Татуировка

Someone once told me that explaining is an admission of failure. I’m sure you remember, I was on the phone with you, sweetheart.

Некоторые считают, что татуировка – это своеобразный способ справиться с моральными проблемами. Физическая боль, которую тело чувствует при нанесении чернил под кожу, перекрывает боль душевную, грызущую изнутри, когда мы грустим, злы или в депрессии. Человек словно вымещает одно через другое, сублимирует, переключаясь на источники раздражения, которые он может взять под контроль, смещает дискомфорт с одной плоскости в другую, справляясь с ним, и таким образом очищается. Джим не отказался бы пройти такое очищение. Он лениво проводит подушечкой большого пальца по губам, затем опускает руку чуть ниже и затягивается сигаретой, зажатой между указательным и средним. Выпускает дым себе на предплечье, рассматривая кожу сквозь сизые струйки. Прошло целых два года с момента происшествия на крыше Бартса, и порой казалось, что время действительно лечит, вот только Джим с раздражающей периодичностью нет-нет, да вспоминал причину всех своих проблем. Тогда он считал все предельно ясным. Пуля в затылок – какой из намеков может быть еще более прозрачным? Не смог справиться с незавершенным делом – прямо как Бах на своем смертном одре. Надо же, Шерлок действительно мог быть проницательным. Кубики льда стучат о стенки стакана, прижимаются друг к другу, выжидая. Откровенно говоря, этого было бы достаточно, но Джиму нравится вкус виски с кислинкой, поэтому в компанию ко льду присоединяется долька лимона. Вот, теперь хорошо. Мориарти нужно было уйти со сцены. Скрыться в подполье, обрубить все концы, сжечь мосты без возможности реконструкции. Ему нужен был перерыв, потому что впереди его ждали ещё более грандиозные планы, а затянувшиеся пятнашки с Шерлоком пора было заканчивать так, чтобы его не искали. Разумеется, он не мог не провернуть все красиво, в своем безумном стиле, и обязательно с участием Холмса на театральных подмостках. Шерлок не желал оставаться зрителем, и Джим вытащил его из партера на свет софитов. Чтобы птенчик тоже погрелся, ведь папочке свойственна снисходительность. И все бы ничего, вот только спираль завернулась совсем не в ту сторону. Растянутая футболка уже пропиталась табачным дымом насквозь – так бывает, если куришь в закрытом помещении без окон и вытяжек. Хочется ее стащить, но ведь Джим знает, что эта сигарета на сегодня не последняя. Он думал, что будет просто. Что избавиться от этой привязанности будет так же легко, как и от остальных игрушек. Словно пластырь с кожи сорвать – чуть поболит, а потом отпустит, и через пару дней даже не вспомнишь о том, в каком месте он был приклеен. Оказалось, наоборот. Именно этот пластырь зудел и чесался, раздражал кожу и периодически напоминал о себе ненужными воспоминаниями или противными мурашками по затылку, подозрительно похожими на ностальгию. Джим был в ярости. Он оказался пленником собственного разума – тот не мог отпустить образ гениального детектива, с которым они пару раз неплохо поиграли, и постоянно мысленно возвращался к нему, словно дразня. Подсовывал картинки, запахи, улыбки, голос Холмса на пределе возбуждения, когда до взрыва оставались доли секунд, а он щёлкал очередную загадку, словно грецкий орешек. Напоминал о собственной дрожи Джима, который не отлипал от экрана ни на секунду, ловя малейшее изменение в мимике, бегающий взгляд, сведенные брови, чуть приоткрытые губы – чужой мыслительный процесс вставлял круче кислоты. Но Мориарти не планировал, чтобы все заходило так далеко. Он шутил о домашних питомцах, и сам не собирался ни к кому привязываться. - И потому – дружеское напоминание самому себе – никогда не недооценивай силу человеческих эмоций. Как там говорил наш ледяной принц? Неравнодушие – это не преимущество? – Джим хмыкает, помешивая льдинки в стакане. Конечно же, он знал, что Шерлок не прыгнет. Разумеется, он предугадал, что тот тоже сымитирует свою смерть. На это Джим и рассчитывал, ведь никто в здравом уме не поверит, что Холмс действительно пожертвует собой ради тех, кто считает его своим другом. Но если уж он сам не может развлекаться целых два года, зачем оставлять такую привилегию Шерлоку? Скучать – так вдвоем. Впрочем, судя по новостям с континента, его детектив совсем не скучал, преследуя призрачные отголоски преступной сети Мориарти. Пусть побегает, ему полезно. Все равно это только верхушка айсберга, а Джим и так задумывал чистку кадров после своей смерти. Только теперь ему не придется травить крыс самому, можно сделать это чужими руками и понаблюдать за процессом, греясь где-нибудь на островах. Не получалось. Игра закончилась, казалось бы – живи и радуйся, ты всех перехитрил, мертвец вне подозрений с чистым листом перед собой. Но противный Шерлок никак не шел из головы, и Джим был готов на стенку лезть от этого. То, что вначале было лекарством от скуки, оказалось навязчивой мыслью, и понадобилось множество болезненных дней и безуспешных попыток, чтобы признаться самому себе – это не просто неугомонный интерес. Это одержимость, это помешательство, это безумная любовь свихнувшегося сознания. А любовь без ответа, которую не замечают, укрепленная бетонными сваями обиды, в руках импульсивного человека превращается в оружие массового поражения, направляющее свою разрушительную силу вовнутрь. Вот тебе и неравнодушие. Мориарти щелчком стряхивает пепел, залпом допивает почти полный стакан виски, медленно облизывает кисло-горькие губы и впечатывает тлеющий окурок в предплечье, ровнехонько посредине между сгибом локтя и запястьем. Некоторые считают, что физическая боль вытесняет боль душевную, замещает ее. С физической болью справляться проще, потому что у тебя перед глазами есть видимый и осязаемый ее источник, а лечение простое и понятное. Наверное, поэтому подростки любят баловаться лезвиями в ванной. Джим не из таких, он уже давно разрушил вокруг себя все, до чего мог дотянуться, но когда не осталось ничего, принялся за самого себя. Сейчас он просто экспериментирует, и последний эксперимент доказывает, что подслушанная где-то теория отчасти права. С физической болью справиться легче, но уродливые шрамы на коже, которые грозят остаться от потушенных сигарет, ему совсем не нравятся. Он ведь чертов эстет, а значит, если украшать себя навсегда, то уж чем-нибудь красивым. Например, татуировкой. - Как насчет пули? Достаточно символично? Я бы поцеловал тебя, зажав пулю между зубами, - Мориарти хихикает, любуясь россыпью пепла вокруг покрасневшей кожи. Ему не больно, по крайней мере, выпитый залпом стакан виски с лимоном упрямо убеждает его в этом. - Нет, это банально, – он думает о том, что шрамы на его руках от сигаретных окурков и так похожи на пулевые ранения. Хватит с него огнестрельного оружия, он может справиться и без игрушек. – Корона? Нет, монархом я уже был, выше только боженька, а это скучно. Да и где в этом Шерлок? Края раны плачут кровью. Джим не реагирует, он весь – раздражение, шипит, сжимая ладонь в кулак и поворачивая руку так, чтобы не видеть предплечья. Нужно определиться и поскорее. От занозы избавляются, пока она не занесла опасную инфекцию во весь организм. С ней не нянчатся, ее не лелеют, не подкармливают и не обогревают, предоставляя все условия для комфортного гниения. Мориарти становится перед зеркалом в полный рост, осматривает себя с ног до головы. Что может быть достаточно символичным, чтобы увековечить это на собственной коже, и при том не слишком банально, иначе наскучит через неделю? Что может стать достойным напоминанием о Шерлоке Холмсе, лучшем развлечении Джима Мориарти? Что поможет справиться с этим помешательством и окончательно выбросить его из головы? Отражение улыбается ему, и Джиму кажется, что на него в ответ смотрит безысходность. *** Нетерпеливая барабанная дробь пальцев эхом разносится по комнате. Минутная стрелка приближается к двенадцати, а босса все нет. Для кого они вообще так старались, развешивая камеры по всему Лондону и рискуя жизнью на закрытом правительственном аэродроме? С него станется проспать все веселье, а потом остальных же сделать виноватыми. - Почему комнаты видеонаблюдения всегда должны быть такими угрюмыми? Без окон, единственные двери, грязные стены... Чувствую себя здесь, словно в Тауэре, а туда всех подряд не берут, только за особые заслуги! Не то, чтобы мне там не понравилось, но если уж мы пытаемся тягаться с лучшей тюрьмой Королевства, могли бы обставить их хотя бы в плане комфорта! Капризный голос горошинами бьется о все вертикальные поверхности помещения. В комнате действительно темно – только свет с экранов да тусклая лампа накаливания под потолком. Что поделать, меры предосторожности. Никто не должен узнать, что сигнал транслируется в секретное убежище, потому что ни этого секретного убежища, ни его обитателей на самом деле не существует. Смотрите, он принес с собой поп-корн. Нет, он действительно принес с собой поп-корн, словно пришел в кинотеатр, а не на чертову авантюру последнего десятилетия! Впрочем, возможно, для Мориарти это и была премьера долгожданного фильма, и он собирался наблюдать ее с первых рядов, чтобы ничего не упустить. Джим забирается на диван с ногами, усаживается по-турецки и обнимает ведро с поп-корном. Он похож на ребенка перед телевизором, ждущего мультики: - Теперь можем начинать представление. Несколько мониторов транслируют одновременно картинки с главных улиц и площадей Лондона. Есть даже квадратик с изображением Букингемского дворца, но взгляд Мориарти прикован не к нему. Он внимательно всматривается в вытянутое, до боли знакомое лицо и нервно покусывает нижнюю губу. Скулы-бритвы. Как быстро выступит кровь, если порезаться? Нет, это ему уже не интересно. Взгляд падает вниз – край рукава задрался, демонстрируя полоску его собственного предплечья. Он с искренним интересом рассматривает ноты, впаянные в кожу, словно видит их впервые. Словно не он собственноручно вывел каждую из них на эскизе, вручая его лучшему тату-мастеру континента. Словно не эти знаки прочно вкипели не только в его руку, но и в душу, в сердце, в подкорку мозга. Каждый раз Джим видит их, словно впервые, и каждый раз, как маленький, удивляется тому, как гармонично и аккуратно первые ноты моцартовской Лакримозы смотрятся на его коже, как причудливо они складываются в насмешливую рожицу. До диез, трезвучие ре-фа. В который раз он думает, что не ошибся с выбором рисунка, ведь это так подходит им обоим – музыкальная месса по умершему. Мертвые сказки, мертвые игры, мертвые консультанты. Ему хотелось бы услышать, как Шерлок играет мелодию на своей скрипке, считывая ноты с предплечья Мориарти. Это было бы очень символично. Татуировка оказалась действительно отличным способом справиться с душевной болью. С каждым проникновением машинки под кожу Джим прощался с образом Шерлока, выкорчевывал его из сердца и заспиртовывал следы от заноз. Он молился на иглу и чернила, искупая грех помешательства болью, и очищался, чувствуя, как безумие отступает. Он справился со своей слабостью, подчинил ее себе и взял под контроль. Больше любовь не сможет управлять им. Карие глаза возвращаются к экрану, на котором Шерлок рассеянно смотрит в иллюминатор. Джим прикусывает щеку изнутри. Минутная стрелка целует цифру двенадцать. На каждом мониторе, на каждом экране города появляется ухмыляющееся лицо того, кто должен был быть мертв. Стройное многоголосое эхо «Скучали-по-мне?» разлетается по всем уголкам Лондона и даже поднимается вверх, в небо, вместе с набирающими мощность турбинами самолета. Джим не сводит взгляда с одного-единственного лица на экране и победно усмехается. Чернильные ноты целомудренно прячутся в темноту пиджачного рукава, дожидаясь своего часа. Теперь Джим Мориарти будет управлять своей любовью. Игра началась.