Мир — как дважды два четыре, Исключения в нем редки: Все продажно в этом мире От блондинки до брюнетки. И не стоит сладкой лире Доверяться сгоряча: Все продажно в этом мире — От судьи до палача. TODD, Акт Второй, «Выход судьи»
Воздух Лондона тяжёл и смраден. Он заполняет лёгкие густой массой, затрудняет дыхание, лишает способности мыслить. К этому сгустку запахов плесени и рыбы навеки примешались и человеческие страдания, и похоть, и грязь. Этот смрад будит всё то ужасное и жестокое, что многие годы копится в душе человека, гниёт там, чтобы в один момент вылиться на его лицо. Воздух Лондона. Так же ужасен, как и город, покрытый саваном из тумана. Лондон мёртв уже много лет: в роскошных дворцах царит вечный холод, тлен разъедает их внутренности, а в глазах людей отражается только безразличие, равнодушие ко всему, что не касается их лично. Мертвецы, привыкшие жить под удары Биг-Бена. Судья Терпин, лёжа на дорогих шёлковых простынях в тёмной комнате в одном из великолепных особняков недалеко от Вестминстерского моста, медленно открыл глаза. Уже который день мужчину мучили бессонница и липкое забытье, сражающее его только под утро. Судья поднялся с кровати, морщась от боли в висках, подошёл к огромному окну и раздвинул бархатные шторы цвета запёкшейся крови, впуская в комнату тусклый свет больного солнца и затхлый воздух Лондона. Тот мигом наполнил тело судьи, заставив этого сильного крепкого мужчину согнуться пополам в рвотном позыве. Теодор Терпин вот уже полгода мучается хандрой, жестокой и беспощадной. Премерзкая сука, она заставляла его ненавидеть самые привычные вещи, даже любимые занятия вызывали безразличие и тошноту. Сначала Теодор осознал, что суды и казни больше не разжигают в его душе охотничьего азарта, от которого бурлит кровь и рождается неистовая, всепоглощающая страсть. Следующий свой удар скука нанесла по женщинам. Судью, по первому его требованию, были готовы удовлетворить не только все уличные девки королевства, он без труда мог купить себе даже самых дорогих леди. И Терпин получал удовольствие от их общества, как и любой другой здоровый мужчина. Но однажды он ради интереса сравнил юную и изысканную фрейлину королевы с обыкновенной проституткой, и вдруг понял, что к своему немалому удивлению не видит между ними совершенно никакой разницы. В моменты страсти, обнажённые и разгорячённые, они вели себя абсолютно одинаково. Всё отличия между ними были лишь в тряпках. Без них что шлюха, что леди… А если содрать кожу, то и красота тел перестаёт быть аргументом. Судья знает, он проверял. Теодор понял, что больше не может получать наслаждение от крови и насилия, что женщины не возбуждают в нём прежней страсти. В исступлении он начал бросаться деньгами направо и налево, скупая недвижимость, землю, украшения, книги, реликвии… Для своих ищеек он приобрёл множество мест в государственных учреждениях, подарил борделям Лондона шкафы с невероятно дорогими платьями, каких не носили даже принцессы Великобритании. Но всё равно каждую ночь, неделя за неделей, он просыпался с испариной на теле и мечтал, моля Господа хоть о чём-нибудь, чего не смог бы купить за деньги… Очередная казнь в Тайберне как всегда привлекла много народа. Четвертовали какого-то мелкого-то ли убийцу, то ли вора. Терпин не счёл нужным даже прочитать дело, приговор можно вынести и без лишней волокиты с бумагами. Но закон об обязательном присутствии судьи на казни вызывал в мужчине жгучую ярость. Слушать вой преступника, сидя на лошади на холодном ветру, или же удобно расположиться перед весело пылающим камином, впускать в организм опиум и наслаждаться сказочным туманом в голове, единственным, что хоть на время может победить скуку? Ответ для судьи был очевиден. Палач только приступил, люди изнывали в сладком ожидании мучений и криков. Но что-то в её всегда однородном рокоте смущало Теодора. Он медленно обвёл глазами площадь, не понимая странного беспокойства, вдруг им овладевшего. И увидел. Её. Она стояла в самом центре толпы, в светло-зелёных глазах отражалась не первобытная жажда крови, а скорее любопытство и жалость к осуждённому. Судья почувствовал, как сердце пропустило один удар, а кровь в венах закипела. Черноволосая девушка в этой жаждущей кровавых зрелищ ораве с таким чистым и невинным лицом, одета хоть и бедно, но чисто и опрятно. Ему захотелось облачить её в красный бархат, украсить тонкую шею золотом и распять на своей постели, наслаждаясь волнующей страстью, выпивая чувства девушки, как воду из хрустального родника. Терпин подал знак Бидлу Бэмфорду, приставу и своему доверенному лицу, и, когда тот подошёл, указал ему на девушку с коротким приказом: — Проследи за ней, а затем приведи ко мне. Но не пугать. Антея наблюдала за казнью. И уже через несколько минут осознала, что зря поддалась уговорам и пришла смотреть на это жуткое действо, лишённое всякой морали. Она не понимала, как Джон может каждый день сталкиваться с этим и сохранять доброту в своём сердце. Девушка отвела взгляд от деревянного помоста со страшным колесом и улыбнулась: такова судьба палача — относиться к мучениям и гибели человека также, как к убийству цыплёнка на обед. А её судьба, как невесты палача, ночами после казней обнимать его могучее тело и изгонять демонов, которые поливают кровью его сны. Антея уже собиралась пробиваться через толпу, чтобы уйти с площади, как вдруг почувствовала на себе взгляд чужих глаз. По телу пробежала дрожь, девушка начала оглядываться, пытаясь понять, кто же смотрит на неё. Лучше бы она этого не делала… На неё смотрел судья. Человек, имя которого вызывает панический страх у всех без исключения жителей Лондона. Чудовище, способное отправить на ужасную смерть и женщину, и ребёнка. Он смотрел на неё, медленно раздевая взглядом, ощупывая её тело, снимая с него кожу. Цепкий взгляд холодных серых глаз пробирался в душу, выворачивал наизнанку. Антее вдруг показалось, что она кукла, которую разбирает на части не в меру любознательный и жестокий ребёнок. Девушка как могла быстро пробиралась сквозь разгоряченное кровавым зрелищем и бушующее, словно море в шторм, столпотворение, чтобы не слышать нечеловеческого крика и душераздирающих стонов казнённого, чтобы скрыться от ледяного взора судьи. Не успела… Её поймал за локоть маленький толстый мужчина с поросячьими глазами и зубами крысы. Пристав Бэмфорд. Он ласково улыбнулся Антее и жестом пригласил в дорогой и вычурный экипаж: — Судья Терпин желает видеть вас, мисс. — Но в чём я провинилась, сэр? — испуганно пролепетала девушка, отчаянно пытаясь вырваться из цепких ручонок. — О, моя милая! Об этом вы спросите у него сами. Прошу вас, садитесь уже! — пристав втолкнул сопротивляющуюся девчонку в карету, кивнул кучеру и примостился рядом с ней. На все вопросы перепуганной и растерянной Антеи он не отвечал, демонстративно уставившись в утреннюю газету. Бэмфорд оставил девушку в кабинете судьи и ушёл, плотно закрыв за собой дверь. Антея немного успокоилась и теперь с интересом рассматривала великолепную обстановку комнаты. Портьеры и гобелены на стенах, книги в кожаных переплётах, изысканная антикварная мебель, обитая редкими тканями — всё это вызывало в девушке настоящий восторг, как и у любого человека, выросшего в нищете. Антея представляла, как бы она сидела в этой комнате и пила чай, читая книгу и наслаждаясь теплом камина… Она даже не услышала, как открылась дверь за её спиной. — Мисс, приветствую, — звук низкого бархатного голоса спровоцировал в сердце новый всплеск паники. Антея замерла на несколько мгновений, и только потом повернулась к судье. — Добрый день, сэр… — пролепетала она, приподнимая юбку и учтиво склоняя голову, как это делали знатные дамы. Тишина наполнила комнату. Судья снова пристально рассматривал её, медленно снимая взглядом кожу, а Антея не могла набраться смелости оторвать взгляд от пола. — Ты, наверное, гадаешь, зачем я пригласил тебя к себе? — первым нарушил молчание Теодор. Он приблизился к девушке, двумя пальцами приподнимая её лицо, провёл острым ногтем по щеке, заставляя смотреть себе в глаза. — Значит, на это была причина, сэр, — произнесла она, нервно дрожа. — На самом деле я хотел узнать твоё имя. Ты заинтересовала меня там, на казни. Тебе было жаль этого преступника, верно? Нечасто увидишь в людях жалость к убийцам, — судья усмехнулся, не выпуская из руки тонкое лицо. — Итак. Твоё имя. — Меня зовут Антея, сэр… И я не понимаю, что натворила. Почему я здесь? — голос срывался на плач, который девушка уже не могла контролировать. Она хорошо знала, на что способен человек, стоящий перед ней. Газеты восхваляли его как сияющую длань справедливости, а по улицам ползали чудовищные слухи. Кровь и смерть текли рекой по площадям, мостам, бурным потоком наполняли Темзу, вселяя ужас в жителей Туманного Альбиона. — Красиво, — мужчина улыбнулся, обнажая слегка заострённые зубы. — Видимо, твоя мать прочла много греческого эпоса, раз выбрала для дочери имя мифологического существа, — казалось, что судья не услышал последний вопрос, он был полностью поглощён глазами своей гостьи. — Антей — великан, сын Посейдона, бога морей. А женское Антея — цветок. Твоя мать знала, как назвать девочку с таким потрясающим лицом… Судья наконец убрал руку от щеки девушки и медленно наклонился, целуя её в лоб, проводя пальцами по спине и рёбрам Антеи. — Я хочу сделать тебе подарок, — отстранившись, сказал он. После чего достал из внутреннего кармана камзола драгоценный цветок изумительно тонкой работы и протянул его девушке. — Возьми. Это тебе. Мои слуги проводят тебя домой. Растерянная, ничего непонимающая Антея приняла подарок и рванулась прочь из комнаты. Судья усмехнулся, глядя ей вслед, и прикоснулся пальцами к своим губам, ещё хранившим тепло и мягкость её кожи. Через два часа служанка принесла ему драгоценный цветок, завёрнутый в грубую ткань. «Умная девочка, ты всё поняла, — подумал судья, предвкушая захватывающую охоту. — Да, эта победа не обещает быть лёгкой, но тем интересней. Ты будешь моей, девочка. Как и все до тебя»… Драгоценность жгла тонкие руки, когда Антея ехала в карете домой. На служанок и пристава, которые её сопровождали, она старалась не смотреть. Девушка дрожала, как лист на осеннем ветру, и тщетно пыталась успокоить нервно бьющееся сердце. Из-за страха, паники и непонимания путались мысли; к горлу подступила тошнота. Антея хотела закрыть сухие глаза и забыться во сне. Несмотря на то, что экипаж довольно быстро выехал на Норрис Стрит, где девушка жила вместе с палачом, это время показалось бедняжке почти вечностью. Занятая своими спутанными мыслями, она даже не удивилась тому, что пристав точно знает, где она живёт. Бэмфорд галантно открыл дверцу кареты, помог девушке выйти, даже поцеловал кончики её пальцев. Но Антея лишь недоумённо посмотрела на него, что-то тихо пролепетала и бросилась в дом. Небольшое двухэтажное строение в одном из многочисленных переулков, пересекающих Норрис Стрит, было для Джона и Антеи началом всего. Здесь они выросли: сын бедного адвоката и малютка-сирота, потерявшая в тот ненастный день свою семью и случайно уснувшая на шатких ступенях. Здесь они полюбили друг друга, поклялись в вечной верности. И вроде бы история стара и банальна. Даже глупа в каких-то моментах. Кровавый жнец, бездушный палач, чей заработок — чужая жизнь. И девчонка без прошлого и будущего, чужая по крови и вере. Зверь и красавица. Англичанин и гречанка. Но они действительно любили друг друга. Только Джон знал, сколько сил тратит его невеста на содержание старого дома. Когда он возвращался после очередной казни, его встречали запах горячей еды, порядок и счастливые глаза, излучающие нежность и заботу. И только Антея знала, как горько по ночам может плакать палач, какие призраки приходят к нему вместе с луной. Им было хорошо вместе в родном, бедном, но чистом доме. Заработок Джона позволял ему купить дом ближе к центральным улицам, одеть Антею в красивые платья. Но каждый заработанный цент был нужен для другого — палач знал, о чём мечтает его невеста — о тёплом море и домике с вишнёвым садом, о трёх детях и лошади. Они спали в одной кровати много лет, согревая друга друга теплом, но не разу за все эти годы он не посягнул на чистоту её тела. Антея хотела надеть белоснежное платье невесты и пойти под венец невинной, как учила её вера. И Джон уважал её принципы. Уважал и полностью доверял ей. Антея захлопнула дверь, прижалась к ней спиной и закусила нижнюю губу. Ей показалось, что пристав сейчас погонится за ней и заставит вернуться в страшный особняк судьи. Что-то тяжело упало на пол, и гулко зазвенело эхо в полупустом доме. Девушка скосила взгляд и вздрогнула: драгоценный цветок, потрясающе тонкой работы. Стоит, наверное, как половина этой улицы. Как пол-Лондона. И хоть высшего образования Антея не имела, она поняла, что такие дорогие подарки не делают просто так. Что, приняв его, она уже согласилась… на что? Ледяные мурашки пробежали по рукам и внутренней стороне бёдер. Появилось отвращение к самой себе и вместе с этим пришла злость. Девушка распахнула дверь, выскочила на улицу в надежде, что карета ещё не уехала. Ей повезло — Бэмфорд разговаривал с каким-то мужчиной, одетым во всё чёрное, всего через несколько домов от неё. Антея подбежала к нему и, не обращая внимания на удивлённые взгляды, положила в пухлые, скользкие от пота руки пристава свёрток. И так же быстро, как и появилась, исчезла за крепкой дверью своего жилища. Чтобы не думать о случившемся, девушка занялась домашними делами и не заметила, как пролетел день. Жениху она сразу решила ничего не говорить. Незачем беспокоить его, тем более, с такой-то работой. Джон вернулся, когда на улице уже стемнело. Этой ночью он не плакал: своей жертвой кошмары выбрали Антею. Во снах она убегала от окровавленного убийцы с лицом судьи, плутала по коридорам огромного дома и не могла спрятаться. Он настигал снова и снова, рвал её тело на куски, пил кровь из разорванных вен. В эту ночь палач гладил свою любимую по плечам, прижимал к своей груди и обещал защиту от всех монстров на свете. Но мог ли он выполнить своё обещание?..***
Прошло пять дней. Антею не беспокоили ни судья, ни пристав и всё произошедшее стало медленно уходить в туман памяти. Повседневные заботы отвлекали, не давали вспоминать и раздумывать о случившемся. Это было даже хорошо, ведь ушли кошмары и беспричинные слёзы. Страх и нервная дрожь затаились где-то очень глубоко внутри. Постепенно всё вернулось на круги своя. Антея шла на рынок. Нужно было купить овощи и мясо. По старой привычке она свернула в один из малозаселённых переулков, единственными обитателями которых были крысы и коты. Здесь опасно было ходить по вечерам, но днём этот маршрут использовали многие. Жаль, что в тот день все местные женщины решили пойти за покупками длинной дорогой. Сначала перед девушкой возникли двое в чёрных одеждах и с каменными, лишёнными эмоций лицами. Беспокойство змеёй скользнуло по сосудам, заставляя кровь холодеть. Антея развернулась в противоположную сторону и зашагала быстрее. И снова ей преградили путь, но теперь уже трое. Мужчины сзади и спереди медленно надвигались на неё. Девушка бросилась направо и уткнулась носом в широкую грудь. Первое, что она увидела, был камзол тёмно-винного цвета. Потом она услышала голос. Жуткий, завораживающий, глубокий, словно пропасть, и удушающий, лишающий воздуха и воли, как петля на виселице. Так удав гипнотизирует кролика, так маньяк заманивает жертву в свою ловушку. — Невежливо отказываться от подарков, мисс. Тем более от моих подарков, — стальная хватка сжала тонкую шею. Затем мужчина резко дёрнул её подбородок вверх, заставляя Антею смотреть ему в глаза. — Вы очень сильно обидели меня. Неужели цветок вам не понравился? Неужели вы настолько избалованы своим нищим женихом? Жалкая и бесполезная попытка вырваться была раздавлена ещё в зародыше — Антея попыталась оторвать его руки от себя, вонзившись ногтями в сухую кожу, прикладывая все силы, но судья лишь злорадно ухмыльнулся и одним резким движение впечатал вырывающуюся девушку в замшелую стену дома. Прижался к ней своим телом, заломил девичьи руки над её головой, прикоснулся губами к виску. К маленькой жилке с пульсирующей в ней жизнью. — Не сопротивляйся. Я не хочу делать тебе больно. Я дам всё, что попросишь: платья, украшения, слуг! Я введу тебя в самые изысканные общества. Только. Не сопротивляйся. Мне! На ничтожное мгновение Антея обмякла в его руках, тихонько застонала, поддаваясь его алчущим губам. И судья почувствовал, как кипит в нём желание и жизнь. Он хотел обхватить её за бёдра, но вместо раскрытых объятий получил неумелый, но чувственный удар худого колена. Секунды ей хватило, чтобы оттолкнуть от себя согнувшегося пополам Теодора и броситься прочь. «Вырвалась!» — единственная ликующая мысль в голове, мокрая земля под ногами и ветер в лицо. Несколько секунд… а потом — боль в затылке и темнота. — Сэр, — пристав Бэмфорд наклонил голову, все ещё держа в обеих руках свою любимую трость. — Я подумал, что нужно… посодействовать вам. — Благодарю за ваше вмешательство, Бидл, но больше никогда не вмешивайтесь, ясно? — Терпин стоял над распростёртым на земле телом девушки. Лицо его не отражало ничего, кроме ярости. — В особняк её! — В подвалы? — учтиво спросил пристав. — Нет, — на жёстких губах судьи появилась жуткая улыбка коршуна, настигшего жертву. — В мои покои. Антея открыла глаза и с радостью подумала: «Получилось! Вырвалась!» Но руки неприятно затекли, а её кожу ласкает тончайший шёлк. Девушка приподняла голову и взвыла от ужаса и отчаяния. Тёмное дерево антикварной мебели, тяжёлые шторы, лёгкий, едва заметный запах неизвестных трав. Она лежала на огромной кровати, на кроваво-красных простынях, с привязанными к изголовью руками. Распятая и обнажённая. Беззащитная. В уголках глаз появились жгучие слёзы. Сердце билось, как мышь в когтях кошки. Безнадёжная попытка освободиться — только содранная кожа на запястьях. Судья сидел в тёмном углу, куда не проникал свет от пламени в камине, смотрел на хрупкую девушку, которая ещё не видела его. Чёрные волосы разметались по подушке, кожа выглядит такой бледной на кровавых простынях, ротик приоткрыт в беззвучном плаче. Да, такой он желал её видеть. Возможно, это единственная честная девушка во всём Лондоне. И она будет принадлежать ему. Чистый глоток воздуха, который вернёт ему желание жить дальше. Теодор медленно встал, ещё медленнее приблизился к Антее. Танцующие языки пламени осветили сильный торс, широкие плечи; тёмные, с проседью волосы стали огненными. Она даже заметила его не сразу. Вздрогнула, вскрикнула и заплакала: — Прошу вас! Отпустите! Не надо, умоляю! — Тшшшш… — судья опустился на неё сверху, заскользил по холодной коже её округлых плеч губами. Приподнялся на локтях и слизал капельки слёз с щёк, провёл одной рукой по чёрным локонам, другой — по небольшой упругой груди. Он наслаждался ею, смаковал каждую деталь, как гурманы растягивают дорогое вино. Ей бы успокоиться, позволить ему приласкать себя. Признать его власть, силу и право. Глупая девчонка… — Не троньте! Я не хочу, не надо! Я не хочу! — кричала Антея, извиваясь под ним, не давая притронуться к себе. — Не хочешь? — зло прошипел мужчина, сжимая грудь так, что побелели костяшки пальцев. — Чего не хочешь?! Скажи мне, давай же, Антея! Но девушка только заскулила. Больше он не целовал её лица. Только выпирающие ключицы. Она не захотела по-хорошему. Что же… Теперь она не может вздохнуть от боли, которую причиняют ей жестокие ласки. Судья впивался зубами в мягкую кожу между грудей, пальцами проникал в нежные складки между её ног, раскрывая их, царапая острыми ногтями изнутри. Горячие слёзы текли по щекам и попадали на губы. Но вдруг всё закончилось. Зубы больше не рвали кожу, пальцы покинули её лоно. Вместо этого появилось другое. Шершавый язык медленно путешествовал по шее, острым соскам и рёбрам. А потом, ещё ниже — на бёдрах и нежных складках. Будто Теодор хотел забрать обратно всю боль, что ей доставил. — Так тоже не хочешь, м? — тёмные глаза вновь появились перед ней. Чёрные омуты с красными огнями на дне. — Не хочу. Отпустите меня! — взмолилась Антея. Мужчина вновь вернулся к её широко разведённым ногам. Влага между ними так и не появилась. Пальцы требовательно протиснулись между дрожащими бёдрами, меж сухих складок. — Тебе же хуже, — прорычал Терпин. Он подмял девушку под себя, притиснулся ближе, чтобы чувствовать запах девичьей кожи. И вошёл в неё во всю длину. Тесно, как только возможно. Антея коротко вздохнула и перестала сопротивляться. Мужчина почувствовал кровь её невинности и зарычал от сладкого чувства. Он был уже на пределе — горячей тесноты ему хватило, чтобы потерять контроль над собой — он двигался в ней рваными быстрыми точками. Пытаясь вызвать у девушки теперь хотя бы крик, хотя бы приглушённый, сдавленный стон боли, унижения или наслаждения — уже неважно. Теодор набрал темп, зарычал, как зверь, но этим только больше распалил себя. Маленькие груди прыгали в такт его толчкам. Судья потянулся, хотел впиться в плотно сжатые губы, но девушка отвернула лицо, зажмурилась. Теодор выругался, намотал чёрные локоны на руку и оттянул назад, впиваясь в незащищённую шею. Резкое, быстрое и последнее движение вперёд — и мужчина тяжело упал на распятую под ним девушку. Он часто дышал, не пытаясь успокоить бешеный пульс. А она только беззвучно плакала, в бессилии сдвинув вместе ноющие ноги. Нет, судья представлял себе всё не так. Теодор хотел, чтобы она всхлипывала от желания, просила прикоснуться к себе. И сейчас, получив своё силой, через боль, он не почувствовал удовлетворения. Глухая, злая тоска защемила в его сердце. — Скажи, что желаешь меня, — хриплый голос подводил хозяина. Антея покачала головой, повернулась к нему и горько улыбнулась: — Ни одна женщина никогда не скажет тебе этого добровольно. — Ошибаешься, — судья встал с кровати, даже не посмотрел на неё, будто не услышал едких слов. — Ты скажешь. И очень скоро, поверь мне. Теодор набросил на себя халат, потом разрезал верёвки, стягивающие руки. Антея подумала, что он её отпустит. Но мужчина сбросил девушку с кровати на пол, перешагнул через неё, взял в руки колокольчик. Раздался мелодичный звон. В комнату почти сразу заглянул пристав. Судья поджёг папиросу с опиумом и указал нею на нагую девушку: — Эта ведьма ворвалась в мою комнату и пыталась меня соблазнить. Бидл, отвезите её в тюрьму. И начинайте готовить дело — до праздников мы должны закончить с этим. — Да, сэр, — кивнул пристав и потянул Антею за руку. Девушка непонимающе взглянула на одного мужчину, на другого, дико закричала и потеряла сознание.***
От меня она скрывала Свои жуткие мученья. Толпа вокруг кричала, Им хотелось развлеченья. Жизнь — игра со смертью! И где святость — там и грех! Бил её я плетью, Хотя считал её я лучше всех! КиШ, «Невеста палача»
Капля воды набухает на выступе в стене. Растёт, переворачивает всё с ног на голову. И срывается вниз. Тихий звук кажется громом, единственный звук, пронизывающий время. Капля разбивается на миллионы частичек, но Антее кажется, что это её мир рушится опять и опять, стекло сыплется под ноги. Невыносимый звон от разбитой вдребезги судьбы. Заключённая не знает, сколько времени провела в сырой, покрытой плесенью камере. Здесь нет окна, а свет даёт одинокий чадящий факел над дверью. Его отблески не в состоянии победить тьму и большая часть помещения погружена во тьму. Еду Антее приносили редко и всегда немного, поэтому сначала девушка пыталась считать дни, отмечая камнем на стене приходы тюремщика, мрачного и молчаливого человека. Когда несчастная попыталась поговорить с ним, он ударил её плетью по ногам. Итак, получалось, что в темнице её держат примерно одиннадцать дней. Где-то там, наверху, бурлит жизнь. Где-то там сильные мира сего решают её судьбу. Антея всё ждала, когда же её поведут на судебное заседание, чтобы попробовать оправдаться, воззвать к человеческим чувствам, доказать, что она невиновна. Бездействие убивало. Время растягивалось, засасывало девушку в бездонную пучину, как болото. С каждым новым часом всё тяжелее казались мысли, всё непослушнее тело. Она пыталась увлечь себя тем, что рисовала на стенах камнями, царапала белые полосы. Но и это не помогало. В конце концов единственным её занятием стало бездействие, тупое подчинение судьбе и времени. На пятый день заключения, по её подсчётам, она перестала вставать с грязного тюфяка, служившего ей кроватью. Только подтягивала себе миску с варевом и ела, когда внутренности начинали выворачиваться наизнанку от голода. Никто не посещал заключённую. Вначале Антея мечтала о свидании с Джоном. «Хотя бы пару слов, о Господи!» Потом начала надеяться на встречу с приставами, ведущими её дело. Девушка знала, что ей положен адвокат. Но злобная тварь — интуиция — беспощадно подтолкнула её к мысли, что дело уже решено. Никто и ничто ей уже не поможет. Кто она? Сирота, чужестранка, ведьма. Костёр уже собран, нечего сопротивляться, только хуже будет. И больнее. Как тогда. На шестой день дверь заскрипела и впустила в каземат свежий воздух. Антея встрепенулась и вдохнула его полной грудью. Да, по сравнению с затхлой духотой камеры воздух Лондона казался сладким. В помещение вошёл тюремщик и вручил посетителю факел. Девушка приподнялась на своём ложе и не поверила глазам. Согнувшись почти пополам, в комнату вошёл палач. — Джон! — радостно вскрикнула Антея, вскочила с пола, вцепилась в решётку. — Я так скучала, Джон… По щекам потекли тёплые солёные слёзы радости. Она хотела, чтобы он подошёл, дотронулся до неё хотя бы сквозь прутья. Мужчина молча приблизился к камере почти вплотную, но когда Антея попыталась прикоснуться к его рукам, отступил назад, смерив девушку презрительным, полным затаённой ненависти взглядом. — Джон? — растерянно произнесла она, также делая шаг назад. — Я вернулся домой вечером, как всегда. Но тебя не было, — голос, тяжёлый и мрачный, резал без ножа. Джон смотрел на неё исподлобья, не моргая. — Я искал всю ночь. Оббегал все окрестные улицы, собрал своих друзей. Ни следа. Наутро решил идти в полицию. Просил, чтобы они нашли или тебя, или твоё тело, или твоего убийцу. Тогда я сразу решил для себя, что, если ты мертва, убью подонка собственными руками. И плевать на закон. Но к полудню следующего дня к нам домой приехали весьма уважаемые люди и пригласи меня в суд. Ты догадываешься, что я там услышал? Антея стояла, прижимая руки к груди и глотая слёзы. Пелена застилала глаза, в висках стучала кровь. Неужели?.. — Нет, нет! Всё неправда! Ты же знаешь, Джон! Я люблю тебя, поверь мне, прошу! — она попыталась дотянуться до него, но мужчина не сделал и шага ей навстречу, и девушка просто повисла на прутьях. — Я видел женщин, мужей которых ты соблазнила. Видел девушку, у которой ты украла ребёнка. Я говорил с судьёй, в спальню которого ты влетела через окно. Не смей говорить мне о любви, шлюха Дьявола! — последние слова он выплюнул ей в лицо. — Ты и меня использовала все эти годы! Ты втерлась в доверие к моим родителям и проникла в наш дом! И после этого ты думаешь, что я вновь попадусь на твои уловки? — он ухмыльнулся и покачал головой. — Прощай, Антея. Пусть Господь судит твою грешную душу. Я больше не хочу участвовать во всём этом. За твою казнь предлагают хорошие деньги, но я попытаюсь отказаться. Дверь с грохотом закрылась. Но девушка слышала только звон стекла под его ногами. Сердце, кажется, перестало биться. Может, оно и к лучшему. И снова одна в душном подземелье. Много дней темноты и молчания. Много страшных мыслей, исчезающих в кровавом тумане боли. Лучше бы она умерла ещё там, в подворотне. Чья-то жёсткая рука легла на бедро, заскользила вверх, задирая грязные лохмотья. Требовательные пальца зарылись в спутанные волосы. Девушка приоткрыла глаза, но ничего не увидела. Только тьма и разноцветные круги. Когда она ела в последний раз? Но голода не было, только жар в голове и сухость во рту. К её губам кто-то поднёс чашу с прохладной жидкостью. — Пей! — голос, глубокий и завораживающий, заставил подчиниться. Вода приятно увлажнила горло, пробудила где-то внутри крохотный огонёк жизни, едва трепещущий, почти погасший. Девушка приподнялась на своём тюфяке, взяла чашу в руки и начала пить воду жадными глотками и, когда та закончилась, попросила ещё. Пришелец улыбнулся уголками губ и подал ей полную флягу. Сам он сел прямо на пол рядом и молча наблюдал, как она пьёт. — Вы пришли убить меня, судья Терпин? — равнодушно спросила Антея хриплым, треснувшим голосом. — Нет, моя дорогая. Я пришёл спросить, чего ты хочешь? Скажи, я всё сделаю. Она хотела слышать его голос, хотела ощущать тепло его рук. Но только не молчание, только не темнота. Девушка всхлипнула и прижалась к груди единственного человека, пришедшего к ней, чтобы… Пожалеть? Теодор улыбался и гладил её по голове, обнимая тонкое тело, ставшее почти невесомым за время заключения. Прикасался губами к ледяному лбу и сухим губам, чувствовал, как откликается на его ласки измученное тело, жаждущее тепла. — Скажи! Ты знаешь, что должна сказать и всё это закончится. Я клянусь тебе. Антея часто закивала и тихо-тихо прошептала: — Я желаю вас. Я сделаю всё, что вы прикажете. Она ещё не осознала своих слов, когда мужчина поднял её на руки и вынес из каземата. Где-то в голове звучал его приглушённый голос: «Ты только моя. Навсегда моя». Вокруг слышались злые голоса. Девушку вырвали из рук судьи, разорвали на ней остатки одежды и поволокли куда-то вверх по лестнице. В глаза ударил солнечный свет, Антея зажмурилась. Толпа безумствовала, когда обнажённую ведьму тащили к помосту. Каждый хотел бросить в неё камень, вырвать клок волос. Сотни рук пытались вырвать её из кольца охранников, чтобы избить, разорвать, задавить. Но вот под ногами деревянные ступени, и сознание вернулось к Антее. Она непонимающе оглядела людей, стоящих вокруг, помост и остановила на судье полные боли и ужаса глаза. Он улыбался. В это краткое мгновение тюремщики привязали не сопротивляющуюся девушку к столбу. Палач медленно подошёл к бочке, где лежали плети, смоченные в специальном растворе, разъедающим кожу, и взял одну. Антея взглянула на Джона, сжала губы и закрыла глаза. Толпа, затихшая на мгновение, чтобы подхватить первый крик жертвы и умножить его, разнести над городом, напряглась. Резкий звук разрезал зыбкую тишину, и плеть влажно и остро обняла тонкое тело, заставляя ведьму прогнуться назад. Люди, наоборот, подались вперёд и разочарованно вздохнули: проклятая тварь молчала, выдержала первый удар, паскуда. Но и второй, и третий не вызвали в ней даже стона. Джон бил остервенело, вымещая на ней всю свою боль. Но даже он не смог нанести ей больше шести ударов. — Кричи же… — прошипел он, размахиваясь ещё, и ещё, и ещё… — Сдается мне, наш палач жалеет ведьму, — с улыбкой произнёс Бидл. — Наверно, он околдован. Судья коротко взглянул на него, кивнул с удовлетворением и хотел было сделать знак рукой, но в этот момент площадь потряс невыносимый, нечеловеческий крик. Девушка, не сводившая взгляда с судьи, всё правильно поняла. И теперь она кричала и извивалась, пытаясь освободиться, избежать новых ударов. Палач стискивал зубы, чтобы не дать волю слезам. Толпа заголосила ей в ответ. Каждую новую красную полосу на белоснежной спине люди встречали с восторгом, граничившим с помешательством. А ведьма кричала, выла, пока не потеряла голос. И когда на её коже не осталось живого места, когда пол вокруг столба окрасился алой кровью, из её груди доносились только жалкие хрипы. Антея уже не чувствовала боли и видела только солнце над облаками. Редкое явление в Лондоне — звезда выпуталась из савана облаков именно в этот день. Джон отвязал девушку от одного столба, чтобы намертво привязать её к другому, над ворохом хвороста. Палач поднял голову, когда закончил с её ногами, и встретился взглядом со слабо улыбающейся Антеей: — Вишни, Джон, ты помнишь? Они цветут весной… По спине палача пробежали мурашки. Он резко вскочил, будто обжёгся, схватил факел и ткнул им в сухие ветки. Огонь радостно облизал их и устремился к окровавленной девушке. Пламя быстро поднялось по лохмотьям, вспыхнуло на волосах, и дым скрыл тонкую фигуру уже умершей ведьмы. Толпа молчала. В воздухе Лондона был растворён запах её кожи, её волос, её крови. Судья не мог им надышаться. Он глотал его жадно, неистово, чувствуя, как по венам быстрее бежит кровь. В каждой частице его тела разжигалось неутолимое желание жить. Брать от жизни всё. Судья взял прах из костра и развеял его над Темзой. Теперь Антея часть Лондона. Часть его воздуха. — Что случилось приятель? — трактирщик разглядывал угрюмое лицо палача. Джон так и не притронулся к джину и сидел, сердито нахмурив лоб. — Кто посмел тебя обидеть? — Она умерла… — чуть слышно произнёс парень, поднял взгляд на трактирщика, кулаком стирая скупую мужскую слезу. — Моя подруга детства. Моя невеста. Я убил её, понимаешь?! Собственными руками! — кричал судья, вырываясь из рук приятелей. Жестокие судороги сводили горло, но он продолжал кричать, видя перед собой только изуродованное огнём и плетью тело. Старый дом в одном из многочисленных переулков, пересекающих Норрис Стрит, был продан. Джона больше никогда не увидят в Лондоне. За его окном теперь шумел прибой и цвели вишни. Трое сироток бегали по небольшому саду, прячась от своего седого отца, горько плачущего каждую ночь.