Во Тьме

Вы задумывались, что скрывает темнота? Это черное одеяло, порой без проблеска света Луны, таит в себе столько страшного и в то же время таинственного и завораживающего. Она словно живет своей жизнью – может наступать и уходить, темнота окутывает нас, пугает, манит, прячет... Порой мы страшимся ее, бежим, стараемся укрыться там, где будет свет и защита от того, что всегда бок о бок со мраком. Но отбросьте все свои смутные надежды и смиритесь с тем, что темнота всегда с нами, она наш спутник и будет рядом до скончания дней – достаточно лишь закрыть глаза, чтобы убедится в правдивости моих слов... В темноте не видно ни лиц, ни эмоций – только силуэты. Силуэты двух человек, лежащих на кровати – девушка и парень. Первая лежит головой на его груди, положив руку рядом со своим лицом. Он лежит на спине и обе его руки под головой. В абсолютной тишине они слушают свое дыхание. Девушка отсчитывает мерное биение его сердца; парень смотрит в потолок. Они оба уверены, что второй спит, и охраняют сон друг друга. Ей в темноте мерещатся фигуры, кажется, это властная Старуха Ночь бродит вместе со своей прислугой, но девушка усердно крепится и старается не подпустить страх к желудку, ведь, как известно, страх – он отдается в животе. Парень мысленно рисует на потолке планеты, созвездия и хвосты комет. Фантастика манит и одурманивает его сознание, но из мечтаний его выдергивает тревожный вздох подруги. Молодой человек улыбается и осторожно кладет руку ей на спину. В ладонь отдается жар и легкое вздрагивание от неожиданного прикосновения. – Ты спишь? – нарушает тишину его ласковый шепот. Силуэт медленно шевелится и поворачивает голову в его сторону. – Нет, – звучит ответ и они оба смотрят друг на друга. – Почему? – парень склоняет голову на бок и вопросительно поднимает бровь. Подруга с секунду кусает губу, думая, что ответить, но он не замечает этого и в ответ получает лишь шевеление одним плечом. – Я думаю, – произносит она. – Поделись своими мыслями? – Парень опять улыбается, но девушка тоже не видит мимику его лица, лишь только чувствует его горячую ладонь между лопаток. Она начинает тихо рассказывать о том, что у нее на уме: о фигурах в темноте, о мерном биении сердца в его груди, о том, что пора бы спать и многое другое. Девушка молчит лишь о том, что бабочки в ее животе, – те самые, что не пускают страх, – пьянеют от того осознания того факта, что они лежат вместе. Молодой человек с усмешкой ласково тормошит ее волосы, и без того спутавшиеся от сна. – Сколько времени? – вдруг спрашивает девушка и, не получая ответа, тянется к наручным часам на тумбочке, упираясь ладошкой в его грудную клетку. Стрелки часов показывают приближение утра. – Поздно уже, не находишь? – он качает головой и замечает, что небо помаленьку начинает светлеть. – А по-моему – рано, – смеется она, тоже смотря в окно напротив, и парень ловит себя на мысли, что у нее очень милый смех. – Может быть, попытаемся уснуть? – неожиданно, даже для себя, произносит он. Девушка утвердительно кивает головой: – Не откажусь. Два силуэта сидят на кухне в приглушенном свете окна – девушка с слегка растрепанной косой, перекинутой на левое плечо, и в длинном свитере с лисой на груди, и парень в шортах и в большой мешковатой футболке с геометрическим рисунком. Озябшие пальцы сжимают дымящиеся кружки с зеленым чаем. Они о чем-то разговаривают, смеются, она в шутку пинает босой ногой его под столом, а он касается своей ее холодных ступней. – Скоро рассвет... – задумчиво произносит девушка, глядя в окно позади него и делает глоток, стараясь не обжечься. Парень оборачивается и тоже смотрит на крыши спящих домов, по которым неспешно гуляет Дядюшка Туман. – Там сейчас холодно и сыро, – почему-то продолжает подруга, глядя в кружку. – А у нас тепло и чай горячий есть, – с усмешкой подтверждает он, повертев в руках несчастную посудину. Знаете, такая у всех найдется – пакетиков чая разных видов в ней столько, что можно сравнить их с количеством звезд на небе; и от этого на стенках остается чайный налет, который еще с содой оттирают... Но зато эта кружка принадлежит тебе, этакая святыня, к коей прикасаться можешь только ты, но даже тебе не хватает силы духа сунуть несчастное изделие в воду и отскоблить уже все. Все – это значит и чай, и сахар, и долгие летние вечера, которые в памяти отдают липкими и сладкими воспоминаниями, и эту противную известь из старого чайника. Особенно известь, которая еще скрипит на зубах, если ее поймаешь ртом, но все говорят, что она очень полезная. Но вся соль, которую ты спросонья путаешь с сахаром, состоит в том, что стереть это все можно с кружки, но в памяти остается вкус горького напитка с индийских гор. Из глубоких, как ее глаза, размышлений его выдергивает внезапный смешок. – Ты когда задумываешься так мило дергаешь носом... – произносит с улыбкой девушка, заставляя его зардеться, как мальчишку на выпускном. Через мгновение он одаривает ее улыбкой, а она ни с того ни с сего начинает тихо смеяться, откинувшись на спинку стула. Два пальца мерят шаги по холодному стеклу. Десять маленьких шажков... Пятнадцать... Там, за тонкой прозрачной гранью, зажигается небо. От нежно-розового до кроваво-алого и темно-пурпурного пламени облаков – безумное буйство красок и красоты. Кажется, что за горизонтом пылает пожар или может быть тысячи фейерверков взлетают ввысь, а возможно даже Небесный Художник спросонья уронил краски, и те разлились по небу. Завораживает. Облака похожи на стадо заблудших овечек. Они неспешно бродят по пастбищу-небу – такие невинные и кучерявые. Где-то между ними проблескивают утренние звездочки, сияя и придавая общей картине этого чудесного утра некое волшебство и магию, превращая все вокруг в сказочный сон. Девочка с причудливыми кудряшками упирается лбом в холодное стекло и думает, думает, думает... Воспоминания крутятся в голове словно на заевшей шарманке, проигрываясь по несколько раз подряд и либо обретая новую сторону, либо теряя свою изюминку. Почему-то она ни с того ни с сего вспомнила свою кошку Милку. Такая озорная бестия, и было в ней столько энергии и доброты, что каждый раз ты поражался тому, как это могло влезть в столь маленькую упаковку. Вспомнила, как та ложилась ей на колени, поднимая лапы вверх, и щекотала хвостом склонившееся к пушистому созданию лицо. Она была такой теплой и нежной – как утреннее солнышко, ласково гладящее тебя пробивающимися сквозь занавески лучиками. Еще девочке вспомнился соседский мальчик, что жил в деревне неподалеку от дома её бабушки. Такой смешной и с добрыми глазами. Она не помнит его лица, а только лишь светлые лохмы, что еще выгорели на ярком деревенском солнышке, становясь почти что белыми. И кожа была у него темная – тоже из-за солнца, – от чего шевелюра казалась ещё светлее. Он таскал ей сочные яблоки и такую кислую вишню, что аж скулы сводило, и девочка невольно морщилась и приговаривала: — Ух, какая кислючая!.. А белобрысый смеялся во все тридцать два зуба, но почему-то в память въелось, что их было всего лишь тридцать... От воспоминаний о соседском мальчике она быстро перескочила на другое. Ей почему-то вспомнился старый диван в большой комнате, которая в противоречие всему была маленькой. Он был голубо-серый и с какой-то странной, но мягкой обивкой. Знаете, это была такая ткань, что когда по ней проводишь рукой в одну сторону, остается светлая дорожка, а когда в противоположную – темная. И на подлокотнике, если сидишь справа, было небольшое пятно от акриловой бирюзовой краски. Этому пятну было столько же лет, сколько и ей самой, но казалось, что гораздо больше – так сильно оно въелось, что невозможно было его вывести. Взгляд всегда невольно цеплялся за него и пальцы постоянно корябали по нервности, оставленной засохшей краской. Мысли диким табуном скакали прочь, врезаясь в виски и заменяясь новыми жеребцами. Бесконечный поток воспоминаний и дум. А вот в полумраке сидит сгорбленная фигура. Кажется, это мужчина. Тусклый свет фонаря из окна падает на пол перед его ботинком, лишь слегка поблескивая на носке. В темноте едва виден белый халат. Врач. Хирург. Он спас так много жизней, что Небесных Звезд не хватит, чтобы сосчитать их. Темнота для него – это страх, это враг, это ужас. В операционной всегда светло, но есть угол, в котором царит мрак. В этом углу сидит Костлявая Старуха, облокотившись на холодную стену. Сидит и ждет. Если приглядеться, то видно, что мужчина облокотился на больничную койку. На ней, скомкав простынь и одеяло, лежит покрытый испариной мальчик. Он видит дурной сон, кажется даже кошмар, от чего он слегка мечется по кровати, морща свой лоб. Хирург, что дремлет тревожным сном, пробуждается от каждого движения паренька и поправляет ему одеяло. Он знает, что это будет долгая и тяжелая ночь для них обоих – для сына, что просыпается от ужасного сна, приоткрывая отяжелевшие веки, и тут же засыпает; и для его отца, что поправляет ему подушку и вытирает пот со лба. Врач поднимает уставшие глаза и смотрит в окно. Тусклый свет уличного фонаря едва касается его ботинка, деревья едва слышно шелестят на ветру, шепчась о чем-то своем. Если приглядеться, то можно заметить тоненькие золотые ниточки, что тянутся от каждого человека к другим. Эти нити – и есть то, что связывает всех людей на Земле. Им даже название дали – Судьба. Некоторые нити очень толстые и крепкие – их очень хорошо видно, если вглядываться. Другие тонкие и почти что прозрачные – кажется, что их и вовсе нет. При света дня ты их не увидишь, и лишь только с приходом темноты мы замечаем и задумываемся о подобных вещах – достаточно просто закрыть глаза...