Чужая война

Грязная отвратительно пахнущая плесенью каморка, заваленная битым кирпичом и мелким крошевом бетонных блоков. Пыль. Сырая, вонючая пыль, пропахшая слежавшейся промокшей известкой, крысиным пометом и горькими больными слезами… сколько она их впитала? Такого просто не бывает в реальности. Не могут сойтись в одну точку столько невыносимых чувств сразу. Так не должно быть. Но так есть. Рафаэль втянул трепещущими ноздрями этот отвратительный запах, перемешанный с жарким, как пепел, ароматом боли, стылого от вешней капели разочарования, тяжелого тоскливого безмолвия и дрожи, что почти осязаемо висела в воздухе… «Лео…» Только мысль, потому что сказать сейчас нечего, даже имя прозвучит слишком опасно, даже шепот будет непозволительно громким. Сейчас нужно молчать. Нужно хоть что-то сделать, а у Рафа руки опустились, бессильно сжатые в кулаки, и дрожит венка на левом веке, мешая смотреть. Нужно подойти, нужно как-то донести, что все не так, как брат понимает, нужно успокоить… Невыполнимо. Невозможно. Рафаэль осторожно повернул голову и заглянул в крошечное помещение, так отвратительно пропитанное насквозь едкой гниющей болью, заразой, что въелась в родного брата, как проказа, не давая излечить и вырвать. Сколько раз он прятался тут со своими проблемами, ускользая от младших и не давая выследить себя? Рафаэлю самому было сейчас до воя больно, как не бывало даже от сломанных рук и рваных ран, что уж тогда чувствует Лео? Надо сделать шаг, преградить дорогу, чтобы не выскользнул, не вывернулся и не исчез опять. Чтобы не пришлось снова искать, - это слишком долго, это непозволительная роскошь сейчас – тратить время. Сейчас нужно успокоить. Раф тихо сглотнул и сделал шаг. Еще четыре… нужно еще четыре шага… В это отвратительное помещение еще и свет проникал, давая увидеть его убогость и грязь. В высоком потолке была решетка сточного колодца, пропускавшая серый уличный свет и сырой туманный воздух с запахом автомобильной гари, городского асфальта и сточной воды, капавшей прямо на пол с невероятной высоты. Эти тихие капельные шлепки так удачно глушили почти беззвучные задушенные всхлипы и едва уловимый шорох кожи по скрипучей мокрой пыли. Шаг… Под ногой качнулся осколок кирпича, но Рафаэль смог мягко перекатить его пальцами и бесшумно поставить стопу. Осталось три… В этом неверном сером свете он уже мог рассмотреть брата, сжавшегося в этой грязище в комок. Дрожащий жалкий комок, впившийся пальцами в свои плечи до синяков, уткнувшийся лбом в пыльный пол в самом углу, забившийся туда, как подыхающая тварь в нору, словно тут ему могло стать легче. Шаг… «За что тебе это? Разве не был ты сильным и правильным до того, что меня тошнить от тебя начинало? Разве есть в тебе хоть что-то дурное? Непокорность? Гнев или бешенство? Разве хоть раз ты проявил неповиновение его словам или пошел против его воли?..» Шаг… Лео задрожал на полу, скручиваясь нерожденным эмбрионом, выворачивая суставы рук и вбиваясь лбом в бетонное крошево до кровавых потеков. Его синяя маска валялась рядом, сорванная прямо как есть, так и оставшись завязанной на два плоских узла. Рафаэль присел на корточки, подобрал ее и рассмотрел. «Да что же ты не так-то сделал? Ну, за что?! Мы смотрим на тебя восхищенно, когда ты неслышно скользишь по залу, разрывая воздух своими катанами, когда гасишь пламя свечей, не шелохнув ни одной из них движением клинка. Мы, твои братья, считаем, что каждому из нас до тебя далеко, как до неба. Завидуем, злимся, ругаем тебя и ворчим, потому что нам так не смочь никогда… но мы гордимся тобой… а отец…» Раф рывком поднял брата и сжал в объятиях до хруста костей, сцепив руки в замок и упершись подбородком своему лидеру в затылок. Не вырвется. Рафаэль зафиксировал его так, что даже дернуться не сможет теперь, и сдавил, выжимая из легких весь воздух вместе с истерикой. Последнее, что он хотел видеть в жизни, последнее, что хотел слышать… Стискивая капкан мертвого захвата, Раф поклялся себе, что никогда в жизни больше не увидит своего брата таким… ни по чьей вине! - Лео… это я…