No cronica: Сага о ведьмачке

Господином пегаса оказался герцог, не снимающий свои одежды даже в самом темном углу. Он сидел настолько прямо, насколько вообще может сидеть пони: по-настоящему благородная осанка. Рядом с ним на столе стоял небольшой кубок с уникумом – ликером, который не стеснялся пить даже сам царь далекого заморского Зебраара. И Холлоу почему-то сомневалась, что нервный трактирщик наливает эту драгоценность всем и каждому даже за огромные деньги. — Хотите немного? – прошелестел герцог. Голос был, словно под глубоким капюшоном он замотал себе рот теплым шарфом. – Настоящий бальзам, пожалованный принцессе действующим императором Кириллом аэп Аскари вар Морвудд в размере трех бочек. У меня же есть прямой выход на семью-производителя. — Давайте, – кивнула Холлоу, взявшая на себя роль переговорщика. Получив кубки, Мун бесцеремонно опрокинул его в себя, словно водку, а Змееныш сосредоточенно понюхал, погрузил кончик языка, скривился и отодвинул. – Это ж что у вас такое страшное случилось? — Franchement[2], милсдарыня. Что ж, так даже быстрее: видите ли, на востоке в двух часах от Урстена есть шахты, которые приносили мне хороший доход. К глубокому сожалению, там завелись мелкие, но очень мешающие вредители. Я был бы очень рад, проведи вы демонстризацию. — Угу. Давно? — Около месяца. — И вы обращались к другим ведьмакам? – отхлебнула чуть-чуть из кубка Холлоу. – Чародеям? Рыцарям? — К моему сожалению, подобных вам квалифицированных специалистов так просто не отыщешь. Шевалье пробовали, да там и остались, а Знающие, выслушав мою проблему, предлагали либо какой-то особенно токсичный газ, либо вообще завалить шахты – этого я допустить не могу. — Угу. И что у вас там поселилось? — Накеры. За столом повисла тишина. Холлоу тихонько выругалась, косясь на Муна – тот замер, словно статуя. — Сколько? – негромко спросила ведьмачка. — Примерно тридцать, больше или меньше: сбежавший рудокоп насчитал столько. — А?.. — Уже. Пятеро. Холлоу не слишком хотелось браться за этот заказ. В шахтах с мечом с трудом развернешься, а маленькие чудища отлично ориентируются на звук и запах, да к тому же хорошо работают в толпе. Один накер – не проблема, с ним справится и обычный работяга, пять – уже отряд для вооруженного стражника, а тридцать – банда, с которой не каждый рыцарь совладает. — Согласны, – холодный голос Муна прозвучал стуком молотка, вбивающего гвоздь в крышку гроба. – Идем, ученик. — Чего?! Впавшая в ступор Холлоу вышла из него, когда Мун почти перешагнул порог. Выскочив за ним, ведьмачка преградила ему дорогу: — Ты с лестницы навернулся и все ступеньки лбом пересчитал?! — Холлоу. — Ты все-таки решил угробить его?! Я!.. — Холлоу, тихо, – холод, с которым обычно веселый Мун это произнес, приморозил язык ведьмачки к нёбу. – Это мое решение. Если против – уходи. Холлоу могла бы разразиться самой грязной бранью, но это было абсолютно бесполезно. Мягкий и пассивный Мун показал свое каменное нутро. А в ее силах оставалось только проследить, чтобы со Змеенышем было все в порядке. — Слушай внимательно, – негромко поучала она притихшего ученика, пока они шли к шахтам, – перед тем, как спуститься, зажжешь рог и ни в коем случае не смей гасить. Держись рядом и бей либо в сердце, либо в шею и выше: накеры могут выжить даже с отрубленной конечностью. — Хорошо, – кивнул Змееныш, – тетушка, а почему бы нам не надеть какие-нибудь доспехи? — Потому что при латах в шахте ты будешь неповоротливым, кожу накеры прогрызают, а заказывать особый покрой у нас нет времени. Да и нашему верзиле броня уж точно не нужна. — Почему? – с испугом посмотрел на идущего впереди учителя Змееныш. Тот шел очень тяжелой поступью, как-то даже неотвратимо. — Просто этот крендель умудрился грохнуться в какое-то озеро, и теперь его шкура прочнее железа, кости тверже алмаза, а ногой он может вывернуть дерево с корнем. Видишь его три шрама на шее, подбородке и боку? Или ухо? Все это Мун получил до «купания». Я боюсь, как бы он нам гору изнутри не развалил… Когда они пришли к горе, было тихо, а солнце скрыли тучи, из-за которых растущие рядом ели почти сравнялись по цвету с камнем. Змееныш невольно поморщился: мочой воняло еще сильнее, чем дома у отца, только теперь запах смешался еще и с экскрементами и чем-то железным… кровью? У пещеры Змееныш склонился к темной грязи и принюхался. Запах железа тут был особенно сильный. Холлоу потянула из ножен меч, приметив несколько брошенных у входа обломанных костей – остальных несчастных, кто смог выйти, скорее всего, утащили назад. Холлоу зажгла кончик рога – тот озарился тусклым золотым светом – и приняла одно из зелий, Кошку. Окружающий мир утратил цвета, но стал гораздо ярче. Мун обошелся без отваров. Внутри пещеры ведьмачка поняла, что герцог и вправду заботился о шахте: подпорки были крепкими, из отличного железноствола; валяющиеся цепи и опрокинутые забрызганные вагонетки, судя по клейму, заказанные у алмазных псов – в сравнительно хорошем состоянии. А когда они спустились ниже, Холлоу поняла, почему. — Как красиво-о-о… – тихо протянул Змееныш, глядя на огромный зал, залитый радужным свечением. В огромной пустоте была одна исполинская колонна, из которой, словно иглы из кактуса, торчали во все стороны переливающиеся кристаллы. — Магосборники, – негромко произнесла Холлоу, прижимая бьющийся в лихорадке медальон, – в этой шахте большое Место Силы. Из-за бурлящей магии местные кристаллы видоизменяются и становятся способными к поглощению. Пельменчик, погаси рог и не вздумай колдовать! Мун потянул воздух носом – остро пахло гнилым мясом – выдохнул, и зашагал в один из переходов. — Накеры – очень мерзкие монстры, – холодно прокомментировала Холлоу, когда выпучивший глаза Змееныш прижался к ней. Каменный мешок, в который они вошли, насквозь просмердел мочой, экскрементами и старой спермой – именно в них ползали пятеро туш, жирные и мерзкие, будто гигантские личинки майского жука. Со спутанными гривами и безумными взглядами, утратившие от покрывающих их шерсть нечистот естественные цвета, несчастные кобылы подергивались и выли, пытаясь отползти от света ведьмачьих рогов. Самой молодой из них было едва ли двадцать, самой старшей – под пятьдесят. — Па… Парт… – в ужасе прошептал Змееныш, все-таки узнав под слоем отбросов одну из несчастных — Накеры – паразиты, – негромко продолжила Холлоу, пока Мун стоял, словно статуя, легко преграждая три четверти входа, – все поголовно самцы. Похищают самок разумных видов, оплодотворяют, а затем… затем будет примерно то же, что и у некоторых мух. Змееныш сглотнул и, не выдержав, выплеснул на пол пещеры остатки конкурсного пирога. Мун же шагнул вперед, гася рог. Что-то хрустнуло. — Стойте! – рванулся вперед Змееныш. – Их же еще можно!.. — Нельзя, – перехватила его Холлоу стальной хваткой. — Беременность можно прервать! — Не эту. Даже если получится извлечь плоды, они никогда не оправятся. Мун выпустил обмякшее тело пони и перешел к следующей. Та выла и извивалась, даже попробовала укусить. Не обративший на попытку никакого внимания ведьмак снял меч и ударил плашмя. Как гигантской мухобойкой, прямо по животу. Во все стороны брызнула кровь. — Парт!.. Змееныш снова дернулся, смог-таки выскользнуть и кинулся вперед. Не поворачиваясь, забрызганный остатками жертвы Мун совсем легонько дернул задней ногой, и ученика отшвырнуло. Холлоу успела подхватить его, смягчив удар об землю собственным телом. Снова противно хлопнуло. Поднявшийся Змееныш отвернулся, зажмурившись и стиснув до скрипа зубы. — Не отворачивайся, – раздался сухой и холодный, как глубинные булыжники, голос учителя. – Разверни его, Холлоу. Это – необходимая часть нашего ремесла. — Прости, пельмешек, – с легкой виной в голосе, мягко, но настойчиво попыталась повернуть Змееныша Холлоу. – Смотри. Чуть меньше четверти века назад накеры стали настоящим бедствием для предместья Тротингема: они захлестнули и сожрали все, что только можно. Через три дня после нашествия стража достала из темного погреба нескольких жеребят, которым повезло – их потом отдали в приют. Наша работа – предотвращать подобное, даже если придется назвать целый вид истинным злом. Змееныш повернулся сам. Он смотрел на скулящих лярв прямо, совсем не моргая. И когда Мун раздавил последнюю, а до лица жеребенка долетело несколько капель, дорожки слез на его щеках почти высохли. Потом ведьмаки затаились. Они ждали, когда с поверхности вернется банда, настолько ошалевшая от своей безнаказанности, что даже не оставила часовых. Когда в пещере зазвучал топот нескольких десятков крошечных ног, Змееныш напрягся, подняв заранее обнаженные ножи. Вскоре пустоту наполнил разъяренный гам двадцати четырех глоток: чудовища нашли перебитых «маток». Змееныш вместе с Холлоу беззвучно заскользил вперед, незаметно отрезая большей части выход. А потом из тени вышел измазанный Мун, со скрежетом волочащий по полу меч. Этот бой в пещере навсегда отпечатался в памяти Змееныша: сначала впавшие в бешенство накеры облепили учителя, словно обезьяны пальму, кусая, царапая, молотя по нему самодельными дубинами и тыкая ворованными ножами. Потом стоящий изваянием Мун пошевелился и размашисто рубанул мечом по горизонтали. Семеро располовиненных чудищ упало на пол, скребя когтями и срываясь с рева на пронзительный поросячий визг. Несколько монстров бросилось к выходу, но прежде чем Холлоу успела среагировать, брошенный Муном меч просвистел в воздухе и заставил беглецов повторить судьбу маток. Сам Мун Лайт с каменным выражением лица оторвал от себя очередную жертву и просто открутил ей голову голыми ногами, с треском сломав позвоночник. Следующую он лягнул так, что та разлетелась как спелый арбуз, оставив на копыте немного мозга. Змееныш почувствовал, как у него дрожат и намокают колени: от учителя исходило нечто темное, первобытно жестокое, чуждое виду пони. Перед ним предстало кошмарное видение: гигантская мантикора рвала на части, вываливала внутренности, наслаждалась безнаказанностью в своей неуязвимости… Когда с последним накером было покончено, Мун подобрал свой меч, несколько уцелевших голов и беззаботно произнес: — Что вы такие су-сурьезные? Пошли отсюда. Взглянув в его полубезумные глаза, Змееныш испугался еще сильнее. *** В «Нетопыре» было тихо. Кроме нервно протирающего кружки трактирщика и герцога тут сидели еще несколько пьянчуг, но все они вели себя как можно тише, не смея поднять голову от разложенных на столе карт. Сам герцог отдыхал у окна и любовался лунным светом. Настроение было хорошее, предвкушалось успешное окончание дела. Когда в трактир вошли ведьмаки, герцог сделал жест трактирщику и вздернул бровь, кивком предлагая посетителям присесть: — Bonne nuit[3], милсдари. У вас потери? — Нет, – коротко ответила Холлоу. – Наш большой друг решил прикорнуть, но это отношения к делу не имеет. Головы… — …можете оставить себе, я вам верю. Вот, – положил на стол тяжелый кошель герцог, – мы не договорились об оплате, но, думаю, пятьсот битсов вам будет достаточно. Пересчитаете? Холлоу молча взяла кошель и высыпала на стол горсть золота. Герцог хмыкнул и перевел взгляд на отрешенного Змееныша. Шерсть под правым глазом того посинела, выдавая расплывшийся синяк. — Les gars[4], не мог бы ты посмотреть на меня? Змееныш вздрогнул и взглянул на герцога. Тот откинул капюшон – под ним скрывалась каучуковая маска с темными, почти черными, будто глаза жука, линзами. Герцог стащил ее, и на его плечи упали темно-синие, словно ночное звездное небо, волосы. Герцог подслеповато моргнул, улыбнулся легкой аристократической улыбкой и нежно взял Змееныша за подбородок. Склонился и притянул – Змееныш не сопротивлялся. Рубины встретились с бирюзой. Оба вертикальными щелочками. — Как неэстетично… Но этот недуг не скрывает твой потенциал, les gars. Пересчитывающая деньги Холлоу замедлилась. — Скажите, милсдарыня ведьмачка, вы бы не хотели уступить мне этого жеребчика в служки, скажем… за тысячу битс? Холлоу оторвалась от пересчета и мрачно посмотрела на герцога. — Я жеребятами не торгую. — Даже за?.. — Даже, – сухо улыбнулась Холлоу. — Excellent, – слегка нервно дернулся уголок губ герцога. – Ваша улыбка, милсдарыня, страшное оружие. Вы закончили? — Закончила. — Тогда не смею больше задерживать, – герцог поднялся, надел маску, накинул капюшон. – Однако, если передумаете, мое предложение в силе до завтрашнего новолуния. И я все же надеюсь на вашу мудрость. Вашу и вашего protégé. Au revoir. Когда герцог вышел, Холлоу тяжело вздохнула и обратилась к ученику: — Змееныш? — Да, тетушка? – прошелестел тот. — Тебе… что ты думаешь о герцоге? Змееныш дернулся и словно очнулся от транса, с удивлением взглянув на наставницу: — По… почему вы спрашиваете? Я сделал что-то не так? — Нет. Это я, возможно, сделала что-то не так: в роли слуги у тебя будет гораздо больше возможностей выжить. Дело не только в монстрах: ты видел Муна. Если он окончательно слетит с катушек и решит, что мы мешаем ему убивать накеров, то не задумываясь порешит и нас, – Холлоу поморщилась, вспомнив пещеру. Несчастных маток можно было просто удавить, но та жестокость, с которой расправился с ними Мун – она была откровенно противна ведьмачке. Но, для этого ведь и нужны… спутники?.. друзья? Чтобы прощать некоторые… недостатки? Правда? Змеёныш молчал. — Мой отец продал меня принцессе за семь тысяч и должность старосты, – негромко продолжила Холлоу. – Твой отдал тебя в качестве оплаты дурацкого долга. Пусть хоть сейчас, хоть у кого-то из нас будет какой-никакой шанс выбрать. Все еще молчащий жеребенок подошел и обнял ведьмачку, прижавшись всем телом. Немного опешив, Холлоу ответила на объятие. Через пять минут Змееныш произнес: — Тетушка? — Еще немного, – попросила Холлоу. Похоже, она нарушила еще одно правило. И да простит ее Луна, ведьмачке это нравилось. *** Спустя два месяца на деревьях Эквестрии все еще висели пожелтевшие листья: зима в этом году все же задерживалась. К шершавому стволу одного из таких деревьев, старому клену, был прикован одинокий накер, изо всех сил рвущийся в сторону жеребенка, сидящего перед ним в позе медитации. После очередного рывка чудовище безвольно опало, выпростав из гнилой пасти язык. Змееныш спокойно смотрел и размышлял. Тетушка Холлоу сказала, что он может выбрать для пленника судьбу: может зарезать связанным, может уйти и оставить медленно издыхать от голода, может отпустить. Что же из этого наиболее правильно? Змееныш поднялся и плавной походкой подошел к обмотанной вокруг клена цепи и разомкнул крюк и звено. Накер упал на землю, но тут же подхватился и, вместо того чтобы припуститься в лес, попытался полоснуть кривыми когтям по лицу жеребенка. В воздухе сверкнула сталь. На желтую траву упала отрубленная кисть, а Змееныш мгновенно оказался за спиной у монстра, ударил его по ногам, заставив упасть на колени, и несколько раз рубанул ножом, отсекая голову. Затем аккуратно вырезал глаза, язык и выдрал клыки. — Неплохо, пельменчик, – произнесла сидящая неподалеку у коряги Холлоу. – Выпендриваешься, правда: после контратаки ты мог просто уколоть либо в глаз, либо в сердце. Кстати, почему ты решил его отпустить? — Мы – ведьмаки, – спокойно произнес Змееныш, складывая трофеи в личную суму. – Мы убиваем только тех, кто угрожает другим. Я дал ему шанс выбрать. Холлоу ответ понравился. Хмыкнув, она почесала подошедшего ученика за ушком: — Только Муну об этом не говори. Стригунок молчал. Его взгляд был обращен вниз, к копытам, на которых скопилась лесная грязь, но это не заботило его. Холлоу уловила его задумчивость: — Пельменчик, ты не виноват. Мы ничего не могли поделать: с Парт было кончено, когда ее сломали. Да, это больно. Но когда-нибудь боль уйдет, а мы можем лишь перевязать рану. — Поэтому и нужен кодекс… — Поэтому и нужен кодекс. Тебе не придется страдать от потери, если не будет что терять. Это один из путей, малыш, и только от тебя зависит, пойдешь ли ты по нему. Возможно, это даже не самый плохой выбор… — Тетушка? – внезапно спросил Змееныш, выворачиваясь из-под копыта Холлоу и даря ей прямой, уже не жеребячий взгляд. – Вы показали мне шесть Путей, но не рассказали о Свирепости. На лицо Холлоу набежала тень. Она смерила ученика странным взглядом и вздохнула: — Лягать, пельмешек… давай не сейчас, а? Нас там пироги ждут… Змееныш продолжал смотреть не мигая. Холлоу мысленно закатила глаза, ругнулась и принялась распускать шнуровку на одном из накопытников. — Путь Свирепости – последний, – заунывно начала она. – Самый недоработанный, самый неполноценный, сырой… и самый сильный. Хаотичный и непредсказуемый, чем-то похожий на Агрессию, он практически не имеет своих приемов, а использует те из Путей, которыми овладел мечник. Путь Свирепости – это эмоции, вся та грязь на дне души, которую сражающийся вкладывает в удары, и за счет нее усиливает и себя, и их. Из киринов этот Путь практикуют только кенпачи, и я слышала только об одном случае, когда один из них пал в честном фехтовальном бою один-на-один с не-кирином. — Я понимаю. Но вы все равно предпочитаете Настойчивость, потому что?.. — Умный. Вот поэтому… Шнуровка распустилась окончательно и накопытник упал на землю. Холлоу показала пясть: на той с легкостью просматривались глубокие шрамы, словно кто-то из последних сил пытался вгрызться в несчастную конечность ведьмачки. — Путь Свирепости пьянит, туманит рассудок и очень притупляет бдительность. Если утратишь контроль, противник этим воспользуется. Поэтому я вряд ли вообще стану тебя обучать ему. Сама владею с трудом. Из леса они вышли к деревне Довнваррен – одной из самых крупных, стоящей под самым лесом и славящейся не только своими лесорубами, но и плетением кружев и художественной ковкой. Еще тут было целых три постоялых двора, в один из которых – «Пляшущий пони» – ведьмаки и ввалились. На постоялом дворе было достаточно шумно: через Довнваррен пролегало несколько торговых путей, поэтому трактиры и дворы были забиты отдыхающими купцами с охраной, готовящимися к очередному переходу. Мун Лайт сидел недалеко от входа, положив переднюю ногу на небольшой мешок, а другой утирая оставшуюся на губах пивную пену. Завидев ученика с Холлоу, он весело помахал им. — Все прошло просто прекрасно, – поделилась Холлоу, заказывая у подскочившей разносчицы сидра. – Пельмешек угробил его за семь ударов. Что это там у тебя? – спросила она у роющегося в сумке Змееныша. Тот наконец отыскал нужное и гордо продемонстрировал учителям небольшую склянку с чем-то золотистым. — Вот. Я добавил в яблочный сидр немного ласточкиной травы, три лепестка паутинника, нигредо и… и еще некоторые ингредиенты. Попробуйте! Холлоу хмыкнула, выдернула зубами корок и вылила на язык половину. Причмокнула. — Знаешь, а довольно неплохо… и… оу… – Холлоу осеклась. — Ну?! – подался вперед Мун. — Это, конечно, не Гром, но… конские яблоки… сахарок… бодрит. Вижу, в алхимии ты даром времени не терял… Змееныш смущенно поклонился. — Хей, это надо отпраздновать! – радостный Мун потянулся к мешку. – Победитель, смотри сюда! Внутри мешка была хорошо скроенная кожаная куртка с длинными рукавами, обшитая металлическими чешуйками. — Это… – открыл рот Змееныш. — … твоя первая ведьмачья броня, – глупо улыбнулся Мун. – Ну-ка, примерь. Змееныш, недолго думая, вскочил и лихорадочно принялся натягивать вожделенную обновку прямо поверх грязной и рваной от скитаний рубахи. — Эй, сахарок, а посмотри на свой круп. Змееныш радостно пискнул: на его обнаженных боках красовался увенчанный короной и двумя крыльями крест, вокруг которого обвилась змея. Не такая, как у учителей – кусающая собственный хвост – но похожая! — Медальон получишь в конце обучения, – хмыкнул Мун, – Ну, ну… – захихикал он, когда Змееныш полез обниматься. Все-таки, ученик оставался двенадцатилетним жеребенком. — Вот тебе еще подарок, пельменчик, – хмыкнула обнимаемая Холлоу. – Сходи и поспрашивай местных о работе. Зуб даю, что мы подпишемся под любой заключенный контракт. Змееныша как ветром сдуло. Мун иронично покосился на Холлоу, но та сделала вид, что не замечает, и вместо этого выпила еще сидра. Перед ее глазами встала картина из последних дней: тогда она нашла ученика у околицы – тот без тени брезгливости копался во внутренностях дохлой кошки и нескольких ворон. — Пельмешек… — Это не я, – открестился тогда Змееныш. – Я нашел их уже такими. У них в животах были черви – думаю, что в этом все дело. Если бы я только нашел средство их вытравить, возможно, они прожили бы дольше… Холлоу отпила еще сидра и позволила себе слегка глуповато улыбнуться: — Они так быстро растут. — А то, – поддакнул Мун и хитро улыбнулся. – Ну, что, сурьезная, теперь уже не считаешь, что все это глупая шутка? По-моему, в конце концов мой маленький розыгрыш удался! — Ой, да иди ты, – рассеянно помахала копытом Холлоу. – Ты все еще откровенно дерьмовый шутник. Но ладно, возможно, конкретно это дурошлепство вышло не таким уж дурацким… — Я фделал! Змееныш стоял перед их столиком с мешочком во рту и просто лучился счастьем. — Я сделал! – гордо повторил он, выплюнув ношу на стол. – Семьсот битс, нужно сопроводить караван вон того купца, – указал он на земного пони в пестром камзоле и бобровой шапке, поглаживающего стоящую перед ним резную шкатулку, – до Кантерлота. Аванс – двести. Выход завтра! — Чудненько, – благожелательно кивнула Холлоу. – А пойдем мы?.. — Через Дискордовы Топи! Холлоу поперхнулась и закашлялась, Мун ржукнул. Змееныш виновато прижал ушки: — Я… я сделал что-то не так? — Н-не… нет, – смогла сглотнуть Холлоу. – Слушай, пельмешек, сходите-ка с Мун Лайтом к кузнецу и закупите немного масла: мое почти на исходе. И да, не волнуйся, все в силе. Мун Лайт беззаботно пожал плечами и подтолкнул воспрявшего духом ученика к выходу. Выждав несколько минут, Холлоу встала и подошла к потенциальному клиенту: — Это ты сейчас договорился с красноглазым ведьмачком? — Si, signora, – слегка артистично поклонился купец. Певучая и мягкая речь выдала в нем беженца сгинувшей Империи. – А вы, так полагаю, его madonna? — Не совсем. Ну да поговорим не о нас, поговорим о том, на кой черт тебе, дон кристальный, соваться в место, где сам черт ногу сломит, а утопец перепонки сорвет. Твое имя, кстати?.. — Рубин. Дон Рубин Кристалл. Молю вас, signora, дело мое в том, что нужно доставить эту шкатулку в Кантерлот, и как можно скорее: моя piccola Даймонд не сможет вытерпеть еще неделю! Болезнь дурнокровия – скверная штука… Холлоу мрачно перевела взгляд на посылку: — Что в шкатулке? — Не могу сказать, – виновато покачал головой торговец. – Иначе лекарство утратит силу. Но прошу вас… Холлоу не слушала его. Медальон при шкатулке молчал, но ведьмачка чуяла что-то нехорошее, инстинкты говорили, что добра спрятанная штука совсем не несет. Да еще идти через Дискордовые Топи – самые большие в Эквестрии, самые насыщенные Местами Силы, из-за которых там на каждом шагу если не чудовище, то аномалия. Впрочем, кто-то через них все равно проходит, только вот недавно там возникло что-то новенькое, прозванное выжившими Огоньками. Что это – монстр или блуждающее искривление – никто так и не смог сказать. Холлоу подумала, что если откажется сейчас, то это будет хорошим выходом. Только Змееныш расстроится: он уже месяц просил дать ему шанс проявить себя. Эх, знать бы, что в ларце: это б очень упростило дело. Если опасный артефакт, тогда можно с чистой совестью отказаться, а если безделушка, то положиться на авось – может, пронесет. — Вы взяли аванс! – вернул ведьмачку в реальность срывающийся голос купца. — Можно вернуть. — У ведьмаков совсем нет сердца?.. — Три тысячи, – наконец не выдержала Холлоу. – Половину – вперед. Или полторы, если скажешь, что в ларчике. Рубин скривился, но покопался в камзоле и достал еще три кошелька. — Bloede… [5] *** На следующий день они выступили в сторону Топей. Ехали тремя подводами, груженными скарбом, в которые впряглись земные работники-тяжеловозы. Торговец сидел в средней, вцепившись в ларчик, словно кто-то вот-вот покусится на его сокровище, ведьмаки – чуть сзади. Двенадцать псов-наемников выстроились по бокам и трусили рядом, время от времени перерыкиваясь скабрезными шуточками. На границе болот караван остановился, и Холлоу спрыгнула на землю. Она не могла не признать, что дон Кристалл подготовился к переходу основательно: двое полноценных ведьмаков, полный отряд прославленных Рубайл из Стоунспайра – те со своими заточенными топорами даже умудрялись конкурировать с ведьминами – и щурящийся на один глаз коттен, курящий трубку и мурлыкающий себе под нос песенку – местный лучший проводник. — Змееныш? – обратилась Холлоу к ученику. — Да, тетушка? — Если что-то случится – держись поближе к купцу. — Хорошо. Я буду его охранять? Холлоу рассеянно кивнула. Купец – самое ценное в их отряде. Пусть Змееныш защищает его, а ведьмаки с Рубайлами защитят их. После обсуждения плана караван тронулся. Под ногами сразу захлюпал темно-зеленый ковер мха, следы от подков принялись заполняться черной водой. Дискордовы Топи начинались редким смешанным лесом, а продолжались совсем чахлым сосняком, чьи деревья будто из последних сил пытались вытянуться к далекому солнцу. Холлоу поморщилась. Ей тут не нравилось. Не нравилась дымка молочно-белого тумана, которая висела в воздухе, словно паутина. Из-за нее Холлоу с трудом могла рассмотреть хоть что-то за двадцать шагов даже со своим острым зрением, дымка будто гасила звуки – плеск от шагов. И что особенно не понравилось Холлоу, это то, что в воздухе не жужжал мелкий гнус и не квакали сидящие на кувшинках лягушки. Но проводник уверенно вел их по привязанным к редким деревьями мерцающим кристаллам – вешкам. Внезапно из бочага что-то вынырнуло и попыталось вцепиться в одного из Рубайл. Холлоу успела: короткий взмах мечом и визжащее разрубленное тело рухнуло в топь. — Это… – сглотнул пес, видимо, новичок в отряде. — Кикимора! – рявкнула Холлоу, прислушиваясь к стремительно приближающимся шлепкам и пронзительному визгу. – Bloede, оборонное построение! Работники среагировали быстро и попытались выстроить повозки в защитный треугольник, но все же до конца не успели. Они нахлынули, будто орда муравьев, перебирая крабьими суставчатыми лапами. Их темно-зеленые, словно у рака, панцири блестели от воды и грязи, а слепые зобы, полные острейших зубов, издавали ввинчивающееся в мозг скрежетание. Новичок из Рубайл умер сразу: еще одна прыгнувшая кикимора вцепилась ему в шею, одним укусом перебив шейные позвонки. Товарищи погибшего зарычали и, ощетинившись топорами, принялись рубить, стараясь попасть в сочленения: там не было панциря. — Ликвидирую! – выплюнула Холлоу, отшвырнув от себя Аардом одну из жертв и тут же одним точным уколом в пасть прикончив вторую. Кикимор пусть и было много, пусть они лезли со всех сторон, но в тоже время они мешали друг другу: некоторые, взбесившиеся от дурной ярости и боли, вцепились в своих же, сгрызая кончики лап. Холлоу выполнила пируэт, сделала рипост и перерубила лапу еще одной твари. Яростно-игриво сражающийся рядом Мун сделал несколько шагов вперед, удаляясь от остальных: размашистые удары его меча едва не задевали наемников. — Ghoul y badraigh mal an cuach! [6] выругалась Холлоу. Откуда столько бестий? Караван зашел на территорию колоний? Нет, проводник — сейчас он яростно мяукал и колол во все стороны копьем — не стал бы подводить к улью: сгинет вместе с жертвами. А значит, чудовищ кто-то согнал или… подманил! Холлоу едва не утратила контроль, когда в плеяду плеска, хруста, скрежета, лязганья и ругани вплелся тонкий крик. Обернувшись, ведьмачка увидела: одна из мелких кикимор прорвала Рубайловский заслон и вот-вот прыгнула б на купца. Прыгнула б, не возникни на ее пути маленький единорожек с ножами. Чудовище клацнуло челюстями, смыкая их на выставленной в защитном жесте правой ноге. Той самой, на которой был браслет. Закричав от боли, Змееныш нашел в себе силы подобрать нож и вонзить его в подбрюшье: там панцирь был мягче. Хрустящая кикимора издала противный скрежет и издохла, а Змееныш отшатнулся, едва не свалившись в болотную жижу. Укус отхватил ему ногу по колено. — Мун, Змееныш! Мун Лайт понял ее без слов. Заревев, он врубился в остатки орды, пустив в ход собственные копыта. Хруст ломающихся панцирей и звуки лопающихся органов стали еще отчетливее. Холлоу же не медлила. Подхватив теряющего сознание ученика, она затащила его в повозку, стремительным движением перетянула хлещущий огрызок жгутом, одним шлепком привела беднягу в сознание, влила в рот водки и произнесла: «Игни». От боли в прижигаемой ране Змееныш закричал так, сорвал голос и часто задышал. По его лицу заструились слезы. Холлоу быстро осмотрелась: резня закончилась. Среди тел кикимор, в общей сложности тридцати, в грязи валялись семь Рубайл. Еще троих, раненых, затаскивали на повозки. Жалобно мяукающий проводник перевязывал остатки хвоста, а работники – легкие раны. Трясущийся и так и не выпустивший из копыт ларчик купец отделался испугом. — Победитель?.. – сунулся в повозку ничуть не пострадавший Мун Лайт. Холлоу покачала головой. Возможно, Змееныш выживет… скорее всего, выживет. Рана для настоящих ведьмаков поправимая: месяц плотного питания, регулярный прием Ласточки, и вскоре охотник с целой ногой вернется на тракт. Но искалеченному Уайту никогда не стать ведьмаком. Что-то шевельнулось на границе сознания Холлоу. Вздрогнув, она посмотрела вдаль, откуда пришла волна: туман там стремительно густел и будто плыл в их сторону. Он словно выкачал окружающую караван дымку и уплотнил в себе: теперь Холлоу могла просматривать все шагов на двести. Один за другим в нем зажигались огоньки. — Bloede! Холлоу метнулась к торговцу и схватила его за грудки: — Что у тебя в шкатулке?! Что у тебя в проклятой шкатулке?!! Торговец не отвечал, только продолжал открывать рот, как выброшенная на берег рыба. Ведьмачка выпустила несчастного и рявкнула на пытающихся откопать товарищей Рубайл: — Бросьте их! — Мы своих!.. — Бросьте, если не хотите лечь рядом! Огоньки плыли в воздухе, медленно вращаясь по спирали, беспорядочное нагромождение пылающих шаров, каждый с голову пони. Холлоу простонала, чувствуя, как по сознанию скребут мириады крошечных когтей, как рождается в голове беззвучный звон, как любое движение мысли сменяется космической инертной апатией. Усилием воли отвернувшись, она залезла в подводу. Туман двигался со скоростью неспешно трусящего пони, от него можно было попробовать просто убежать! Когда караван построился, Холлоу опасливо взглянула в сторону Огоньков. Полтораста шагов. — Хи… хи-хи… – внезапно глухим голосом произнес все еще стоящий рядом с повозкой Уайта Мун. Подобрав меч, он отошел от подводы и встал лицом к туману. У его копыт булькнула пустая склянка. — Ты что творишь?! Вскочившая Холлоу бросилась к нему, уперлась, пытаясь сдвинуть с места. Бесполезно, ее партнер стоял нерушимой скалой. — Это шутка… Всего лишь шутка! Холлоу отшатнулась, когда Мун изогнул шею, полуоглянувшись: его кончики губ, словно пораженные спазмом, вытягивались в противоестественную, абсолютно безумную улыбку. — Всего лишь шутка! Лицо Муна стремительно теряло краски, бледнело до крахмаленной белизны. На нем проступали черные вены: последствия Белой Крови. Из глаз покатились крупные градины слез, зрачки расширились, и Холлоу могла поклясться, что видит в них отражения далеких огней. И кое-что еще, что нельзя вылечить… — Плохая шутка… Холлоу обнажила меч, чувствуя, как от ужаса шевелятся волосы в гриве. Если он бросится, она не сможет его сдержать. И эта аура, Кошмар, словно дым лезет в глаза, душит… Но Мун не трогался с места. — Шутка!.. Меч рассек воздух и с плеском вошел в воду. Безумно стонущий, то и дело срывающийся на хохот ведьмак размахивал им, словно пьяный, сражаясь с… чем-то. Холлоу попятилась, поднялась на дыбы, развернулась и кинулась к тронувшемуся каравану. Запрыгнула в подводу и устало осела. Почему-то она была уверена, что в ближайшее время стычки с болотными чудищами не предвидится. Лежащий в другом конце повозки Уайт разомкнул глаза и, заметив Холлоу, слабо улыбнулся и попытался протянуть ногу. С его губ сорвался полусвист-полушепот: — Я… справился… Холлоу попыталась подать ногу в ответ, но не смогла дотянуться. Телега была небольшой, но сейчас между ними будто легла пропасть. Нога Уайта опала, и тот снова провалился в забытье. Холлоу оглянулась, с болью глядя на все еще секущего воздух безумного партнера. Оставившего ее с калекой у копыт, бывшего партнера. А потом его поглотил туман. [1] Один, два, три, четыре… (Ст. Р.) [2] Прямолинейно (В. Экв.) [3] Доброй ночи (В. Экв.) [4] Парень, мальчик (В. Экв.) [5] Проклятье (Ст. Р.) [6] Ругательство, непереводимая игра слов (Ст. Р.)