без четверти двенадцать

Умри снегом на моей ладони, Умри в памяти хотя бы… Кипящая кровь приливает к голове, и уткнуться лбом в прохладную столешницу — все, чего он хочет. В аудитории невыносимо душно; лица вокруг раздражают как никогда сильно, а смех однокурсниц, сидящих на первом ряду, неприятно режет слух; впрочем, любой звук кажется теперь слишком громким на фоне внутреннего безмолвия. На фоне внутренней пустоты. Последнее, что сделал Артур перед парой — удалил все их совместные фото из инстаграма, этого до недавнего времени единственного островка, затопить который он все никак не мог набраться смелости. На несколько мгновений после этого он даже почувствовал облегчение: все, что было связано с Мишей, было уничтожено. Но как стереть его образ из памяти? Как забыть запах его волос, как вырвать из перепонок его голос — тот самый, который Артур как наяву услышал, нажав на кнопку «отписаться»? Мы быстро так закончились, Ведь могли подольше… «В реальном мире человек должен страдать», — единственная фраза из всей нудной лекции, которая пробилась сквозь туман в его голове и осела на стенках сознания; Артуру захотелось исчезнуть из реального мира — страданий ему хватило с лихвой. Во время перерыва ноги сами понесли его на улицу — драгоценный шанс выкурить сигарету, бессмысленная попытка выкурить Мишу из черепной коробки. Паршукова несет какую-то хуйню, стоя на том самом месте, где пару часов назад он услышал эту самую глупую и вместе с тем самую беспощадную фразу: «Ты береги себя». Давай целуй, если ты хочешь целовать, Давай люби меня, люби не только в этой ебаной кровати! Артур был его пленником. Каждый раз он шел к Мише с твердым намерением выяснить, что между ними есть и что будет дальше, и каждый же раз напрочь забывал все слова, едва встретившись с ним взглядом. В конце концов оставались только его глаза — так близко, что можно было разглядеть мельчайшие детали их узора, — тепло его дыхания на губах, и его руки — сильные, но безумно нежные. Последняя ночь последнего воскресенья — тогда еще не было реального мира, в котором кто бы то ни было обречен страдать. Без четверти двенадцать: его подъезд, его квартира, его кровать — и это куда лучше осточертевшей латыни. Каждое прикосновение горячих ладоней — дрожь в не успевшем еще отогреться теле; целует долго, дразнит, доводит до исступления, потом — давит на плечи и заставляет спуститься вниз. Щелчок пряжки — вплетает пальцы в короткие светлые волосы, властно нажимает ладонью на затылок. Что еще делать с пленником, если не владеть им? «Иди сюда», — шепчет, когда Артур, вытерев губы, смотрит на него в ожидании дальнейших указаний. Снова целует и просит раздеться. Каждое движение, каждый стон, каждый удар по распаленному бедру — это самые чувственные строчки в их песне. Артуру не с чем сравнивать, но он знает, что так может только он. Миша тяжело дышит, и у Артура есть короткая минута перед тем, как он потянется к тумбочке за сигаретами — прижаться всем телом, обнять, поблагодарить без слов. Они курят, лежа на спине; Артур накрывает его ладонь своей. В эти мгновения никто в мире не может, не имеет права страдать: «Я люблю тебя». Миша не отвечает и отворачивается к стене. Поменяйте сердце, душу, но верните радость, Я не хочу страдать и чувствовать всю эту жалость. На часах девять — Артур садится в переполненный автобус ровно в тот момент, когда во всплывающем окне диалога с Мишей появляется сообщение «надо поговорить». В девять тридцать пять Паршукова, стоя на том самом месте, где Артур договорился встретиться с ним, рассказывает что-то смешное о проведенных выходных. В одиннадцать пятнадцать у стен универа тьма народу, и Артуру приходится долго высматривать его в толпе. Миша курит и смотрит в сторону дороги. Без четверти двенадцать он уже уходит, а Артур провожает взглядом его спину. Из всего, что наговорил ему Миша, он запомнил только «я не готов» и «ты береги себя». …Музыка приглушала мысли, но отдельных слов все равно было не разобрать — любой трек звучал фоном, как звучит похоронный марш во время последнего путешествия покойника. Смех однокурсниц слился с этим фоном; у кого-то в глубине аудитории что-то упало с громким стуком — жирная точка в конце нотной строки. Оставив в памяти письма в виде текстов в тетрадях, Пора поставить точку, знаешь, и ты поставил…