(Не)обычная

Она знает, почему не нравится Эндрю, всем Лисам в принципе. Это же почти очевидно и нисколько не удивительно — для их многослойных, углубленных безднами тайн, образов оскорбительно поверхностная. Рядом с дамасской сталью их душ похожа на пластмассу, выкрашенную дешевой оранжевой краской им в тон. Лисицы разве что на статусе группы поддержки имеют те же цвета в своем тренировочном обиходе. Сказать бы, что это полезное, необходимое занятие, но Кейтлин старается смотреть на вещи объективно. Поднятием боевого духа с избытком занимается буйная толпа зрителей, от чьих возгласов содрогаются стены стадиона сильнее, чем от барабанного вступления оркестра. Кстати, оркестр тоже отлично справляется с задачей поддержки; чирлидинг кажется забавным развлечением, немного разряжающим пронизанный напряжением периметр поля. Смешно. Поэтому Кейтлин и смеется. Жизнь в целом становится намного проще, если не задумываться над междустрочным смыслом, а принимать все за должное. Подумаешь, в ней ничего нет. Наполнитель для мягких игрушек в красочной обертке вместо настоящих чувств. Лисы — редкое исключение для всего, остальные же любят ее такой, красивой и пустой. Кейтлин этого достаточно до слова «абсолютно». Ее мало трогает тот факт, что с окончанием университета друзья, коктейльные вечеринки и ничего незначащие увлечения останутся альбомными фотоснимками, цифровыми или матовыми в стиле уходящих десятилетий, ретро в моде. Ведь уверена до девяноста восьми процентов в своем будущем из трафарета — муж, средненькая карьера с минимальными достижениями, двое сыновей, дом в Пасадене и стабильность каждого повторяющегося дня. Она никому об этом ощущении не рассказывает, прикрываясь перламутровыми мечтами, которые сбудутся с нулевой вероятностью. Убеждать других в намерении стать кем-то особенным после выпуска не сложно, сложнее в это с годами верить. Девяносто восемь процентов все еще стабильны, как и повторяющиеся дни. Оставшихся двух процентов недостаточно для уникальности, но надеется сохранить хотя бы их в качестве нематериальной ценности (они сейчас вообще в явном дефиците), пускай никогда не пригодится; ни менять, ни продавать не собирается. Просто держит при себе — случая ради. Это же подобно тому, как иметь в косметичке две помады, да? Кейтлин использует самые простые объяснения, не заморачиваясь из принципа. Оставила самоанализ и копания в подсознании в семнадцать, прекратив посещать психотерапевта с согласия родителей, увидевших прогрессивные улучшения в ее состоянии за годовой курс реабилитации после анорексии. И объясняет умеренно минимальное внимание Аарона Миньярда вежливостью в начале учебного года, еще не зная, что у него выработанное безразличие к хорошему тону где-то в самой основе характера. Он — новый защитник Лисов, она — чирлидирша Лисиц. Закономерность их общения давно просчитана стандартами социализации университетских спортсменов. Несколько раз в неделю обязательно пересекаются на лестнице общежития, видятся в коридоре главного корпуса Государственного Университета Палметто, сталкиваются где-нибудь на территории кампуса. За всю осень они перекидываются несколькими обычными фразами, здороваются друг с другом. Кейтлин всегда приветливо машет рукой и улыбается накрашенными ярким цветом губами, ничего особенного в их отдаленных взаимоотношениях, с натяжкой названных приятельскими, не замечает. Не догадывается, что Аарон хотел бы оставить от нее не шлейф приторных духов, легко впитывающийся в его толстовку, если стоит близко, а следы от помады на своей коже. Ну, может, совсем немного, когда в декабре садится с ней за один столик в столовой, выискав неброскую причину. Говорят о мелочах. Немного о приближении Рождества, выяснив о разнице во взглядах на праздники. Немного о курсе истории искусств, в которой Миньярд смыслит очень мало, а Кейтлин изучает, так как не придумала ничего лучше для своего расписания. Немного о том, почему она никогда не питается в общественном кафетерии, предпочитая специально отведенный для спортсменов. Все же порой пренебрегают настояниями тренера. — У тебя предписание врача? — Нет, — больше подходит «отчасти», но не делает их беседу, клеящуюся с трудом, еще более неудачной, пожимая плечами. — Просто правильное питание. Просто Аарон видел, как она заталкивает в себя полезную еду совсем не с желанием. Скорее, больше похоже, будто кто-то держит у ее затылка пистолет, грозно обещая наполнить черепную коробку свинцом, если не съест то, что лежит в тарелке, прямо сейчас. Просто Аарон ей не поверил. — Я же не тупой, Кейт. — Я тебя таким и не считаю. Мне пора. Не пора. Еще около часа до следующей пары сегодня и около четырех до тренировки чирлидирш. Спешить некуда, если только не спешишь сбежать побыстрее. Аарон опрометчиво толкает шестеренку в ее груди, запуская процесс переосмысления себя, встроенный пару лет назад за неоспоримой надобностью. Теперь же чертова необходимость на пользу ей не идет. Кейтлин не хочет менять плагиатную пластмассу на оригинал — оригинал дороговато нынче выходит. Принимает его интерес за снисходительность. Подходит им обоим, как считает, забывая поинтересоваться мнением самого Миньярда. На самом деле, нравится ему больше, чем следовало бы нравиться кому-либо. Это вне всякой статистики, алгоритмических вычислений и науки вообще; это выходит в непроизвольном порядке без закономерности и правил. Каждое утро он планирует пройти мимо, сделав вид, что они незнакомы, но из раза в раз говорит в ответ то самое «привет». Оставляет без шансов своей улыбкой, подведенной карминовым цветом, радостной, а не вымученной. Она совсем другая — без хлама психических расстройств в голове, без фазовых сдвигов в поведении, без того типа тайн, которые скрываешь даже от себя самого. У нее типичные повадки болельщицы, навык социализации выше среднего и трендовые молодежные увлечения. Это хорошо, что дыхание сбивается от утомительных тренировок, а не от пыли, забивающейся в продырявленную прошлым грудную клетку. Ни суицидальных наклонностей, ни признаков жестокого обращения в детстве. Кейтлин может себе позволить носить открытые вещи и беззаботно смеяться над своей глянцевой жизнью. Похожа на ту блондинистую куклу из серии Братц. Только вместо помешанности на моде, помешанность на правильном питании или что-то вроде того, а еще веяниях индийской культуры, постигаемой через джнана-йогу и изучение дзэн-буддизма. Тетушка Мария и дядюшка Лютер, как верующие христиане, были бы особенно «впечатлены». Если еще раз дойдет до семейного — вряд ли, конечно — ужина, то возьмет с собой Кейтлин, нарисовав черным маркером ей на щеке энсо, у нее же и научившись. «Постигай сатори», — говорила Кейтлин. Да, Лютер, постигай сатори, пригодится однажды. Она изрисовывает ему руки от запястий до локтей витиеватыми узорами, когда смотрят старое кино в ее общажной комнате, делимой с двумя старшекурсницами, мотающимися где-то в Моллах или питейных заведениях, смотря как там с настроением. Аарон бы тоже не прочь прогуляться, пока Эндрю парой этажей выше практикует трезвость к лету, не сомневаясь, что никто ни о чем не доложит — разумеющаяся истина. Потому и прогуливается, пускай только до двери Кейтлин, особенно ничего не говоря о своем брате. У них в принципе еще не та стадия. С натяжкой друзья, да и то сомнительный факт. Эндрю был прав: близость подразумевает доверие. А Аарон с доверием не ладит. Кейтлин отчасти и в редкие пятницы после нескольких алкогольных коктейлей. Упоминает об этом больше в шутку, между делом, а он ненавидит себя за безумную мысль свозить ее как-нибудь в Колумбию — миньярдовские замашки в совокупности с пагубным влиянием брата. — Что, устраивал девичник со своей пародией на Барби? Заплетали друг другу косички? — Эндрю ни одной возможности не упускает усложнить его день словом, делом, взглядом. Не важно, главное — найти больное место, наметить цель и бить, пока не разучится дышать. — Возьми меня в следующий раз с собой, ты же знаешь, люблю девчачьи посиделки. — Отъебись. И держись от нее подальше. Вряд ли это остановит Эндрю, если Эндрю захочет ей навредить. Но равнодушие Аарона не распространяется на все, что связано с Кейтлин. Тем более, на саму Кейтлин. Потому просто игнорировать Миньярда, который адекватный в меньшей степени (почти ушедшей в минус), уже не способен. Разве ему мало других развлечений, ну, вроде Джостэна? Видимо, мало. Кейтлин берет в библиотеке книги Цвейга и Гессе, самой себе доказывая, что может воспринимать не только современную бульварную прозу и статьи на глянцевых страницах «Vogue». Миньярд стоит рядом, поддерживая обсуждение предстоящих Лисам матчей; у чирлидирши заинтересованности почему-то больше, чем у защитника. Она, прерываясь, просит достать с полки выше «О страстях и пороках», потому что у самой уже заняты руки. И Миньярд поздно понимает, что просчитался. Рукав задирается немного, но достаточно, чтобы заметить начинающуюся на тыльной стороне запястья белесую линию кривого шрама. — Ты не Аарон, — говорит с прежней улыбкой, совсем беспечно. Просто не знает, на что Эндрю способен, потому не боится. — У Аарона нет такого шрама. — Ты наблюдательная, но не слишком умная. Наверное, моему брату этим и нравишься. Он бы продолжил, но в другой раз, без самого Аарона за спиной, к которому оборачивается, криво усмехаясь. — Не напрягайся так. Мы с Кейтлин просто беседовали, да? — У тебя очень милый брат, — в ее интонации сарказма почти нет, как и удивления в глазах парой мгновений раньше. Совсем не смущена «подменой», не смущена тем, что провела несколько часов до этого с Эндрю, а не Аароном, став догадываться где-то с минуты пятьдесят девятой. Кейтлин кажется, что может постоять за себя самостоятельно. Но это только кажется. Внимание Аарона похоже на — влюбленность, Кейт, влюбленность — симпатию. Но зачем она ему? Аарон не коллекционер, даже не мальчик, любящий ломать шарнирные конечности куклам. Это больше по части второго Миньярда. Точно такая же, как остальные, необычно обычная среди похожих — да практически идентичных — девочек из массы поп-артовой культуры. Киношный образ, провинциальная пародия на Голливуд. Но Аарону такая нужна. Простая. Отчасти не хочется втягивать в свою жизнь, где есть наркотики, убийства и Эндрю, Кейтлин. Только без Кейтлин уже совсем никак. Прости, но теперь ты будешь частью моей жизни. И их тоже. Они впервые целуются в магазине канцтоваров, вымокшие от ноябрьского дождя. Тогда же впервые примеряет вещи Аарона; сначала футболку, потому что он пролил на ее белый свитер кофе — хорошо, что остывший — в столовой, до ее пар оставалось пятнадцать минут, а до его — шестьдесят, а сырым вечером натягивает на плечи куртку. После это входит в привычку или традицию. Однажды она даже меряет его спортивную форму, говоря, что радуется своему месту в группе поддержки. У них с формой попроще. — А это меня не задушит? — Кейтлин смеется, пока Аарон застегивает на ее шее белый чокер, защищающий от перелома шеи. — Это тебя, наоборот, спасает. — От травмы? — От смерти. В чем-то Кейтлин была права. Признания из них всплывают под действием алкоголя. К счастью для нее, не в Колумбии, куда предлагал съездить Эндрю; она не угроза, просто развлечение, а еще она нравится Аарону. Очень нравится. Однажды, может быть, уже завтра, это может стать проблемой. Аарон думает, что дело в тяжелом характере и неприступном нраве настоящего психопата. Но ошибается. Эндрю думает о будущем больше, чем они все предполагают. И думает о том, что будет с влюбленным Аароном после того, как подпустит Кейтлин к себе (к ним всем) слишком близко, после того, как Кейтлин обязательно сбежит. Кукольным девочкам рядом с Лисами делать нечего — быстро портятся, по частям отправляются в коробку уже не для витрины. Это неизбежно. Найди себе кого-то попрочнее, братец. А пока неизбежность не так близко, Аарон позволяет ей зарисовывать свою кожу гелиевыми ручками и перманентными маркерами, продумывает с Кейт вероятность успеха их плана приобщить Эндрю к тантризму, заказывает пиццу, от которой она отказывается, к просмотру комедийного сериала, почти веря в нормальность жизни рядом с ней — никаких шизанутых родственников (речь о семьях всех Лисов), передозов-убийств, угроз, проблем и всего остального. Еще Кейтлин в последнее время неплохо общается с Ники, они даже обсуждают какие-то восточные практики и почти всерьез убеждают Аарона в своем намерении изучать тибетский буддизм в Ньингме и постепенно постигать дзогчен. — Отдохнете от своих травмоопасных игр. — Экзи травмирует больше мои нервы, чем кости, — иногда Ники садится с ними за столик в столовой, уже более увереннее принимая дружелюбное предложение Кейт. — Слушай, а в Ньингме обязательно хранить целомудрие? Хочу взять с собой Эрика. — Я думаю, что нет. Иначе зачем мне брать с собой Аарона? — А я тоже еду? Эндрю не смотрит в их сторону чаще двух раз в день, не придает значения смеху, который начинает действовать на нервы своим постоянством. Но ничего не говорит, ничего не делает. Знает же, это ненадолго. Совсем скоро от рисованной улыбки Кейтлин не останется и кривоватой линии, если продолжит в том же духе — слишком частое общение с Лисами никому не идет на пользу. Вдобавок еще и с Миньярдом. У нее ни одного шанса отделаться простым посттравматическим синдромом, если не уйдет сейчас, пока не успела усложнить жизнь и себе, и Аарону. После будет поздно. Эндрю уверен, потому что замечает то, чего не замечает сам Аарон — проскальзывающего доверия в их взглядах, жестах, движениях. Ему бы ее еще по-немецки говорить научить, чтобы уж наверняка. Кейтлин настолько идиотка, что не понимает, оставляя себе к итогу всего два варианта: либо бежать — очевидный исход — от Аарона, либо идти вместе с ним — никто в своем уме на подобное не согласится — ко дну. Не сомневается в очевидном, когда случается то, что должно было случиться. Прошлое одного из Миньярдов настигает обоих. Они делятся немногим, но проблемами — обязательно. Аарон не конченный псих, на восемьдесят четыре процента эмоционально стабилен, у Аарона отличный адвокат, благодаря которому Эндрю не получил второй тюремный срок, ему точно не надо опасаться решеток, дела о самозащите — легкие дела для адвокатов такого уровня. И все же Аарон убил человека в попытке защитить своего брата-близнеца. Необдуманно, инстинктивно. Недооцененный обществом поступок. Его хорошенькая Кейтлин тоже вряд ли оценит, если вообще подойдет ближе, чем на три метра. Но подошла бы, правда, подошла бы. Ей не у кого спрашивать, кроме Лисов, с которыми контактирует в самых минимальных количествах, до сих пор мысленно позиционируя себя плоской, двухмерной для их тесного многогранного измерения, расположившегося на последнем этаже общежития. Кейтлин не нравится который день терзаться догадками касаемо внезапного исчезновения Аарона, не намерена продолжать в том же духе последующие недели и месяца. От Ники ничего толкового не добилась. Несколько расплывчатых фраз, разобранных по смыслу предложений и упрямое «тебе лучше бы узнать у Эндрю, хотя вряд ли расскажет». Само собой, Эндрю от нее далеко не в восторге, как не в восторге от большинства людей. Но Кейтлин готова, если надо, набить синяки об его грубость, Кейтлин добьется ответа. — Свози меня в Колумбию, — выпаливает, не успевая последовательно обдумать слоги, вытолкнутые изо рта, не отводя решительного взгляда от стянутых спазмом скул Эндрю, чье раздражение не просто видимо, оно ощутимо каждой клеткой в теле. — Он тебе не мог рассказать. — Он не рассказывал. Я слышала их разговор с Ники. Они меня не видели, говорили на английском. — Кретины херовы, — сжевывая стиснутыми зубами окончания, смотрит с секунды три куда-то мимо, затем снова концентрируя внимание на Кейтлин: — Ты понятия не имеешь, о чем просишь. — Если это единственный способ доказать тебе, что Аарон для меня важен, то дай мне узнать. — Пожалеешь же, — на его губах насмешливая маниакальная улыбка. Не сразу, но везет ее в Колумбию, собираясь устроить бесконечно долгую ночь, которую не забудет. Сама об этом просила, сама захотела. У правды есть штрих-код, правда продается не дешево. Кейтлин ему рассказала, что свою спустила в унитаз вместе с одним из завтраков пару лет назад, посчитав ненужной и мешающей примерять на себя ярлыки — красавица-чирлидирша, светловолосая второкурсница с мечтательными глазами и тягой к искусству, любительница американских мелодрам, защитница окружающей среды, следящая за своим ежедневным рационом. «А кто ты на самом деле?», — спрашивает Эндрю под утро, когда все ее нутро выжжено крепким алкоголем, разъедено крэкерной пылью. А на самом деле Кейтлин — замороченная девочка с заглушенными психотерапией комплексами, страдавшая пищевым расстройством, лишенная родительского внимания. Были слишком заняты собственной карьерой, вкладывая в дочь деньги, будто инвестируя в оригинальный проект, не принесший никакой прибыли. Девочка с отсылками к буддизму как на средство успокаивать нервы и не впадать в истерики; с таблетками просто предпочла не связываться. Еще признается, что любит Аарона. — За что? — Я могу с ним быть обычной, и он не попросит разнообразной индивидуальности. Эндрю швыряет Кейтлин историю о случившемся с Аароном днем, мол, дальше делай с этой правдой все, что захочешь. Принимай или продолжай дальше смывать в канализацию — его мало (совсем чуть-чуть) волнует ее решение. Кейтлин решила почти сразу. После ночи в Колумбии могла бы собрать себя заново; могла бы нарисовать себе улыбку, накрасить ресницы угольно-черной тушью; могла бы скроить жизнь по намеченным воображением линиям в новенький, неиспорченный образ; вырезать из цветного картона, закрепить на стыках суперклеем. Но не стала, оставив выцветшими волосы, уставшими глаза. Обычнее больше некуда. Аарона выпустили после суда, адвокат постарался качественно, оправдав ожидания. — Я убийца, Кейт. — А я анорексичка и люблю клише, — в ней не меняется только улыбка, от которой у Аарона стягиваются узлом сердечные клапаны. — Но что это меняет? Ничего это не меняет. Ни ее любовь, ни его.