День, когда возможно все

      Еще не до конца проснувшись, Стив привычно втянул сухой кондиционированный воздух спальни. Какао, молоко, едва ощутимая нотка зефира. Он повернулся на бок, подгребая поближе уютно сопящего Питера. Тони, как и следовало ожидать, уже и след простыл. Может, он и вовсе не ложился после того, как принес Пита к ним в кровать? В последнее время Тони вбил себе в голову, что Пит окажется омегой («Я тоже в детстве пах какао, а у Брюса есть статья о наследовании запахов» и т.д. и т.п.). И поэтому Стив должен был все свое внимание и любовь отдавать исключительно ему. Даже когда спит. А уж Тони как-нибудь переживет. Убеждать его, что не зависимо от модуса сына первым и самым любимым все равно будет Тони, что его любви хватит еще на троих-четверых маленьких Старков и даже останется, что Питер — это совсем другое, было бесполезно. Как и напоминать о том, что ответы на анализы не менялись ни разу, и то, что там черным по белому написано, что Пит — альфа. Стив тихонько вздохнул, стараясь не потревожить своей печалью светлый пушок на загривке уткнувшегося ему куда-то под мышку сына. Совместное пробуждение в Сочельник так и оставалось недостижимой мечтой. Пока недостижимой. Может, еще лет пять-десять и Тони, наконец, перестанет бояться слова «семья», «совместные праздники» и «традиция» совмещенных в одном предложении? Хотя о чем он? Если большая часть широкой общественности до сих пор пребывает в святой уверенности в том, что и Тони и Стив — альфы, а Питер — усыновленный ими ребенок трагически погибшей четы Паркер (у него даже была вполне себе реальная тетя Мей, Стив с ней встречался пару раз для прессы, очень ответственная и целиком и полностью положительная барышня) — о чем тут говорить? Пять лет назад, когда Стив наконец-то уговорил Тони пройти обследование, серьезно обеспокоенный преследовавшей Тони в течение месяца тошнотой, и выяснилось, что никакое это не отравление, не болезнь, не магия, не происки их многочисленных врагов, а обычная беременность, хотя что может быть обычного в беременном Тони Старке? — тот заявил действительно обалдевшему от реальной перспективы стать в ближайшие полгода отцом Стиву: или они поступят так, как считает нужным Тони, или никак. То есть Тони все равно сделает по-своему, но в этом случае его будущее, вернее, будущее их совместного ребенка не будет иметь к Стиву никакого отношения. Совсем. В те времена, казавшиеся теперь невероятно далекими, их отношения едва только стали «отношениями». Тони еще вовсю учился доверять ему и команде: не свои новейшие разработки, не спину в бою, а себя самого. Не глянцево-журнального, с наглой ухмылкой, футуристическими очками на носу, бокалом виски в одной руке и полуодетой красоткой в другой, а настоящего Энтони Эдварда Старка со всеми имеющимися достоинствами и, в большинстве своем надуманными самим Тони, недостатками. С самым страшным из них, твердой уверенностью Тони, что любить его просто так, не за его деньги, власть, влияние в обществе, не за его изобретения или хотя бы умение отсасывать так, что от одного воспоминания о жарком и порочном рте вставало с такой силой, что действительно впору было забивать гвозди, невозможно, Стив боролся до сих пор. Стоит ли удивляться тому, что тогда, когда все еще только начиналось, он испугался и пошел на попятную? Умом Стив понимал, что все это — только для блага и безопасности Питера. Какие бы ультрасовременные протоколы Тони не задействовал — если кто-то лишний узнает, что Пит не приемный, а родной, то охота за ним, как за наследником корпорации Старков, пойдет в разы интенсивнее. «Поверь моему опыту, Кэп, быть Старком — не самое приятное, что может случиться с ребенком», — сказал как-то Тони, и Стив невольно задумался: сколько же раз пытались похитить самого маленького Энтони Эдварда, и сколько из этих попыток оказались удачными? Поэтому счастливыми обладателями тайны настоящего происхождения Питера Паркера были только самые проверенные люди, которым Стив верил как самому себе, и которые могли постоять за малыша в случае опасности ничуть не хуже, а, может быть, и лучше родителей. И именно поэтому Тони так тщательно контролировал дозы их совместного появления на публике, на вопросы о его теперешней личной жизни отвечал такое, что вставлять в текст без купюр было просто невозможно, а на немногочисленных совместных фотографиях, которые периодически появлялись в прессе, смотрел на Питера с настолько плохо скрываемым недоумением, словно только-только начинал осознавать, что находящийся рядом мальчонка имеет к нему какое-то отношение. На самом деле Тони как-то, в приступе абсолютно не свойственной ему трезвой откровенности, признался, что до сих пор не понимает, как от такого как он могло получиться такое совершенство как Пит? Нет, конечно, гены Стива, но ведь он, Тони, все время все портит, разве нет? Как бы там ни было, но пресса принимала фарс за чистую монету, привычно рассматривая поступки Старка через призму его взаимоотношений с собственным отцом: мол, яблоко от яблоньки, и чего можно хотеть по отношению к приемному ребенку от человека, в шесть отправленного собственными родителями в интернат в другой штат? — и все шло по накатанной уже не первый год. Да, разум твердил, что Стив тогда поступил верно, согласившись с Тони, но… Как любит повторять Наташа — сердцу не прикажешь. Сердце требовало невозможного: совместных походов по магазинам, поедания мороженного и сладкой ваты в парке, катания на каруселях и прочих маленьких радостей, которые, возможно, и делают семью — семьей. И признания Тони. Перед всеми. Нет, Тони не был плохим отцом. Он был очень хорошим отцом, практически помешанным на безопасности и благополучии своего единственного сына, не способный отказать ему ни в чем и… и именно поэтому рассчитывать сегодня на совместный поход по рождественской ярмарке в Брайант-парке и катке там же или, возможно, даже о давно обещанных Питеру елке и катке в Рокфеллер-центре, не приходилось. Тони вообще наверняка забыл о том, что сегодня праздник. Это у него даже после рождения Пита получалось с завидной легкостью: стоило только зайти в мастерскую и открыть файл с очередным проектом. Счастье, что Питер, внешностью больше напоминавший Стива в детстве, такой же маленький, хрупкий и трогательно-лопоухий, мозгами и привычками пошел в Тони: какая-нибудь головоломка на компьютере или интересная книжка могли занять его настолько, что порой чуть ли не силой приходилось отрывать его от них, чтобы покормить и уложить спать вовремя. Поэтому увлеченность Старка он понимал и принимал, как собственную, ни сколько не обижаясь периодическим творческим «запоям» Тони, а напротив считая это чем-то вроде отличительного признака, позволявшего лишний раз похвастаться в школе. Тем более что Старк, если верить Джарвису, даже находясь на вершине творческого угара, периодически интересовался как дела у сына, привычно забивая на себя, на свои потребности и нужды, но никогда не забывая про него. — Доброе утро, папочка! — Стив, вынырнув из размышлений, под которые умудрился как-то незаметно задремать, обнаружил, что их почти пятилетнее чудо проснулось и сладко зевает под боком. Пижама с последней любовью Пита — Хенком Пимом в костюме человека-муравья — задралась, так что Стив немедленно воспользовался подвернувшимся шансом и еще минут пять Пит захлебывался смехом, пытаясь уйти от щекотки. — Каток? Ты обещал! — отсмеявшись, Питер посмотрел на него умилительными щенячьими глазками — точь-в-точь Тони — сопротивляться было невозможно, да Стив и не хотел. — Сначала душ, чистим зубы, завтракаем, а после — посмотрим. — А Тони пойдет? Папочка, уговори его пойти, пожалуйста! Я знаю, он не любит, когда холодно, но каток — это же здорово! — Пит выбрался из кровати и направился в сторону своей спальни. То, что Питер не называет Тони отцом, в очередной раз больно кольнуло Стива в сердце. Тот сам настаивал на этом, для поддержания легенды, и Стив не раз и не два пытался поговорить с Тони, объяснить, чего он себя лишает, что так нельзя, но Старк был непреклонен, более того — оба раза, когда он прижал Тони всерьез, закончились отвратительными скандалами и от ночевок в своей прежней спальне Стива спасло только то, что Тони не желал, чтобы об их размолвках догадался Пит. Нельзя сказать, что Стив не понимал, что именно является истинной причиной всего произошедшего и происходящего — понимал и еще как. Умом понимал. А сердце все равно не могло смириться. — Вот сам его и попросишь. Тебе он точно не откажет, — сорвалось с губ, прежде чем Стив осознал что говорит. Это был запрещенный прием. Роджерс, как хороший парень, не должен был говорить так… Но какого черта? Завтра Рождество, и от того, что Тони один раз позволит себе отпустить поводок, никому не будет хуже, правда? В конце концов, их совсем не обязательно должны узнать, на них ведь не написано «Тони Старк и компания», особенно если Тони обойдется без темных очков, абсолютно неуместных на катке, и от одной из своих машин, известных, кажется, любому жителю Нью-Йорка. Так Стив уговаривал себя вплоть до Рокфеллер-центра, куда они вопреки всем его опасениям, что Тони в последний момент все-таки найдет себе какое-нибудь срочное дело и каким-то образом сможет улизнуть, отправились на такси. Сам Тони в сторону Стива не смотрел, увлеченно показывая что-то Питу в новеньком Старкфоне, в котором их сын разбирался на порядок лучше своего девяностолетнего отца, но того, как он не смотрел, было вполне достаточно, чтобы чувствовать свою вину на все сто процентов. И даже больше. Потому что стратег из Питера должен был выйти хороший, а вот шпион — абсолютно некудышный. Забив на умывание и зубную пасту, он сразу же рванул на поиски Тони. Стив замешкался лишь на пару мгновений и догнал его только на пороге кухни. В отличие от Роджерса, не всегда способного отыскать Тони даже по запаху несмотря на то, что Старк был его парой, особенно когда тот не хотел чтобы его отыскивали, Питер справился со своей задачей в рекордно короткий срок. «У меня супер-паучье чутье!» — заявил он как-то отцу на вопрос, как ему раз за разом удается этот фокус, действовавший даже в отношении Наташи и Клинта. «Только, пожалуйста, давай пока обойдемся без паутины и полетов на ней, хорошо?» — попросил он тогда, стараясь поддержать игру и не думать о том, что лет через десять вполне может оказаться, что никакая это была не игра, а он как всегда просмотрел самое очевидное. Но Питер серьезно кивнул и на тот момент этого было более чем достаточно. — Тони, пожалуйста, пойдем сегодня на каток. — выпалил он прямо с порога. — Папочка говорит, что если я хорошо попрошу, то ты точно пойдешь. Пожалуйста-пожалуйста, пойдем! — Я думал, ты хотел сегодня что-то паять? Разве нет? — Тони нежно взъерошил светлую макушку сына, ткнувшегося с разбегу ему в живот, голос его звучал привычно ласково, как всегда, когда он говорил с Питом, но вот поражающей способности взгляда, который Тони адресовал затормозившему в дверном проеме Стиву, позавидовал бы боекомплект последнего собранного Марка. — Хотел. Вечером. А утром — на каток. Миссис Гиббсон говорила, что в Рокфелрровском центре наряжают самую красивую елку на Рождество. И Гари, и Гвен, и Мэри Джейн там уже были и даже Флеш Томпсон был, а я — нет. — Разве уже Рождество? — непритворно изумился Тони. — Угу. Завтра. У нас же елка в гостиной, ты что, не заметил? — Питер наконец поднял голову от живота Тони, коротко глянул на него и снова уткнулся, обнимая изо всех сил. — Кхм… Я… как-то нет… Послушай, паучок, может, вы сходите с папой, а я пока тут… — пробовал сопротивляться Тони. — Я хотел с тобой… — совсем тихо проговорил Питер, едва слышно шмыгнул носом, и это решило все. — Эй, эй! Конечно, мы пойдем все вместе. Только сначала умойся, почисть зубы и не халтурь как вчера, Джарвис все видит, правда, Джарвис? — Так точно, сэр, — ожил Джарвис. — Ну вот, потом папа сделает блинчики, ты поешь и тогда… — И тогда мы поедем! Ура! Я тебя люблю! — Питер ожил, как по мановению волшебной палочки, чмокнул Тони в щеку и умчался к себе в комнату. — Тони… — попробовал Стив, чувствуя как к еще не забитым бесконечными чашками кофе имбирю и корице примешивается запах разогретого металла и креозота*, появлявшиеся всегда, когда Тони был сердит, испуган или просто чем-то недоволен, долгое время сбивавшие Стива с толку и позволявшие Старку столько лет успешно маскироваться под альфу. — Лучше молчи. Пит вернется через пару минут. Не уверен, что смогу сдержаться, если ты скажешь еще хотя бы слово. — Тони устало прикрыл глаза, и Стив почел за благо заняться тестом, прекрасно понимая, что как бы ему не хотелось сейчас в очередной раз попытаться поговорить по душам, лучше в кои-то веки последовать совету Тони. Пит и вправду вернулся в рекордные сроки, кое-как умытый и одетый в такой наряд, что Тони, при всей своей любви к эпатажу, весело заржал, взял его за руку и увел обратно, переодеваться. И наверняка заодно чистить зубы. Поэтому сейчас они были практически неотличимы от сотен других людей, в основном, конечно, гостей города, отправившихся провести сочельник в центре. Если предположить, что у всех этих людей есть тестовая модель еще не вышедшего в продажу старкфона и браслеты, способные призвать броню. Стив, опрометчиво решивший, что самое сложное позади, через несколько минут после приобретения билетов на каток в который раз убедился, что расслабляться рано. Пока он переобувал Питера и проверял как на нем сидит защита, Тони продолжал пялиться на свои коньки, словно видел их впервые. С запоздалым ужасом до Стива дошло, что парень, выросший в Калифорнии, скорее всего никогда не стоял на льду. Но ведь Тони родился на Лонг-Айленде, так? И учился в Массачусетсе, верно? Не мог же он никогда-никогда не надевать коньки? — Тони, ты как, в порядке? — Стив осторожно дотронулся до плеча Старка, в то время как Питер, нетерпеливо подпрыгивая рядом, вертел головой по сторонам, не особо обращая внимания на взрослых. Или делал вид, что происходящее ему ни капельки не интересно, — это он тоже, кстати, прекрасно умел, когда дело касалось Тони и его неспособности с первого раза быть гениальным во всем. — А? Да, конечно! Вы пока идите, я вас догоню. — Тони, давай я по… — Кэп, мне кажется, или ты путаешь меня с Питом? — опасные огоньки зажглись в темных глазах, как случалось всегда, когда Тони казалось, что Стив слишком опекает его, и в таком состоянии оставлять Тони не годилось вовсе, ничем хорошим это не закончилось ни разу, но ведь вокруг были люди и музыка, и запах карамели и хот-догов, и разноцветная громада лучшей елки под открытым небом (просто лучшая, конечно, у них, в Башне) — что могло случиться? То, что когда дело касается Тони Старка, случиться может что угодно, он понял очень скоро. Питер, одетый в толстовку в цветах Железного Человека, словно маленькая ало-золотая торпеда носился среди немногочисленных катающихся — Стив только успевал извиняться перед всеми теми, кого сынишка успевал подрезать перед тем как умчаться дальше, и на некоторое время достаточно долгое отсутствие Тони не то что отошло на второй план, но как-то не особо бросалось в глаза, благо забот у Стива было с Рокфеллеровский центр. А потом, на очередном витке, он увидел Тони. Тот стоял у бортика с самым мрачным и решительным видом, и Стиву, честное слово, стало окончательно не по себе. Даже перед битвой за Нью-Йорк у Тони не было такого лица. Даже когда он в прямом эфире сообщал Мандарину адрес своего местожительства — и то лицо у него было намного проще. Но тогда дело, конечно, не касалось Питера. Ради которого Тони мог, не задумываясь, совершить что угодно, отказаться от чего угодно, не размышляя ни минуты. Даже достать звезду с неба, если собрать ее самому, по каким-то причинам, не получилось, а не то что лихо сделать один круг по рождественскому катку. Стив не успел даже вздохнуть — не то что крикнуть что-нибудь предупреждающие (да и вероятность того, что его не послушают, была абсолютной величиной) или броситься на подмогу, когда одновременно произошло несколько вещей: Пит, вынырнув из-за чьих-то ног, радостно вскрикнув, бросился обнимать Старка, Тони, заметив его, наконец отлепился от бортика, решительно и не так уж неумело заскользил навстречу, с напоказ пижонски засунутыми в карман руками, и в этот же момент кто-то из проезжавших мимо слегка задел его. Миг Тони еще пытался удержать равновесие, и ему бы это непременно удалось, если бы не руки в карманах, которые он чисто рефлекторно попытался выдернуть, но, кажется, зацепился браслетом, а потом мелькнули ноги в синих, на прокат, коньках, и Стиву показалось, что оглушительный треск от соприкосновения головы Тони и льда было слышно на Аляске. Видимо, звук показался слишком громким не только ему. — Папа, папа, папочка! — Пит кинулся к неподвижно замершему на льду Тони, и его голос наконец-то разбудил Капитана Америку. — Джарвис, 911, — выкрикнул он, заставив отшатнуться находившихся рядом. — Уже, капитан, — невозмутимо раздалось из кармана, и, кажется, это напугало окружающих гораздо больше, чем недавний окрик. Время, словно заколдованное, стало, как в бою, восприниматься кадрами: вот он только что на другом конце катка, а вот уже — на коленях около Тони, одной рукой обнимает дрожащего Пита, другой — проверяет пульс на шее Тони. — Бу! — неожиданно воскликнул Старк и распахнул глаза. — Испугались? Здорово я вас, ага? Стива окатило таким облегчением, что только прижавшийся к боку Питер позволил удержаться на ногах. Хотелось одновременно схватить за плечи этого идиота и трясти со всех сил или наоборот целовать, забыв о многочисленных зеваках и неподобающем для собственного сына зрелище. Вместо этого он с усилием воли сглотнул и внимательно рассмотрел Тони. Тот был бледным, но уже без той пепельной серости, так напугавшей его и Питера минуту назад. И продолжал лежать, как-то странно глядя на собственного сына, что по меньшей мере было необычно, зная насколько такая неподвижность не в характере Тони. Вокруг них толпились посетители катка, кажется, узнавшие их и вовсю пользовавшиеся камерами, парамедики скользили от входа с носилками и чемоданчиками, а Тони все лежал, не пытаясь подскочить, потребовать все отменить и всем разойтись, продолжая смотреть на еще всего в слезах, но уже неуверенно улыбающегося Пита. Он все-таки опомнился, когда его попытались уложить на носилки, но одного короткого «Папа, пожалуйста» оказалось достаточно, чтобы он снова послушно замер и был молчаливой паинькой всю дорогу до больницы и все то время, пока не примчались Пеппер с Наташей, увидевшие в интернете ролик, на котором Пит с перекошенным лицом бежит к Тони — и когда только успели снять? — и не увезли Питера с собой в Башню. После этого Тони опомнился, включил «Старка» на полную катушку, и угомонить его оказалось возможным только забрав домой. Все оказалось не так страшно, как нафантазировал себе Стив на катке, — бывали у Тони дни намного хуже. Не после рождения Питера, но все же. Неудачливый фигурист отделался легким сотрясением мозга, вывихнутой лодыжкой в не туго застегнутом коньке и ушибленным, напополам с многострадальными ребрами, самолюбием. Стив был готов к тому, что за пределами больницы Тони устроит ему генеральный разнос из цикла «А я говорил!», но вместо этого он молча позволил усадить себя в подогнанную Хеппи машину и снова впал в глубокую задумчивость. Тони, заткнуть которого до конца не могли даже поцелуи и медленная фаза сна, Тони, которому сейчас полагалось говорить обо всем, не закрывая рот, громко возмущаться, вспоминая произошедшее, и срываться на Стива, который, он сам это чувствовал, был один виноват в произошедшем, просто молчал. Не считая чисто рефлекторного всплеска активности в больнице, всегда проявлявшейся удручающе одинаково (сначала лежит без сознания, потом, стоит только очнуться, — пытается улизнуть всеми возможными способами, с обязательным финальным скандалом), Тони был с самого падения непривычно тих и неподвижен. Такой Старк не просто настораживал, такой Старк пугал. Ладно, еще можно было предположить, что резкая встреча затылка и льда породила очередную гениальную идею, — но за столько лет Стив уже немного научился различать приходы музы, и нет — сейчас было абсолютно не похоже — не тянуло ни на Альтрона, ни даже на очередную броню. Последней каплей, подточившей камень сегодняшнего душевного спокойствия, стало то, что Тони безропотно дал помочь ему выбраться из машины и — вот уж чудо из чудес! — никак не прокомментировал, когда Стив осторожно поднял его на руки. Словно и не заметил, хотя еще утром, посмей Роджерс не то что попробовать — заикнуться о подобном — и никакое художественное воображение не помогало представить ужасные последствия такого проступка. А сейчас — ничего. Тони просто перекинул руку через шею, так естественно, будто Стив только тем и занимался, что таскал его, словно какую-то принцессу, вверх-вниз по Башне каждый день. И продолжал молчать. Стив кивком поблагодарил Хеппи, который, посмотрев на Роджерса как на самоубийцу, поспешил покинуть место неминуемого, по его мнению, и что уж там, опыту, взрыва и, дойдя до капота мустанга, осторожно усадил на него Тони. Тот продолжал изображать из себя статую, и Стив больше не мог: — Тони! Тони, объясни мне, что происходит? Тебе больно, ты не можешь говорить, что-то с головой? Вызвать врача? Не молчи, черт бы тебя подрал! Ну хочешь — ударь меня, скажи какой я идиот, что ты предупреждал… — Он назвал меня «папа». На миг Стиву показалось, что это его приложили головой об лед. То есть все это, молчание, задумчивость — только из-за того, что Пит оговорился? Он-то себе навоображал всяких ужасов, а оказывается, Тони опять мучается из-за ерунды. — Питер просто испугался, но это нормально, Тони, тут бы любой… Я сам, если честно, но это вовсе не повод сердиться на него… я уверен, ты что-нибудь придумаешь для прессы… Тони наконец посмотрел на Стива осмысленно, и от этого взгляда ему захотелось провалиться под фундамент Башни. Потому что для Тони, по всей видимости, это вовсе не было ерундой. — Сердиться? Сердиться?! На что сердиться? На то, что его отец — трус? — Тони на миг просто задохнулся от эмоций и теснящихся на кончике языка слов. — А что если бы я сломал себе шею на этом чертовом катке? Что бы запомнил Пит? Что его отец настолько боялся всего, что даже запрещал ему называть себя «папа»? И единственный раз, когда он смог так назвать меня, стал последним? — Тони… — А что если он уже сам не хочет так называть меня? — Тони… — Что — Тони? Я уже сорок лет как Тони! — заорал он, а потом вдруг резко сдулся и добавил едва слышно. — Я просто хотел защитить его… так боюсь… что кто-то его… все время… а выходит, как Говард… на те же грабли… Что Питер будет думать про меня когда вырастет, что он сейчас уже думает? Стив осторожно обхватил ладонями его лицо, поднял так, чтобы видеть глаза, и поцеловал. Приближающееся Рождество в который раз показало себя лучшим праздником, способным исполнить даже самые, казалось бы, неисполнимые мечты. А подарки… Зачем ему еще что-то, если у него уже есть Тони и Пит? — Давай спросим у него самого? Хотя мы, альфы, всегда необъективны, когда дело доходит до наших омег. — Тони заворчал ему в губы, пытаясь что-то сказать, видимо, о модусе сына и о излишней самоуверенности собственного мужа, а может, еще какую-нибудь колкость из привычного репертуара, но Стив поцеловал глубже, и все возражения, объяснения и разбирательства были благоразумно оставлены на потом. Потом, когда они сядут все вместе и объяснят Питеру, почему его фамилия не Роджерс или не Старк. Или когда Тони в прямом эфире заявит, что он омега и скоро второй раз станет отцом. Или когда Стив спустя столько лет наконец-то наденет кольцо ему на палец и услышит заветное «да». Или когда они каждый год будут напоминать Тони, что сегодня — Рождество. День, в который стоит капельку притормозить и переосмыслить все то, что делал весь год, или даже всю свою прожитую жизнь. И совсем не важно, что просыпаться вместе в Сочельник Тони так и не научится. Какая, в конце концов, разница, если для совместных пробуждений есть все остальные триста шестьдесят четыре дня в году?