СимволСвободы:

Люди этого мира всегда отвергали тех, кто отличался от них. Очередной теплый день ранней осени был омрачен неприятным событием. Склонившись над любимой книгой, Гокудера Хаято едва сдерживал нарастающую ярость. Страницы, которые ему так нравилось перечитывать, теперь потемнели и превратились от влаги в волны, текст расплылся. Книга была испорчена безнадежно, и Гокудере не нужно было гадать, чьих это рук дело. Все до очевидного просто. В жизни есть несколько несложных принципов. Гокудера бросил книгу обратно на столик и выскочил из садовой беседки, направляясь в дом. Не нападай первым, но если нападают на тебя, умей ответить. С этим он никогда не мешкал. И не думал уже ни о чем другом, пока шагал по длинному коридору. Этот старый итальянский особняк на окраине города казался ему одновременно и родным, и чужим. И Гокудера знал причину такого странного противоречия. В свои пятнадцать лет он уже прекрасно понимал, что значит быть другим. До нужной комнаты оставалось всего несколько шагов. Гокудера ускорился, а потом без стука распахнул дверь, врываясь внутрь, как сильный порыв ветра. Сидящая перед большим зеркалом Бьянки вздрогнула от столь внезапного визита своего младшего брата и едва не выронила из рук расческу. — Боже, не пугай так, — попросила она, непонимающе наблюдая за Гокудерой. Тот, ничего не сказав, быстро оглядел комнату, а потом вдруг бросился к маленькой тумбочке возле кровати. Девушка едва дар речи не потеряла, когда Гокудера выхватил одно из писем, сложенных в красивой шкатулке. Эти письма для нее были дороже всего. — Что ты делаешь? Положи на место! — требовательно сказала она, встав с места. Но Гокудера и не подумал слушаться. Вместо этого он достал из кармана джинсов зажигалку и демонстративно поднес ее прямо к конверту. — Ты испортила мою любимую книгу, — тихо, но со злостью проговорил он, замечая, как на лице сестры возникает неподдельный страх. — Залила ее своим дурацким кофе. Я знаю, это ты сделала! — Хаято, это была случайность, я не хотела, честно. Только пожалуйста, не трогай письмо. Этих любовных писем была целая куча, а Бьянки не на шутку переживала даже из-за одного. Гокудере эта нелепая сентиментальность сестры была смешна. Он и не собирался делать вид, будто бы все нормально. — Я тебе не верю, — холодно ответил он и щелкнул зажигалкой. Пламя оказалось совсем близко к конверту, и Бьянки все-таки не выдержала. Гокудера даже невольно поморщился, потому что голос у сестрицы всегда был громким. — Пап! — испуганно позвала она, еще надеясь спасти одно из любимых писем от важного человека. Гокудеру это разозлило еще сильнее, и он все же поджег конверт. — Нет! — резанул по ушам еще один вскрик, и Гокудера едва устоял на ногах, когда сестра в один момент перескочила через кровать и набросилась на него, пытаясь отобрать загоревшееся письмо. За дверью уже послышались тяжелые быстрые шаги. Встревоженный криками дочери хозяин дома вошел в комнату, как раз когда Бьянки кое-как удалось затушить упавший на пол конверт, сгоревший на четверть. Они умудрились прожечь еще и ковер, и теперь достаться могло уже обоим. — Что здесь происходит? — хмуро спросил отец, оглядывая своих детей, которые тут же заговорили вместе, перебивая друг друга. — Она испортила мою книгу! — Он пытался сжечь мое письмо! — Сама виновата! — Ты же знаешь, как дорог мне этот человек! Почему ты так поступаешь? — Влюбленная дура! — Замолчите! Оба, — строго приказал мужчина, заставив брата и сестру утихнуть. — Я уже устал от ваших вечных разборок. Хаято, иди к себе. — С удовольствием, — фыркнул Гокудера и, возмущенно вздернув нос, направился к выходу. Единственные вещи, за которые ты должен бороться, — ты и твоя свобода. Хоть Бьянки и сказала, что нечаянно испортила книгу, Гокудера не верил ни единому слову. Уже давно разучился верить тому, что говорят люди. Он знал, сестра специально сделала ему очередную гадость. Он был уверен, что Бьянки терпеть его не может. И не только потому, что у них были разные матери. Гокудера тоже презирал свою испорченную семью, своего отца и ненавистную мачеху. Гокудера недолюбливал, в принципе, всех людей, а еще глупую, по его мнению, систему мира, в котором каждый почти сразу после рождения получал особое клеймо в виде имени на запястье. Особого имени, которое носила твоя вторая половинка. Таким образом каждый заранее знал имя своей идеальной пары, родственной души — их называли по-разному, но суть оставалась одна. Однако иногда случалось и такое, что клеймо не появлялось. У Гокудеры тоже не было имени на запястье. Метка не проявилась ни после рождения, ни позже. А отсутствие видимого клейма всегда означало только одно. Потенциальный социопат. Еще в детстве Гокудера услышал этот приговор психолога, но тогда пока не понимал всего смысла и всей сложности такого понятия. Отец до последнего не хотел верить в ужасную правду, ведь Гокудера рос милым, улыбчивым ребенком. Но изменения не заставили долго ждать. Все перевернулось как раз после того, как маленький Хаято случайно узнал, что живет с не родной матерью. Семья быстро утратила ценность, как и любые близкие отношения с людьми. С этого момента Гокудера решил, что он сам по себе. И почти гордился своей свободой от привязанностей, считая себя особенным. Но платой за это были вечные конфликты с окружающими. Конфликты, которые случались с Гокудерой едва ли не каждый день. И люди вокруг него так же словно менялись, становились несвойственно агрессивными, враждебными. Твой главный враг — это общество. Оно попытается лишить тебя свободы, подстроить под себя, но ты не должен сдаваться. «Я буду один», — повторял себе Гокудера, когда одноклассники дружно собирались кучками и что-то весело обсуждали. Естественно, для Гокудеры там никогда не было места. «Это моя судьба», — повторял себе, когда ученики бросали в его сторону неприязненные взгляды. Социопаты здесь никому не нужны. Но и выкинуть из общества их нельзя. Такие люди встречались, хоть и достаточно редко. Каждый из них пытался выживать по-своему. Гокудера не только выживал. У него оставались силы на борьбу, имеющую для него огромный смысл. В учебе он был лучшим среди своих сверстников, хотя нередко получал замечания от учителей за прогулы, хулиганство или курение. Если в школе происходили драки, то обязательно по его вине — по крайней мере, так было для всех. Гокудера никогда не начинал первым, но и закрывать глаза не мог, если его в очередной раз пытались принизить за то, что он человек без метки или просто изгой. Гокудера мирился с тем, что во всех проблемах винят его. Молча утирал кровь из-под носа и уходил. Потому что, конечно, социопаты всегда крайние. А те, кто бунтуют, тем более. Но к этому можно привыкнуть. И Гокудера старался не обращать внимания на окружающий мир и его несправедливость. Уйти в себя, заткнуть уши наушниками всегда было самым легким решением. После очередной ссоры с отцом Гокудера пришел в школу с отвратительным настроением. Он не хотел здесь быть, но оставаться дома было еще труднее. Школьные предметы хотя бы не трахают мозг, да и на контрольной можно забыть обо всем хотя бы на время. Гокудера не обращал ни на что внимания. Даже когда перед очередным уроком в класс вошел учитель и весело объявил о начале программы по обмену, Гокудера все так же сидел, безучастно уставившись в окно. Конечно, никакие программы по обмену его тоже не касались. Однако он был очень удивлен, когда преподаватель подошел к нему и спросил, не хочет ли он побывать в Японии, ведь на курсах японского языка он самый лучший. Гокудера ответил отказом, не раздумывая. Японию он изучал с недетским интересом и иногда действительно представлял себе, как однажды сможет пройтись по улицам какого-нибудь японского городка, проникнуться атмосферой и взглянуть на местные достопримечательности. Только вот люди-то везде одинаковые. Стадный инстинкт, вот что есть настоящая болезнь. Куда бы ты ни приехал, ты везде будешь восприниматься как чужой. Когда Гокудера вернулся домой поздно вечером, отец еще был на работе. Но вот мачеха встретила чуть ли не у порога. Эта женщина всегда старалась обращаться с Гокудерой как с собственным сыном, всегда была терпелива и обходительна. Только вот сам Гокудера был неприступен. — Ты припозднился. Как дела в школе? Казалось, этот мягкий тон и теплая улыбка способны были растопить любое сердце. Гокудера лишь покосился в сторону женщины недовольным взглядом. — Не важно. Я не хочу разговаривать, — резко сказал он, намереваясь пройти мимо к лестнице. — Хаято, ты не должен себя так вести, — снова напомнила мачеха, схватив мальчика за локоть. — Мы семья, не забывай это. — Да кто захочет быть в такой семье?! — вдруг вспылил Гокудера, выдернув руку. — Мне противно даже жить здесь. Он лишь хотел побыстрее оказаться в своей комнате и закрыться от всего мира. — Хаято, у меня тоже есть чувства, которые ты можешь ранить. Гокудера не желал и слушать. Он вбежал по лестнице на второй этаж и, едва не запнувшись, поспешил к своей комнате. — Ты мне никто. Никто. Никто, — повторял он себе под нос, когда в спешке запирал за собой дверь, словно за ним гнались монстры. Но здесь Гокудера действительно чувствовал себя немного в безопасности. Убрав со своего пути разбросанные по полу книги, он прошел на балкон и достал сигареты. Кажется, терпение действительно заканчивалось. Гокудера прикурил только с третьего раза, замечая, что руки до сих пор дрожат. Каждый раз приходить домой и вспоминать, что твоя семья такая неправильная, слишком тяжело. Это может довести кого угодно. И Гокудера уже устал закрывать на это глаза. Иногда в своих фантазиях он представлял себе особое место. Место, которое приняло бы его таким, какой он есть, в котором он смог бы наконец-то обрести покой для своей души. Только вот где могло быть такое место, Гокудера не знал и не думал, что когда-нибудь узнает. Но этой ночью ему впервые приснилась Япония. Небольшой уютный городок, похожий на тот, который Гокудера видел когда-то давно в журнале. Сон был таким приятным и спокойным, что совсем не хотелось расставаться с ним. Однако наутро после пробуждения чувство спокойствия сменилось на непонятное волнение. Гокудера был готов поклясться, что никогда не ощущал ничего подобного, и это ощущение очень удивило его. Поднимаясь с кровати, он думал только об одном: прямо сегодня нужно поговорить с преподавателем о его участии в программе.