Порох и Пушечная Бронза

Стрелять в людей может быть делом не очень личным, но не только по этой причине Джокер предпочитает убивать ножом. Чувственный, внутренний трепет присутствует в разрезании кожи, жира и мускулов и раскрытии тем самым истинной природы человека. С ножами весело. Ему нравятся ножи. Но они ничто в сравнении со стрельбой из пистолета, с ощущением отдачи в руке, с запахом пороха, со звуком выстрела. Это всегда сносит ему крышу так же, как делает это Бэтмен, оставляет в паре толчков от оргазма, настолько возбуждённым и нуждающимся, что... Что ж. Кому какое дело до планов? Не ему, это точно. Он не из планировщиков. И не сейчас, особенно не сейчас, потому как в его руке пистолет, на его руках порох, а на земле истекающий кровью труп, и он должен был, планировал, собирался... Член упирается в брюки, и он забывает обо всём остальном. Возбуждение делает его неуклюжим. Он возится с пистолетом, открывая барабан и вытряхивая лишние патроны, маленькие металлические пули, которые динь-динь-динькают по полу. Одна, две, три, четыре. Пятая всё ещё в его ладони, ладони, вспотевшей от ожидания, и он вставляет пулю обратно, прокручивает барабан. Его сердце колотится, ему слышно, как оно рычит, и всё, что он думает, это: «Да. Наконец-то. Время пришло». Ствол оружия, чудесного пистолета, что умещается в его руке так же идеально, как и его член, даже идеальнее, всё ещё горячий, когда он прижимает его к лицу. Он закрывает глаза и глубоко вдыхает, чувствуя дым и порох, и анархию, и в следующую секунду он уже стоит на коленях. Другая рука опускается ему между ног, захватывает и сжимает так сильно, что становится больно, он изворачивается, чтобы заполучить контроль над собой. Не сейчас не сейчас сделай себе приятно не сейчас. Да. У него есть время, и он не будет торопиться, возьмёт небольшой перерыв. Он проводит стволом по губам, мычит от удовольствия, пока оружие оставляет горячий след на его щеке, затем толкает его в рот. Сначала Джокер немного сопротивляется, притворяясь, будто не хочет он хочет он хочет, затем сдаётся, пускает ствол внутрь. Его голова немного приподнята, словно кто-то другой делает это с ним, стоя над мужчиной и пихая пистолет ему в горло так, будто заставляет его. Да. Ствол холоднее у основания, но Джокер знает, что с этим делать. Он посасывает его, затем отодвигает голову и позволяет ему выскользнуть изо рта со чмокающим звуком. Пистолет влажный и сверкающий в свете, он целует его головку, затем обхватывает её губами и толкается языком в дуло. Оно всё ещё горячее, горячее его рта, и он чувствует горькость пороха. Он трахает пистолет языком, скользя так глубоко, как только можно, чистя его губами до тех пор, пока не начинает чувствовать только вкус металла, и пока тот не становится тёплым, одной с его ртом температуры. Но если бы здесь был кто-то ещё, если бы здесь были не только он и его рука, этого бы не было достаточно, нет. Этот кто-то захотел бы большего, требовал бы большего. Кто бы это мог быть в этот раз? Кто будет на другом конце пистолета, держа его во рту Джокера, сводя с ума безумца? Не Бэтмен, независимо от того, как сильно Джокеру хочется. С Бэтменом весело, но это не такое веселье. Он настоящий зануда, не понимает эротику орального ублажения того, что может снести тебе голову всего одним нажатием. Даже не пользуется пистолетами, и это такая жалость, но однажды Джокер найдёт его, поймает и покажет, насколько хороши пистолеты. А вот Харви, теперь Харви был мужчиной на подъёме. Хорошенький и сломленный и, ох, в прошлый раз у него тоже был пистолет. Приставил его к голове Джокера и чуть не застрелил, и это было хорошо. Так хорошо, и Джокер был так счастлив, что тот появился, потому как у него был потенциал. Очень жаль, что он мёртв, но, опять же, ему не обязательно быть мёртвым сейчас. Так что Харви-не-Харви пихает пистолет как можно глубже в его рот, пока он не упирается в заднюю стенку горла Джокера, и тот давится, задыхается и подавляет кашель. Но этого недостаточно, ведь Харви полон злости, так что он вынимает ствол, делает это снова, снова и снова, и снова до тех пор, пока Джокер не сосредоточивается только на этом, на тёплом, неподдающемся скольжении металла у него во рту, ударяющегося о зубы, отталкивающего в сторону язык, упирающегося в заднюю стенку горла. Его рот болит, он устал от грубого обращения, но Харви нет до этого дела. — Соси его, — требует фантомный Харви, и Джокер охотно подчиняется. Теперь пистолет тёплый, такой же тёплый, как плоть, но не поддающийся, совсем не мягкий, но он всё равно сосёт его. Он опускает язык под его нижнюю часть, позволяя ему проскользнуть между губами и повести по стволу пистолета. Его глаза закрыты, потому что ему не нужно их открывать; он знает, что увидит, знает пистолет так же хорошо, как знает свой макияж и шрамы на своём лице. Это фелляция, минет, но по ощущениям это намного лучше, потому что на другом конце нет человека, стонов или руки, которая могла бы помешать. Есть только он, пистолет и не-Харви. Блаженную тишину нарушают лишь тихие жадные звуки, исходящие из его собственного горла, и ёрзание его колен по полу, когда он изворачивается и корчится, потому что хочет кончить. У него стоит, но его брюки всё ещё застёгнуты, ему тесно и больно, и так хорошо. Он мнёт свой член — грубые разряды удовольствия и боли, и хочетхочетхочет разрядки. Хочет до смерти. Раздаётся громкий щелчок, когда пистолет дёргается, а Джокер замирает. Его глаза распахиваются, и он сглатывает со стволом во рту. — Чувствуешь себя счастливчиком? — спрашивает фальшивый Харви. Ему наплевать. Джокер скалится, широко улыбается, пока шрамы не растягиваются, и кончает, спуская крючок.