это намёк, доктор, то даже полиция не смогла доказать, что это был я, — пожимает плечами Диппер. — Я ушёл от доктора Дэвиса в пять тридцать. В семь вечера его нашли мёртвым на заднем дворе его собственного дома. Я в это время был у себя в квартире. Меня, конечно, допрашивали в участке, но почти сразу отпустили. Он говорит это, просто чтобы избежать ненужных вопросов — хотя знает, что те непременно последуют. Понимает шестым чувством и даже не удивляется, когда собеседница, закинув ногу на ногу, поправляет чуть сползшую дужку очков и произносит с преувеличенной мягкостью: — У вас не было алиби, мистер Пайнс. Зато — был мотив, о котором не могло знать следствие. — Мотив? — Скептически хмыкает тот. И тут же мрачнеет — доктор изображает на лице вежливую улыбку. — Доктор Дэвис, — спокойно объясняет она, — считал, что именно вы убили всех членов своей семьи. — Какая чушь, — Диппер отвечает, не успев даже толком обдумать её слова. Возмущение вскидывается внутри, горячее и въедливое. Обжигает лёгкие, больным узлом скручивается внизу живота. Прошло ещё не так много времени, чтобы он научился думать и говорить об этом спокойно. Наверное, ловит он себя на отстранённой мысли, целой жизни не будет достаточно для чего-то подобного. Доктор чуть хмурится — между её густо подкрашенными бровями проявляется небольшая морщинка. Она молчит, бессловесно предлагая Дипперу продолжить, и тот судорожно выдыхает, прежде чем заставляет себя признаться: — Доктор Дэвис был идиотом. Позвольте объяснить, доктор: мой отец погиб много лет назад. Попал в автокатастрофу — мне было всего четырнадцать. Мама покончила с собой, это признали и врачи, и полиция. Написала предсмертную записку и перерезала себе горло. — Диппер стискивает пальцы на собственном колене и рвано мотает головой. — Именно я обнаружил её тело, да. Но это — недостаточный повод, чтобы обвинять меня в чём-то подобном, не так ли? — А что насчёт других ваших родственников? Кажется… — Женщина перелистывает несколько страниц назад и вчитывается в сделанные чужой рукой записи. — Стэнли и Стэнфорда Пайнс? — В последние несколько лет они занимаются путешествиями. Иногда возвращаются погостить, но чаще всего пропадают надолго, — объясняет Диппер немного нервно. Ему определённо не нравится, куда заходит этот разговор, но время течёт неизбежно — до конца сеанса остаётся совсем немного, а в следующий раз, говорит он себе, он попросту сюда не вернётся. — В последний раз они приезжали год назад. Пробыли в Орегоне две недели и снова покинули страну. Я не знаю, где они сейчас. Улыбка доктора становится натянутой и фальшивой. Меняется взгляд, но, если бы Диппер не общался с подобного рода специалистами столь часто, он бы, наверное, и не заметил разницы. — Никто этого не знает, мистер Пайнс, — очень ровно сообщает она. — Однако доктору Дэвису удалось узнать: машину ваших дедушек обнаружили брошенную в лесу. Все вещи были на месте, а их самих так и не отыскали. Ваша семья не стала объявлять их пропавшими, и тем не менее… — Вы делаете выводы на пустом месте. Вы просто не знаете Стэнли — поверьте, такой поступок вполне в его духе. Он всегда был прижимист, но если учесть, что в его планах было однажды вернуться за машиной, которая наверняка попросту заглохла в самом начале пути, всё допустимо. Нет поводов думать, будто с ними что-то не так. — Диппер ловит взгляд своей собеседницы и позволяет добавить в голос совсем немного льда: — Смею напомнить, доктор: тела так и не отыскали. Ручка щелкает снова — дважды. Доктор задумчиво прикусывает губу, внимательно вглядывается своему пациенту в лицо, а потом вдруг произносит всё тем же раздражающе мягким, якобы умиротворяющим тоном: — Мы ведь оба прекрасно знаем, что было в записях доктора Дэвиса, мистер Пайнс. — Разумеется. Там написано, что я убил их. Одна поправка, доктор: это не было настоящим убийством. — Диппер всё-таки не выдерживает — обмякает в кресле и устало массирует ноющие виски. В приёмной доктор предложила ему кофе, но чашка, нетронутая, всё ещё стоит на подлокотнике. От переизбытка кофеина сердце и так уже вовсю колотится бешено и неровно. Семь минут до конца сеанса. Он справится (нет). Кажется, всё же было ошибкой продолжать посещать врача после того, что случилось с прошлым (да, определённо и наверняка — да). — Билл Сайфер, — объясняет он нетерпеливо, сбиваясь и проглатывая окончания слов, — вздумал свести меня с ума. Он — демон разума, если выражаться просто. Лично я считаю его кем-то вроде ментального паразита. Заключив со мной сделку, он вернулся в наш мир и обрёл определённую власть, но остался привязан ко мне. Билл не может влиять на реальность напрямую, но способен работать с моим сознанием. Целый набор, доктор: галлюцинации самых разных сортов. Видения, дурные сны. Последние шесть лет я почти не могу спать. Стоит мне закрыть глаза, как он показывает мне вещи, которые… пугают меня до сих пор. К этому невозможно привыкнуть, но сны — не главная напасть. Реальность куда страшнее. Иногда Билл создаёт иллюзии людей вокруг меня. Моих близких, чтобы обмануть меня, понимаете? В такие моменты он способен воздействовать на меня напрямую, но я уже давно понял: я могу с этим бороться. В моих силах давать ему отпор. Останавливать его — хотя бы временно. Избавляться от иллюзий. — Так же, как вы избавились от доктора Дэвиса? — Не от Дэвиса, — поправляет женщину Диппер. Трясущимися пальцами убирает за ухо упавшую на глаза прядь волос и смотрит доктору прямо в глаза, — от его копии. Придуманной Сайфером для меня. Ненастоящей. Он напряжённо наблюдает за тем, как его психиатр, помедлив, откладывает в сторону блокнот и какое-то время молчит, расправляя на своей юбке несуществующие складки. А от следующих её слов вздрагивает, хотя, признаться честно, ожидал услышать именно их: — Доктор Дэвис погиб по-настоящему, мистер Пайнс. — Вы ошибаетесь, — с трудом выдавливает Пайнс. Упирается взглядом в носки собственных истоптанных кед и проглатывает жгучий ком в горле. До конца сеанса остаётся дотерпеть всего три минуты. — Кто-то четырежды пырнул его ножом в живот. Боюсь, ошибки тут быть не может. — Да нет же! — Взмахивает Диппер рукой — жест выходит порывистым. Даже слишком, если учесть, как настораживается при этом доктор. — Он мёртв, но это сделал не я! Билл существует отдельно от меня. Да, я избавился от иллюзии, выследил и был вынужден зарезать — но это не было чем-то реальным. Всего лишь следование правилам игры. Я уничтожаю созданные им фантомы, а Билл на какое-то время оставляет меня в покое. Только для Билла правил не существует. Иногда он сам нарушает их, вот и сейчас… понимаете, Билл так вздумал меня довести. Может, подставить — не знаю. Он ведь может влиять на сознание людей. Наверное, проник в чей-то разум и заставил этого несчастного прикончить Дэвиса. Тот знал слишком много, а Билл, я полагаю, не мог этого допустить. Шесть лет назад, когда я только заключил с ним сделку, знаете, что он мне сказал? «А ведь ты всегда мне нравился, Сосна. Повеселимся же мы с тобой!». Сосна — это он так меня называл. Давно. Когда ещё был жив... по-настоящему. Он замолкает, потому что дыхание перехватывает. На часах — полторы минуты до конца сеанса, а он понятия не имел, что зайдёт так далеко, и от этой страшной исповеди ему становится нестерпимо тошно и жутко. Последствия наверняка ему не понравятся. Остаётся надежда разве что на врачебную тайну — впрочем, Дэвиса, растрепавшего этому новому доктору все его откровения, правила, как видно, не остановили. Диппер не знает, как объяснить всю безысходность своего положения. Билл раз за разом заставлял его убивать — думать, будто он убивает. Будучи ещё четырнадцатилетним подростком, Диппер был вынужден свернуть шею иллюзии соседской кошки, когда та, прежде зеленоглазая, впервые уставилась на него с ограждения между домами тусклым и густым золотом вокруг суженного зрачка. Кажется, тогда он прорыдал над коченеющим мёртвым телом добрую половину ночи. А потом кошачий труп растаял у него на руках, и к следующему дню настоящая кошка, живая и невредимая, вовсю с мурлыканьем тёрлась ему же, остолбеневшему от ужаса, о ноги. В течение двух месяцев он перебил таким образом семерых соседских питомцев. А потом, обнаружив у отца, поднимающегося с матерью в родительскую спальню, светящиеся жёлтые глаза и совершенно неотцовскую безумную ухмылку, вооружился его же инструментами и на всю ночь заперся в семейном гараже. Надеялся, всё это — продолжение галлюцинации и, когда фантом исчезнет, жизнь вернётся на круги своя. Надеялся впустую. После гибели мужа миссис Пайнс сама убила себя парой недель спустя. «Какая досада, — усмехнулся Билл в его следующем сне. Угольно-чёрной, ледяной рукой потрепал подростка по щеке и, притворной жалостью сощурив глаз, нахлобучил ему на растрёпанные кудри снятый с верхнего угла цилиндр. — Некоторые человеческие особи настолько нежизнеспособны! Кажется, она видела, как той ночью ты выходил из гаража. Догадалась обо всём, верно? Что ж, ясно, в таком случае, в кого из семьи ты пошёл сообразительностью. Но ты не грызи себя лишний раз, Сосна. Неужели кто-то мог знать, чем закончится безобидная шутка?..». Когда глаза Мейбл окрасились в жёлтый цвет, Диппер уже привычным движением — Билл вышколил его до абсолютной смиренности — вогнал ей узкое лезвие ножа в глазницу. На душе у него было спокойно. Он знал, что Мейбл этим же днём собиралась покинуть Калифорнию и уехать в Чикаго. До её автобуса оставалось не более получаса. Это не могло быть по-настоящему. Точно так же, как было враньём убийство Стэна и Форда — в противном случае Диппер помнил бы, как прятал тела, но ни их трупов, ни трупа Мейбл так никто и не отыскал. — Возможно, он думает, что делает мне одолжение, — продолжает Пайнс заметно сорванным голосом. — Добавляет в мою жизнь красок. Развлекает меня. Выражает таким образом привязанность и благодарность — то есть, он ведь всё ещё меня не убил. Полагаю, я действительно ему нравлюсь. Моё существование заметно его ограничивает, он сам говорил, но ведь он мог запросто довести меня, например, до суицида, или расправиться, как с доктором Дэвисом… Я понятия не имею, что творится у этой твари в голове, но я знаю две вещи: он превратил мою жизнь в ад, и убийство моего бывшего психиатра лежит на его совести. В конце концов… — Руки начинают трястись так сильно, что Дипперу приходится судорожно вцепиться в подлокотник кресла. — В конце концов, это не первый подобный случай. Комната плывёт перед глазами и причудливо искажается. Стены сужают пространство; на полу между врачом и пациентом прямо в высоком ворсе ковра расцветает и распахивается огромный гротескный глаз, мечущийся в тускло-жёлтом белке тонким змеиным зрачком. Диппер считает до десяти и медленно закрывает глаза. Сеанс подошёл к концу. Он не хочет слушать, что будет дальше, но всё-таки слышит — а галлюцинация искажает слова, наполняя их многозвучностью и жуткими, словно бы электрическими помехами: — Верно. Не первый. Перед доктором Дэвисом была ваша сестра Мейбл. Перед ней — Стэнфорд и Стэнли. Ещё раньше вы убили собственную мать, а самым первым — отца. «Пожалуйста, — думает Диппер, — нет, нет, нет. Только не сейчас. Не снова. Я устал, Билл, я расправился с фантомом, я заслужил передышку…». — Я попыталась отыскать вашу сестру, Диппер. У меня есть связи по стране… в последние полгода никто не встречал Мейбл Пайнс. Мои знакомые из полиции пробили по базе её счета и кредитки. Она нигде не пыталась задействовать свои документы и не светилась за все полгода ни в одном государственном учреждении. И даже более того — она так и не выкупила зарезервированный билет до Чикаго и не садилась на тот автобус. Голова, кажется, готова нефигурально взорваться от боли. Диппер ладонями сжимает виски и, зажмурившись — лишь бы не видеть, — хрипит нечленораздельно: — Пожалуйста… — Как давно вы встречали Мейбл или Стэнли со Стэнфордом? Когда получали от них последние письма? Звонки? Смс-сообщения? — Пожалуйста, прекрати это. — Думаю, доктор Дэвис был прав. Вы убили свою сестру, мистер Пайнс. Так же, как прикончили остальных своих родственников. Мне очень жаль… но вам следует осознать это. Принять как факт и довериться мне. Обещаю, вместе мы разберёмся с проблемой, какой страшной та бы сейчас ни казалась. — Билл — уже точно Билл, никаких сомнений — говорит это и вдруг заходится диким хохотом. Тот бьётся изнутри о стенки черепной коробки, рвёт в кровавые ошмётки барабанные перепонки так, что с губ срывается тихий скулёж: — Билл… — Билла не существует, мистер Пайнс. Диппер чертовски, нестерпимо устал, и у него сейчас попросту нет сил сопротивляться. Пускай так. Если Сайфер хочет именно этого, он поддастся. Ему не впервой. Остро заточенный нож с выдвижным лезвием, спрятанный в кармане, удобно ложится в ладонь. Диппер продолжает жмуриться и через помехи слышит плохо, как через ватную пелену: — Билл Сайфер — всего лишь плод вашего воображения. Он нереален как отдельная личность. Он существует исключительно у вас в голове. Пожалуйста, мистер Пайнс… посмотрите на меня. Диппер слушается. Фантом его психиатра смотрит на него демоническими глазами и скалит зубы сумасшедшей ухмылкой. В уголке рта пузырится кровавая слюна. Диппер отлично помнит: когда он убивал Форда, его изъеденные червями губы вовсю кишели опарышами, и новые шевелящиеся личинки сыпались изо рта с каждой попыткой прохрипеть мольбу о пощаде. Выглядело это всё отвратительно. Куда хуже, нежели сейчас. — Билл не существует отдельно от вас, — продолжает говорить психиатр до панической дрожи знакомым голосом. «Иллюзии не были иллюзорны» «Билл Сайфер — вы сами, мистер Пайнс» Диппер поднимается с кресла одновременно с тем, как достаёт из кармана судорожно сжатый в пальцах нож. Лезвие с тихим щелчком выдвигается из рукояти, и доктор прерывисто выдыхает, вжимаясь в спинку своего кресла. — Мистер Пайнс, ваши глаза… Вспоротая сонная артерия хлещет кровью — нож безнадёжно застревает в глубине вскрытой глотки. Она соврала, думает Диппер, когда медленно оседает на пол и прячет лицо в обагрённых красным ладонях. Билл соврал, Билл всегда врёт — а он не настолько глуп, чтобы вестись на его приевшиеся уловки. Сеанс должен был завершиться десять минут назад. Тело этой женщины не найдут. Их никогда не находят — Диппер может не волноваться на этот счёт. Этим же вечером он непременно найдёт способ связаться с Мейбл и удостоверится, что с ней всё в порядке. А до тех пор нужно ждать и усиленно делать вид, будто отголоски металлически дрожащего смеха, бурлящие внутри черепной коробки, ничего для него не значат.