Почти насилие

«Виктор, я так больше не могу» - очередной помятый листок летит в мусорную корзину. Юри перебрал уже множество вариантов, писал эту прощальную записку раз за разом, но слова никак не хотели складываться в предложения, получалась ерунда какая-то. С другой стороны, разве обязательно оставлять записку, когда хочешь уйти? Тут все будет понятно и без слов… Впрочем, Виктор может сначала подумать, что Юри уехал по делам и скоро вернется. Ведь в шкафах до сих пор висит его одежда, в ванной бритва и зубная щетка, на письменном столе недочитанная книга. Юри не хотел брать из этого дома ничего. Потому что по сути ничего из этих вещей не было его. Если б мог — сорвал бы с себя одежду и уехал бы голый. Зато свободный. Пока у него еще осталось собственное «я», не смешивающееся с удушающим «мы». Когда это все началось? В какой момент Юри внезапно осознал, что не может больше так, не хочет быть частью Виктора, что все это время плыл бревном по течению, давая вести себя бурному потоку? Сначала казалось, что любил, поэтому с готовностью отдался стихии, потом понял, что перепутал влюбленность с любовью, а отношения с Никифоровым заходят в тупик. Но осознание пришло слишком поздно. Виктор же был уверен, что у них все идеально. Первое время. Но и он однажды почувствовал, что отвечает Юри на поцелуи уже не так, как раньше, что часто ведет себя холодно и отстранено. И если бы он спросил, что случилось, то, скорее всего, получил бы ответ. Но Виктор не спрашивал, потому что уже знал. И не хотел слышать, ставить окончательную точку в их романе. Виктор не хотел отпускать, поэтому начал затягивать узел на шее сильнее. Очнувшись, Юри понял, что теперь нет «я» и «мое», существует лишь «мы» и «наше». Наш дом, наша машина, наши собаки, наш компьютер, наши книги, наши вещи. Первое время это удерживало. А Виктор метался в своем поведении как маятник. Он мог быть нежным, обходительным, долго-долго, не торопясь лаская в постели, дразня, вызывая тихие стоны. В другой момент его глаза сверкали какой-то животной страстью, и тогда он брал Юри быстро и жестко, не обязательно на кровати. В последний раз они свалили ноутбук с письменного стола, и это было смертельное ранение для гаджета. - Как иногда хочется заглянуть тебе в голову, любовь моя, - они сидели на полу в гостиной, фоном мелькал какой-то фильм по телевизору. Юри уже давно перестал следить за сменяющими друг друга кадрами. Виктор и Юри прижимались друг к другу и ели мороженое из одного ведерка. Даже это ведерко будто душило. Потому что, почему нельзя купить два маленьких, но каждому отдельно? Нет, они буду запускать ложки одновременно, сталкиваться ими, и хихикать, будто это действительно смешно. - О чем ты думаешь сейчас? - холодные пальцы коснулись волос, потом начали массировать кожу головы. - О нас. Я думаю о нас. Со стороны они были идеальной парой, безгранично влюбленными друг в друга. Влюблен здесь был только Виктор, да Юри теперь не был уверен и в этом. Если бы на самом деле любил, то отпустил бы. Но нет, раз Никифоров решил оставить Кацуки при себе, то так и будет. И ведь никого не обвинишь, в эту ловушку Юри загнал себя сам, а с покупкой колец вбил самый большой гвоздь в крышку гроба личной свободы. - Любовь моя, мой Юри, - говорил Виктор, будто делая акцент на «мой». И от этого бросало в дрожь, маленькое слово душило, не давая набрать воздух в легкие. Юри не хотел быть чьим-то, он хотел принадлежать самому себе, а не быть приятным дополнением к Никифорову. И окружающие, казалось, воспринимали его именно так. Впереди всегда Виктор, а потом уже Юри в комплекте. Пусть это на самом деле было не так, слишком сложно избавиться от подобных мыслей. И ведь привыкал… К удушающему «мой», к обезличивающему «мы», к обесценивающему «наш». С каждым разом решиться на серьезный разговор было все сложнее. - Виктор, я хотел сказать… - и Никифоров будто чувствовал, уже заранее боялся, поэтому делал все, чтобы Юри отвлекся и как можно быстрее забыл. Если не получалось перевести тему, то переводили самого Кацуки в горизонтальную плоскость. И снова восстанавливалась картинка идеальных отношений. И было даже наплевать, что прошло так много времени с тех пор, как Виктор слышал в ответ на признание «И я тебя люблю». Юри собирает только все самое необходимое. Запасные пары очков, телефон с зарядкой, ноутбук до сих пор в ремонте (неизвестно, смогут ли его вообще реанимировать), записная книжка — все, что он хотел бы забрать с собой. Записки не оставляет, наконец, понимая, что не сможет выразить накопившееся на бумаге. Да, подло уходить вот так, не попрощавшись, просто бросив. Но если он хоть раз заглянет в омуты этих глаз, то уже уйти точно не сможет. Действовать нужно сейчас, пока есть возможность. Приходится брать «их» машину, но Юри не собирается оставлять ее себе, вернет при первой же возможности. Ему ничего не надо от Виктора, пусть забирает все. Все, кроме самого Юри, которому хочется снова произнести «я», разорвать цепи любви, натершие кожу до кровоточащих ран, хочется ощутить себя свободным. Сейчас следует просто уехать. Самый первый шаг сделан. Мир много веков подряд рыдает над страданиями безответной любви. Романы, стихотворения, песни. И всегда все сочувствие направлено на несчастного страдальца, которого угораздило. И «да как она/он посмели не ответить на такие высокие чувства? Неблагодарные, как так можно!» А как можно себя заставить? Отдаваться ласкам, просыпаться каждое утро и видеть перед собой это лицо. И каждый раз ощущать себя виноватым, ненавидеть за то, что просто обязан чувствовать себя счастливым, но не можешь. И это почти насилие. Если бы Юри мог любить Виктора так, как тому этого хочется.. Он бы заставил себя, справился бы… Но не может дать эти чувства, нельзя вытащить из души то, чего там нет. А ведь он, наверное, любил. Только той любви оказалось недостаточно. Он уже выехал за пределы города, когда раздается телефонный звонок. «Не отвечать!» - думает Юри, но рука сама тянется к экрану и зеленой кнопке вызова. - Любовь моя, ты где? Задержался по делам? - голос Виктора взволнованный, но он вряд ли сейчас что-то подозревает. - Ты же никогда не любил водить нашу машину… Но совсем скоро поймет. Сейчас, когда Виктора нет физически рядом, Юри может собраться с мыслями. И заставить себя наконец-то выслушать. - Я не вернусь, Виктор, - и как хорошо ощущать снова в себе внутреннее «я», наконец-то высказать то, что давно тяготило душу. - Я больше так не могу. Прости, я знаю, что виноват. - Что случилось, я не понимаю? Я сделал что-то не так? - Дело не в тебе, Виктор. Это моя вина, следовало сказать раньше, - Юри собирает в себе все душевные силы, набирает полную грудь воздуха. - Я. Тебя. Больше. Не. Люблю. Прости. - Юри, подожди, - Виктор почти кричит в трубку, но Кацуки это больше не волнует. Он легко нажимает кнопку отбоя, ощущая, как с души катится огромный камень. Совсем скоро исчезнет все, что связывало его с Никифоровым. Сменить телефон, вернуть машину, зажить своей жизнью. Тонкая золотая нить, связывающая их, та, что была прочнее любой железной цепи, наконец-то разорвалась, выпустив пленника на волю. Так хорошо и свободно Юри не чувствовал себя никогда. Телефон продолжает названивать, не переставая ни на минуту. Виктор упорный, он не оставляет своих попыток. «Нужно было сразу после разговора его отключить» - понимает Юри, снова отвлекаясь на смартфон, который, будто назло, выскальзывает из рук. Дорога свободна, машин нет. Нагнуться за телефоном — дело нескольких секунд. Юри не понимает, что произошло, лишь чувствует сильный удар. А потом наступает темнота. Я вас любил безмолвно, безнадежно, То робостью, то ревностью томим; Я вас любил так искренно, так нежно, Как дай вам бог любимой быть другим. Виктор поет тихо, вкрадчиво, опаляя жарким дыханием ухо. Слишком близко, слишком тесно, хочется оттолкнуть, отойти. Им никогда не стать единым целым. Они же, в конце концов, разные люди, с разными характерами, мыслями, чувствами. И давно уже не звучат в унисон. - Мы же расстались… - Разве? - удивляется Виктор, укладывая Юри на кровать. - Мы никогда не расстанемся, мой Юри. Мы же любим друг друга. Почему нет сил встать? И руки не шевелятся. И только опустив взгляд, Юри понимает, почему… Руки скованы золотой цепью. Первой приходит боль, затем возвращается сознание. Юри стонет, открывая глаза. - Любовь моя, ты очнулся! - Виктор выглядит бледным, взволнованным, все губы искусаны. Юри не сразу понимает, что причина всего этого — он сам. - Я сейчас позову сестру, пусть введут еще обезболивающего. - Виктор? - Как хорошо, что ты пришел в сознание, мы все так переживали. Водитель не справился с управлением, вылетел на встречную полосу. Боже, как я волновался. А Юри пытается понять, почему Никифоров здесь. Они же расстались? Разве не было того разговора? Почему он ведет себя так? В голове все шумит, страшно хочется спать. - Очень больно? Главное, что ты жив. Прогнозы врачей очень хорошие, скоро снова встанешь на ноги, - Виктор берет его руку и стискивает в своей крепко-крепко. - Пройдешь реабилитацию, я уже оплатил все вперед. Пришлось снять со счетов сбережения, но это такой пустяк… Ведь правда, любовь моя? Мы справимся. Вместе. Перед глазами снова темнеет, уже от осознания. Все встает на свои места. Теперь Юри никуда не сможет уйти, никуда не денется. Виктор вложил слишком много, а расплачиваться придется всю жизнь. Ведь теперь он просто обязан. Золотая цепь никогда не порвется. - Вместе, - обреченным шепотом вторит Виктору Юри. И это почти насилие.