Крушение

      Всё началось ровно год назад. Чистая случайность, не более, я не верю в судьбу, потому что он не верил. Хоть какая-то польза, от всего этого. Судьбы не существует, она заменена несправедливостью, глухим долгом и чрезмерной ложью. Вы задавались вопросом, почему личности отвратительные и аморальные, ходят среди живых? А самых ярких и влюбляющих других в саму эту жизнь, забирают остро наточенной косой.       Что я чувствую? Меня обокрали. Залезли огромной рукой в мою душу и вынули значительный кусок, не оставив ничего взамен. За расставаньем нет встречи. Мне ничего не оставили. Мертвым не звонят и не пишут, там нет адресов, и отсутствуют конверты. Мне остается только думать и проигрывать в голове ответы, которых я никогда не смогу получить.       Каждый человек родившейся на этой земле, обречен, быть одиноким. Не вечно, конечно, жизнь скоротечна и мы постоянно заняты поиском кого-то, кто сможет разделить с нами наше одиночество. Мы рождаемся и умираем, справляясь со всем самостоятельно. Оставляя кратеры, состоящие из боли в своём сознании.       Чтобы нам не было невыносимо переживать свою жизнь, короткую или длинную, богатую или бедную… Нам посылают некий дар свыше, именуемый — близким человеком. Весьма щедрый подарок, способный вызвать в нас чувство нежности, привязанности и даже желания стремиться к сближению. Это называется любовью. Мне кажется, чтобы прочувствовать жизнь на полную, нужно непременно влюбиться. И если ваша следующая любовь, была гораздо сильнее, чем предыдущая, значит, до этого вы и не любили. Сердце не способно вмещать в себя сотни людей и позволять их образам прорастать внутри вас, навек. Лицо сменяется другим, голос стирается из памяти, а имена забываются, пока мы не встречаем нужного человека.       Вот уже здесь все происходит иначе. Мы помним все, стареемся уловить каждую деталь: родинку, морщинку, интонации, смех. Знаете, я навсегда запоминаю глаза, как же я люблю смотреть людям в глаза. А его глаза, я так и не увидела. Никогда не прочувствую, что могло бы происходить со мной, если бы он смотрел на меня. В меня. Я бы превратилась в парящую птицу, неспособную раньше подняться в небо, в птицу, которая спала годами и вдруг что-то произошло. Земля сдвинулась. Я бы взлетала и падала, я бы умирала и рождалась вновь.       И теперь мне безнадежно страшно. Настолько страшно, что сковывает пальцы. Хочется сорвать с себя проволоку, обвившую тело, но проблема в том, что она невидима. Она встроена в кожу и от нее невозможно избавиться.       А что если это был он?       Тот, кого я могла бы спасти, пропустить в себя и не отпускать.       А теперь его нет…       Значит и шансов узнать — нет.       Что делать тем, кто еще не встретил своего человека? Что делать тем, кто не смог остаться в этом мире, тем самым обрекая свою не встретившуюся половину на вечный поиск.       Мне холодно.       На моих плечах лежат руки, я чувствую их, они движутся к шее и обратно. Они не душат. Не успокаивают. Если душа, которая должна была встретиться с твоей душой, теперь не может простить себе, что ничего не произошло. Разгневанной, невиновной душе приходится преследовать тебя, ступая в такт твоей жизни с упущенной встречей и разрывать себя от уничтожающей невозможности что-либо изменить.       Как справиться с черным чувством несправедливости. Оно особенно активно проявляется в моей крови, стоит увидеть живых людей, которые могли оказаться на его месте. Они дышат, смотрят, строят планы на будущее.       Почему они живы?       А его больше нет.       Незаконно так думать. Это противоречит всей природе.       А смерть молодых и смелых, не противоречит?       Проще думать, что его украло море. Проще думать, что он в другой стране и больше никогда сюда не вернется. Что же это за случайность такая, забравшая у человека столько возможностей?       Его нашли спустя несколько суток, все это время была надежда. Но когда уже есть тело не сумевшее удержать внутри душу, больше не на что надеяться. В этот момент уже все кончено.       Разве можно выключить человека? Это же не лампочка. Разум и чувства, душа и сердце. Это кажется нереальным, когда он несколько недель назад еще строил планы, улыбался, покупал продукты в супермаркете, думал о том, что будет делать через полгода или на следующей неделе. Не забрал вещи из химчистки, не дочитал новую книгу, не докурил пачку сигарет.       Если я когда-нибудь смогу, я выкурю его сигареты, глядя на безжалостно-прекрасное море. Захлебываясь от порывистого ветра.       Он никогда не узнает, что в один самый страшный и последний день своей жизни, стал дорог еще одному человеку.       Мне.       Меня зовут Гермиона Грейнджер.       Я работаю в издательстве министерства. У меня нет своего кабинета, скорее один стол среди еще десятков таких же и если бы не гениальное заклинание министерства, ограждающее каждого сотрудника от шумов другого, я бы давно уже свихнулась. Но глаза мне выколоть никто не мог, даже самые влиятельные в мире магии. Мне приходилось смотреть за бегающими туда-сюда мужчинами и женщинами в серых костюмах, помятых рубашках и вечно причмокивающих кофе. Прошу заметить! Звуки я не слышу, но по одному взгляду могу представить, как мерзко звучит это прихлюпывание.       «Конец года — сущий кошмар».       Было написано на обрывке бумаги, оставленном на рабочем столе. Стоило мне выйти на обед и все изменилось. Чашка пресловутого кофе и ты уже перешагнул рубеж. Забавно. Любая секунда в жизни может стать решающей.       Сев за стол, скинув пальто на спинку стула, я увидела свою записку, но на ней был еще текст, выведенный чужим подчерком.       Что за…?       «Меткое сравнение».       Сейчас я сижу на том же самом кресле, а точнее бессознательно переношу свое тело по кабинету. Никогда не думала, что здесь настолько тихо, повсюду гнетущее молчаливое чувство утраты, панихида.       Все ходят в черном, смотреть друг другу в глаза стесняются. Будто и так не понятно, каждый из них рад, что не оказался на месте погибших. Судьба. Судьба. Клянусь, если еще кто-то скажет это слово, я ударю этого человека в лицо.       Водолазка давит шею. На руке черная лента. Я подношу ладони к лицу и закрываюсь от дневного света.       Поджав губы, стараясь удержаться от подступивших слез, я вспоминаю дальше. Тот первый день…       Выкинув бумажку в мусорное ведро, я почти забыла о ней. Перед уходом домой, я остановилась, быстро черкнув новое послание своей незнакомке или незнакомцу. Что мной двигало? Любопытство. Идея, что будет презабавно, узнать кто шарится на моем столе.       «Может мне сбежать на несколько недель?»       Выключив свет, не закрыв за собой дверь, я ушла.       И ты ушел. Там где ты особенные двери, в них входят лишь раз. Прикоснуться бы к ним, подглядеть в замочную скважину. Если кто-то уйдет от меня еще, я попрошу передать тебе «прости». Я так боюсь этого. <i>      «Его императорское величество блюдёт. Ха-ха.» </i>       Прочитала я на следующее утро. Улыбка тронула мое не выспавшееся лицо, и я почувствовала необходимость быстро написать ответ. Специально прикрепив листок к боковой части стола, чтобы его невозможно было не заметить, я глупо улыбнулась, смотря в пустой планшет с чистой бумагой.       «Думаете, кто-то заметит, если я вовремя не сдам очередную напечатанную чепуху?»       Погладив пальцами угол стола, где раньше был стикер, я почувствовала липкость клея на коже. И какое бы действие я не совершала, я всегда думаю, что раньше он был жив. Любое действие. И так теперь будет всегда.       «Я бы точно заметил, ведь тогда мне никто не ответит. А я не люблю, когда меня игнорируют. Это несвойственно переносить моему характеру».       Мой стикер был сорван, а на его месте остался новый, с его подчерком. Я уже начала узнать наклон букв. Мне пишет мужчина. Левша ОН или правша? Почему пишет всегда синей шариковой ручкой, а не черной, как люблю я. Начался период паранойи.       С тех пор я стала смотреть с подозрением на каждого, кто имел доступ к нашему отделу или по долгу службы заглядывал передать документы. Хотя, если честно, я вообще не помню, чтобы мне удалось пересечься хоть с кем-то, кто смутно мог бы оставить мне записку.       Признаюсь, я так и не смогла понять, кто мне отвечает. Думаю, что и он меня толком не знает (по крайней мере, он никогда не высказывал хоть какого-то намека, что ему известна моя личность), мы точно никогда не могли пересекаться с ним. Максимум кто ко мне заходил это семидесятилетние чудные мужчины и вряд ли мне кто-то из них отвечает. Даже при помощи очков они видят максимум шрифт, написанный сантиметровым подчерком. Наша переписка продолжалась несколько месяцев, вскоре записки превратились в огромные листы.       «Я опоздал, ты представляешь, впервые опоздал! Как же приятно не вставать в момент, когда еще не проснулось ни одно живое существо в районе. Я понял, что мне нужно напиться в эти выходные. Впервые понял, что могу расслабиться. Проект закрывается. Не получается вспомнить, когда в последний раз мне удавалось нормально побриться, не поглядывая на часы и не повторяя заготовленный текст. Мне кажется, меня поработили. Меня поработила работа, которую я люблю. Если бы можно было с ней заниматься сексом. Я уверен…»       «Ты с ума сошел? Писать про такое на моем столе».       «ТАКОЕ на твоем столе? Было бы неплохо. Слышал у вас отличная шумоизоляция».       Мы обсуждали до того нелепые вещи, включающие, какой сандвич мне лучше выбрать и спорили, какой кофе более приемлем (с молоком или без). А однажды, я позволила ему выбрать мне музыкальный альбом, который я должна была слушать целую неделю. Такого я не позволяла сделать никому. Это почти равносильно, что впустить в свою жизнь человека и подвергнуться его привычкам.       У него потрясающий музыкальный вкус. Я почувствовала себя никчемным дилетантом в мире музыки. Ему я в этом не призналась. <i>      «Девушка может не бояться того, что мужчина будет занимать большую часть в ее жизни. Иначе не добиться серьезных отношений».       «Все вы так говорите… А потом, не дай бог, если девушка впустит вас полностью в свою жизнь и будет жить только вами, она быстро наскучит и её выбросят, как самую старую и неинтересную беллетристику. Прямо в мусоропровод. Бинго».       «Считаешь, я не прав, что в отношениях нужна отдача?»       «Не полная отдача, должна быть работа или огромная любовь к другим занятиям. Но если девушка все что делает за день, это готовит ужин для того, кто придет с работы и ждет его, словно щенок, это финиш. Можно смело считать, что тебя спишут со счетов и любви уже не будет».             «Конечно, гораздо лучше сидеть на скучной работе и считать, что ты достойна внимания. Чем пожертвовать чем-то. ТЫ просто боишься перемен». </i>       Вот тогда он впервые меня обидел. Заставил почувствовать себя никем. Пнул в больное место. Я не отвечала ему два, нет, три дня. Пока не получила сухое:       «Извини. Я был неправ».       На тот момент я уже хорошо его изучила и то извинение, я уверена, далось ему нелегко. Такой уж у него характер, никогда он не любил, чтобы вокруг него оказывались правыми люди, если он сам того не пожелает. Он был жесткий и добрый. Душевный и закрытый. Я не могу понять, как в человеке может умещаться целая вселенная противоречий.       И никаких вопросов об именах или встречах. Он не предлагал, а я не хотела потерять своего нового друга. Я могла дождаться его, он мог прийти раньше моего ухода. Мы сознательного этого избегали. Не смогу объяснить, но иметь человека, с которым ты можешь поговорить обо всем и не знать его, это очень приятное чувство. Ты будто в вечном поезде и твой попутчик больше никогда тебя не увидит и тебе можно говорить о том, что обычному человеку не скажешь. Обо всём, о чём угодно.       «У мистера Коллинза сегодня ужасные брюки…»       «Ты о том дерганом извращенце? Когда он нервничает, начинает за-за-за-за-за-за-ик-ик-ик-каться… ха-ха. Пожалей его, он ходит в ваш отдел чаще, чем того требуется. Может мне начать тебя ревновать?».       «Ты веришь в мой вкус! Я именно таких мужчин и выбираю. Тараканьего цвета брюки, редкие черные волосы с проседью, трепетное и робкое заикание. Вот почему мы до сих пор не знакомы, ты не подходишь под мои критерии. Ха-ха.»       Я уходила и приходила с одной только мыслью, что в один из дней, у меня на столе не окажется записки, а это будет значить — конец. Но он писал и писал мне, постоянно, каждый день, вокруг все также ходили люди и верно ничего не замечали. За первое время в моей душе и теле зародилось новое чувство, я была счастлива. Искренне счастлива.       «Слышала, как на меня сегодня орали?»       Я схватила листок и начеркала:       «Я, кажется, хочу встретиться».       Нет. Ерунда. Скомкав и выбросив его в мусорное ведро, я взяла чистый лист и написала совершенно не то, что было у меня в голове.       «Мне кажется, я. Слышала, как треснуло парочка стаканов в кабинете.»       Впервые я не знала, что ему написать. И не хотела шутить. У меня было желание прекратить всё! Мне было страшно.       Я ушла на обед, променяв прием пиши на прогулку по ближайшей улице. Щеки мои горели, сердце колотилось, как дурное. Я все ждала чего-то, что встречу его на улице, в холле, в лифте. Встречу и непременно узнаю. А что если я никогда его не видела? А что если меня обманывает собственное воображение? Вернувшись на работу, забыв про пальто, я схватила бумажку с ответом, не заметив, что на ней стоял стакан с водой и залила весь стол. Буквы начали плыть, но я успела прочитать:       « Я уеду на несколько дней. Командировка».       Впервые он заговорил о работе, я могла проверить, кого из министерства могут отправить в командировку в ближайшие дни и тогда мой список «подозреваемых» смог бы сузится. Промокнув рукавом кофты разлившуюся воду, я написала ответ.       «Командировка? Мне кажется, уезжать в любую точку мира это увлекательно. Как же я тебе завидую. Все бы отдала за это. Я ведь с легкостью могу узнать кто ты. Но не стану этого делать».       Я поклялась себе, что не стану этого делать. И как часто это бывает, я солгала. Все что нужно это парочка хороших знакомых и дорогой шоколад. Взятка в мягком эквиваленте. Когда я вернулась на рабочее место, было уже половина первого ночи, и я не рассчитывала получить ответ так скоро. Значит, ОН где-то рядом. На столе был перевернут листок и написан ответ.       «Я люблю свою работу. Но, не всегда. Вернусь скоро. Хотелось бы тебя увидеть».       Не успела ответить. Не попрощалась. В тот вечер, я куда-то жутко спешила, взглянув на стол, я только выключила за собой свет. Не стала говорить, что знаю, кто он такой. Промолчала. Будто у меня будет еще тысяча возможностей…       Теперь, когда я могла бы с легкостью написать тебе, прийти к тебе, подкараулить после работы.       Упустила.       Все испортила.       Второго шанса никто не дает.       Букет белых роз и дежурная фраза об успокоении.       Ты бы мог послать меня куда подальше, мог сделать вид, что я пустое место. Я бы все простила, будь ты жив.       Готовая сделать все, чтобы облегчить твои страдания, я не могу сделать ничего.       Перед глазами стены превращаются в море и плывут-плывут-плывут, а ресницы становятся тяжелыми. Мне темно и холодно, во мне растет огромная боль, она гигантская, как самое старое дерево в мире. Каждая ветка прорастает в моем теле, и я не могу дышать. Так же как он, будто я и он одно целое и если не дышит он, то и я не могу ничего сделать.       Умер.       Ты слышала?       Малфой умер. Ты его знала?       Какая потеря.       Бедные родственники.       А у кого-то остались дети…       Ты знаешь? А, ты уже знаешь…       И сколько раз мне придется еще это услышать. Сколько раз меня будут разрезать пополам, и мыть свои руки в чужой скорби. Когда случается трагедия, есть те, кто не может остаться в стороне. Все люди между собой связаны, хотят они этого или нет и все наше одиночество, стремится к состраданию, поддержке и желанию помочь.       Тогда ты чувствуешь, что еще жив. И ты должен прожить свою жизнь, потому что ты остался здесь, и ты дышишь, дышишь! Воспользуйся этим. И я воспользуюсь. И буду дышать, слушать свое сердце и сглатывая боль идти дальше.       Куда именно?       Я не знаю. Никто не знает.       Иногда, мне кажется, что все закаты и рассветы, все смены времен года и самые красивые цветущие цветы и прекрасные на вкус фрукты, все, что я пробую. Это за всех тех, кто уже умер.       За тех, кого я, когда-либо, знала и могла знать.       Как бы мне хотелось сказать тебе это.       Не должны матери, хоронить своих детей. Не должны уходить безвозвратно люди, чьи жизни еще не прожиты.       Когда особенно мне трудно, я иду в людное место и разглядывая живых, влюбленных, чистых и счастливых. Среди них мог быть ты. Среди них тебя уже никогда не будет. В каждом из них я вижу часть тебя. Вот у этого парня твои уши, а у ребенка такие же голубые глаза, у официанта пальцы длинные, в точности, как твои. Это больно. Больнее, чем можно себе представить.       Хочется снять с себя чувство вечной вины, что я живу, когда влюбленные в жизнь и свое дело, уже не могут вернуться. У меня не получается. Я укутываюсь в свою вину и бегу дальше, чтобы когда-нибудь стать такой же свободной. Такой же, как он. Чтобы он мог мною гордиться, если наблюдал за всем адом, что творится без него.       По привычке, я ищу записки и не нахожу их. Самый мой страшный страх, пришел ко мне. Теперь мы сидим с ним вместе, в прозрачном одиночестве, а дальше ничего нет. Я все еще пишу ему, больше он никогда мне не приклеит стикер на угол стола, но я не могу остановиться. Иначе, признаю, что после смерти уже ничего нет. И все мы уходим в никуда, пробивая дыры на месте сердца, у тех, кто отдал бы это самое сердце, чтобы хоть раз посмотреть в ваши живые глаза.