Я спрыгнул. А затем передумал.

Сейчас я собираюсь прыгнуть с огромного небоскреба, и после прыжка буквально через секунду меня не будет на этом свете. Раздробленные кости, каша из мозгов и внутренних органов на асфальте в мешке из кожи. Все, что от меня останется. Это очень страшно – знать, что через секунду тебя не будет в этом мире, и от твоих мыслей и чувств ничего не останется. Пугающая и пугавшая каждого на этой земле человека неизвестность. Что же будет после? Я зашел слишком далеко. Что после финиша? Куда пропадет мое я? Куда все исчезнет? Все идеи, воспоминания, мечты, желания, чувства, потребности, осознание себя... Высота такая, что вряд ли я буду мучиться. Нет, скорее всего, смерть наступит мгновенно, или почти мгновенно. Я подобрал здание таким образом, чтобы умереть наверняка. Среди всех многоэтажек я выбрал эту. Внизу только голый асфальт, нет забора, на который можно напороться, парковка с другой стороны. В дрожь бросает, когда думаю, что выбрав соседнюю, мог бы отлететь на высокий забор с торчащими и острыми как копья штырями. Даже мысль о нереально скорой смерти, «точка невозврата», ощущение, что тебе скоро придет конец лучше, чем упасть и не погибнуть. Возможно, остаться инвалидом на всю жизнь, что в самом удачном случае. Если тут можно говорить об удаче. А может быть – стать живым овощем. Питаться через трубочку и дышать за счет аппарата. Лучше сдохнуть. Определенно. Почему я стою здесь? Я же могу сойти, пока не поздно. Но я думаю, а что ждет меня, если поверну назад? Убогая жизнь в захудалой квартирке на окраине города? Ночная халтура и чувство собственной ничтожности? Вечный поиск денег на то, чтобы расплатиться с долгами? О да, вот она, моя жизнь! Во всей красе. А второй раз сюда подняться мне не хватит духу. Кто я? Нищий художник, закончивший местную академию, у которого порой нет денег даже на краски. Картины мои никому не нужны, да меня это и не волнует. Никто их не понимает. Понимала одна, моя сестричка. Она одна меня любила. А как эта девчонка на меня смотрела! Как на гения. Говорила, что я чертовски талантлив, что хотела бы она иметь хоть каплю того мастерства и творческого дара, которым я обладал целиком. Да кому он нужен, этот дар? Теперь. Она умерла. Как собака, где-то в подворотне. Парень подсадил ее на героин. Эту милую белокурую девочку на героин. Кто бы мог подумать! Видимо, синдром отличницы. "Ты не можешь быть плохой, Эмма, ты не можешь получить тройку, Эмма ты не можешь сорваться, Эмма, ты же наша Эмма!" Черта с два. Сорваться может каждый. Вот и она дошла до черты. Бьюсь об заклад, попробовать он предложил ей также. "Давай, Эмма, или ты маменькина доченька, Эмма?" Через три года у нее кончились все деньги, которые только могли быть, а родители, естественно, знать ее больше не хотели, ведь она подвела их надежды! Как будто на человека можно строить планы. А с меня… а что с меня? Взятки гладки. Перешла на дезоморфин, крокодил, если по-простому, и через полгода ее не стало. Моей маленькой Эммы. Не стало. Больше для меня не было никого на всем белом свете. Картинами на жизнь не заработаешь, сначала влез в долги, потом пытался подрабатывать, но еле сводил концы с концами. И вот дошел до ручки. Все достало. Ни один человек не понимает меня. Наверное, так говорит каждый плаксивый мальчишка-подросток, который хочет привлечь к себе внимание. Во мне говорит именно он. Да, мне сильно отравляло жизнь подростковое одиночество. Когда думаешь, что ни одной живой твари на этом свете нет до тебя никакого дела. Никому не интересно, чем ты живешь, о чем думаешь, что делаешь и про что мечтаешь по ночам в постели. Потом вспоминаешь: «А если бы и был тут кто-то? Приятель. Не выдуманный друг, а реальный школьный приятель. Да они же все толстолобые дубины! Будь хоть один из них здесь, я бы немедленно выставил его за дверь, и мое одиночество он не скрасил бы ни на каплю!». Но нутро от этих мыслей не перестает ныть, словно внутри совсем пусто. Родственная душа. Как найти ее среди миллиардов людей? Я хочу упасть и сжаться в комочек, Господи, как же я жалок. И ведь даже сейчас ни одного прохожего, ни полиции, ни криков «не прыгай, ты молод, тебе есть, ради чего жить!». И правда, жить можно только ради чего-то. Мечты, идеи, цели. Или кого-то. А без этого нельзя жить, можно только существовать, как существуют вещи или растения. Да, вот они есть, а вот их нет, меняется твое отношение к этому, не более того. Растение не написало «Последний день Помпеи». Стол не создаст свою корпорацию по переработке отходов и не откроет приют для бездомных животных. Не то чтобы я так хотел криков, переживаний и убеждений, просто я даже умираю один, даже сейчас никто не обращает на меня внимание. Я хочу к тебе, Эмма. Жди меня. Подхожу к краю. Ледяной ветер обжигает лицо, слезы накатываются на глаза. В каком я отчаянии, если стою здесь? Вижу расплывчатые огни большого города. Словно в моих масляных пейзажах. Широкими, размашистыми мазками я вырисовывал дома, магазинчики, тротуары, дороги, машины с яркими фарами, людей, будто застывших в этих красках. А сейчас я прыгну и, возможно, забуду, что когда-то вообще рисовал. Что когда-то вообще был. Шаг. И я лечу вниз. Нет, нет, нет, мне до одури страшно. Это же сон, да? Просто очередной сон о падении. Нет, черт возьми, это реальнее всего на свете. Здесь и сейчас, последнее мгновение никчемной жизни. Быть может, меня, как и многих, оценят и признают после смерти? Да что с того! Будут жалеть, да только поздно. Черт, слишком поздно! Нет, верните меня назад, в квартиру, на крышу, в школу, куда угодно! Панический страх сковал меня изнутри и, кажется, я рыдаю, неописуемое состояние дикого ужаса, отчаяние, граничащее с истерикой, огромная скорость и неминуемость конца. Все трепещет. Эмма, я не хочу к тебе! Глухой удар. Шок. Ничего не чувствую. Перед глазами непроглядная тьма. Голова как в тумане, если она еще есть. Тусклый свет. Эмма, милая, жди меня.