Это был очередной Новый год

Это был очередной новый год. Праздник всеобщего веселья и ярких красок, праздник с запахом мандаринов и свежей сосны, праздник с огнями гирлянд, с петардами и хлопушками, конфетти и всеобщим смехом. Ночь заветных желаний и мечтаний, ночь, когда все живое верит в перемены к лучшему, какими бы дерьмовыми ни были последние 365 дней. Как, наверно, классно сидеть в теплом одеяле с кем-нибудь очень родным и поднимать бокалы под бой курантов, обниматься и поздравлять друг друга. Наверно, ведь Виктор никогда не испытывал ничего подобного. Каждый новый год он запирался один в номере или квартире и тупо хлестал виски, изредка поднимал трубку, чтобы выслушать очередное фальшивое поздравление и засыпал под утро, когда за окном переставали орать толпы веселых подростков. В последние года он даже не наряжал елку, только раскидывал гирлянду по подоконнику и заматывал мишуру на люстру — так, для вида, для общего «настроя». В конце концов, чем эта ночь отличалась от сотен остальных? До боя курант еще пять часов. Отлично, можно продолжать сидеть под ветвистой елкой на подушке в обнимку с бутылкой. В этот раз фигурист все-таки купил дерево, и то больше для дня рождения, чем на этот дурацкий новый год. По телевизору шла какая-то ерунда, «Хиты РетроФМ», переключить лень. Хотелось тишины. Хотелось покоя. Хотелось напиться в стельку, чтобы забыться от радостных криков и смеха. Хотелось достать сигарету из кармана домашних джинсов, но нельзя, он же решил бросить. А, плевать. Виктор поднялся, вылез из-под елки, расцарапав при этом щеку, и шаткой походкой направился к распахнутому окну на кухне. В джинсах нашлась смятая пачка «кента», кажется, еще со времен прошлого нового года. Парень вытащил одну сигарету и дрогнувшей рукой поджег, неуверенно затянулся, тут же закашлялся. Весь кайф был не в самом процессе, а в дыме — выпускаешь его на морозный воздух, следишь за завитками и медленно успокаиваешься. Холодно и темно — вот, как бы он описал себя сейчас. И серо. Да, серо, цвета сигаретного дыма. И если бы он просто лежал по течению в огромном океане, то вот сейчас бы попал в теплый поток, заставляющий плыть. Кто-то мягкий обнял его за талию сзади, кто-то очень теплый и пахнущий мандаринами. Японец с улыбкой вытащил из его слабой ладони сигарету и кинул вниз. — Брось каку, — и голос такой сладкий и пьянящий. Виктор покорно вытащил из кармана всю пачку и скинул с седьмого этажа. Юри повел его в зал, растрепанный и красный от мороза, он даже не успел скинуть пальто, только яркие пакеты оставил в прихожей. И с каждым шагом фигурист словно просыпался, даже слегка щурился от всплеска ярких красок вокруг. Оказывается, они с Юри успели завесить елку битком — и точно, он вспомнил, как они носились по дому в поисках игрушек, как он пытался пришить петельку к плюшевому Маккачину, как сильно хотел повесить хоть одну свою золоту медаль, но получил только легкий подзатыльник от мужа. Квартира вся увешана бусами и мишурой, на столе в зале стоит миска мандаринов — это же он купил их буквально вчера, а заодно и подарок. Подарок! Виктор украдкой заглянул под елку — небольшая коробочка все еще стояла там. Как он мог сидеть рядом и не заметить ее?.. Юри переключил телевизор на что-то бодренькое и ушел в комнату, оставив Никифорова осознавать, какой он болван. Самый настоящий дурак, который позволил воспоминаниям захлестнуть себя с головой. Во рту все еще стоял неприятный привкус сигарет, и словно зная об этом, Юри вышел из комнаты в огромном свитере со снеговиками и с двумя бокалами шампанского. — Не рано начинать пить-то? Японец окинул взглядом пустую бутылку из-под виски и прыснул от смеха. — Юра и Отабек обещали заехать после курантов, а детей спаивать будет нехорошо. Я их в торговом центре встретил, пока Бека пытался оттащить Юру от прилавка с леопардовыми кедами и чехлами. Уже даже пообещал ему подарить костюм тигра, а тут и я подошел, — Юри посмотрел на блики света в бокале, — А ты, я смотрю, опять надумывал. Виктор повернул японца к себе лицом и с серьезным видом ответил: — Юри Кацуки, когда ты выходил за меня замуж, тебе стоило прописать в клятве что-то вроде «клянусь не отходить от него ни на шаг, потому что он тот еще параноик и пьянчуга, и, не приведи Господь, он вдруг вспомнит свою жизнь без меня». А теперь считай, что это подразумевается, — фигурист улыбнулся и легко поцеловал Юри, чувствуя безмерную радость внутри. До полуночи они сидели в обнимку и смотрели русские новогодние фильмы. Виктор старался быстро переводить диалоги на японский вперемешку с английским, даже пробовал повторять интонации, но все без толку — Юри просто лежал у него на коленях и смеялся то с шапки главной героини из «Иронии судьбы», то с лыжников в подъезде из «Ёлок», то еще с какой-нибудь чепухи. И от его звонкого смеха Виктор сам начинал улыбаться, наигранно дулся, что «этот дурацкий японец не дает ему посмотреть кино», но уже через секунду начинал щекотать Юри и неловко целовал куда-то в висок — просто, чтобы успокоить. Юри внимательно слушал речь президента, пока Виктор разливал шампанское по бокалам, потом быстро написал желание на бумаге. Они вместе подожгли листочки и кинули остатки в напиток. — За нас! — воскликнул Юри. Звонкий удар бокалов и радостный смех — это все, что запомнилось с чудесного мига, когда японец, уже слегка пьяный, притянул его за шею и поцеловал, тихо-тихо шепнул на ухо: — Я пожелал никогда с тобой не расставаться. — Ну Юри, желания не говорят в слух, — а затем так же тихо продолжил, — Я тоже. — Скоро подъедут Отабек и Юра, они кинули мне фото елки с подписью «цри скора будту». Я не понял, они уже пьяные? — Юри скрестил ноги и с недоумением взглянул на Виктора. — Ну, значит, тебе точно нужно открыть подарок сейчас, — русский достал из-под елки коробочку и с улыбкой вручил ее мужу. Юри с легкой дрожью развязал золотые ленточки, медленно снял хрустящую бумагу. Внутри коробки оказалось что-то тяжелое и холодное, от чего японец с восторгом охнул. Стеклянный шар на синей подставке бликами играл с гирляндой, а внутри него, под парящим в жидкости снегом, две фигурки весело держались друг за друга в танцевальном па на коньках. Виктор в своем любимом сером свитере и Юри, лохматый и улыбающийся. — Я подумал, что было бы классно сделать что-то своими руками и… — Ты сам это сделал? — Фигурки, да, остальное просто поменял, — русский с ухмылкой посмотрел на свои пальцы, покрытые небольшими царапинками. Японец аккуратно поднял шар на полку и поставил рядом с фотографией, не отводя взгляда от всполошившихся снежинок внутри. — Тогда и ты открой. — Оставим до утра, — Виктор притянул его обратно на пол и прижал к себе, — То, что ты сейчас рядом — все равно лучший подарок на свете. Ты наполняешь мою жизнь красками, спасаешь от самого себя. И если ты вдруг куда-то захочешь уйти, я буду последним эгоистом и не отпущу — потому что ты, черт возьми, сам на это подписался. — Куда я уйду? — Юри облокотился ему на грудь и переплел пальцы правых рук, наблюдая, как кольца выхватывают огни елки в полумраке, — Тебя даже на час нельзя одного дома оставить — сопьешься и прыгнешь от тяжелой жизни, которую сам придумаешь. Нет уж, Виктор Никифоров, я отлично знал, на что шел. И добавил на дрожащем русском: «Я тьебя люблью». — Спасибо, — выдохнул ему в макушку Виктор и вдруг заплакал, крепко сжал чужую руку. Впервые он чувствовал эту магию зимнего праздника, когда сердце трепещет от ожидания чего-то лучшего. Наверно, это и была одна из тех вещей, которых не добьешься в одиночку. Да, это был очередной Новый год, только теперь уже с большой буквы.