Love is...

      Юнги всегда был острым на язык.       Иногда настолько, что хотелось его придушить, но в общем-то Ютака не жаловался. Особенно надоедало сонное нытьё с утра или дикие вопли по типу «ай ты извращенец» в душе. Или в обед, когда парень звонил с работы и жаловался на «придурков, что окружают его светлое величество». Или вечером, когда Юнги приходил домой голодный и сонный и начинал материться на весь свет, в том числе и на бедного Укэ, который предпочитал затыкать любимого самым банальным и известным способом — поцелуем. Но и после этой невинной шалости он хорошенько получал по шее, правда, несильно.       Юта знал, что парню нравятся эти поцелуи, в ином случае мужчина бы хорошенько получил от него сковородой по башке, или же кулаком — Юнги мог вломить так, что синяки после ударов заживали месяц, а то и больше.       Сам по себе парень был немного злой и раздражительный, любил покричать на несчастных друзей и своего возлюбленного, который за время их отношений стал непробиваем и устойчив к различным оскорблениям, даже выучил парочку. Если Ютака умеет материться на японском, почему бы и на корейском не научиться?       А история их знакомства была вообще какой-то странной. В тот день Ютака ехал в переполненном вагоне метро и спал стоя, ругая себя на чём свет стоит. Был отличный выходной, ничего не предвещало беды, правда, каждый второй норовил сбить его с ног или раздавить — но в принципе Укэ не жаловался. Бывали ситуации и похуже — например, когда его нагло облапал в метро какой-то двухметрового роста трансвестит, а потом оказалось, что он украл у мужчины пару тысяч йен. Но тот выходной Ютака запомнил на всю свою жизнь.       Так получилось, что кто-то толкнул мужчину, и тот слегка оступился и наступил на ногу рядом стоящего парня, реакция которого не заставила себя ждать.       — Блять! Ты слепой? — на удивлённого Ютаку злобно уставилась пара тёмно-карих глаз. — Или с координацией проблемы?       — Прошу прощения… — Укэ был почти вежливым человеком, поэтому решил усмирить пыл парнишки своей вежливостью, но тот, кажется, был не настроен на светские разговоры.       — Впредь смотри, куда наступаешь, осёл! — парень, расталкивая пассажиров, медленно пробирался к выходу из вагона, а мужчина ещё долго удивлённо смотрел ему вслед.       Что-то в этом парне зацепило его тогда… Но Ютака не понимал, что. Может быть, внезапная негативная реакция на обычную в переполненном вагоне ситуацию — ну подумаешь, наступили тебе на ногу случайно, зачем орать? Но после этого случая истеричного парнишку Укэ не видел.       Прошло несколько дней, и Ютака не мог забыть о незнакомце, который весьма нелестно о нём отозвался. В голове возникало молодое, искажённое злобой лицо. Явно парень был иностранцем, пусть и тоже азиатом. Но на японском говорил хорошо, значит, жил здесь довольно долгое время.       Новая встреча не заставила себя ждать — ожидая поезд в том же несчастном метро, мужчина почувствовал тяжесть чужой руки на своём плече и обернулся.       Перед ним стоял тот самый парень. Кто же это ещё мог быть.       — Ты чего? — удивился Ютака, глядя на парня во все глаза. А тот нахмурился так, словно хотел уйти отсюда поскорее, выдал:       — Короче… Я хотел извиниться за тот случай. И вот я извиняюсь. Прости, что наорал на тебя, придурок, — и быстро ушёл, оставив мужчину наедине с шоком и изумлением.       Вспоминая тот день, Ютака понимал с каждым разом — он влюбился в Юнги сразу, в том вагоне, когда наступил ему на ногу. Похоже, что это была любовь с первого мата.       Позже они встретились вновь, только на этот раз Ютака встретил странного парня, идя после работы домой. Юнги нашёлся на ветке дерева с порванными штанами и царапинами на лице. Испуганные глаза с ужасом смотрели на лающую внизу собаку, которая, впрочем, скоро потеряла интерес к нему и ушла по своим делам.       Ютака не мог не забрать его, такого по-детски испуганного какой-то собакой и язвительного до невозможности. Помогая парню слезть с дерева, мужчина услышал в свой адрес много удивительных выражений, описывающих его умственную составляющую и то, откуда у него растут руки. Да и по дороге домой парень что-то злобно бормотал на корейском, и Ютака понимал, что это были тоже не очень лестные выражения.       — Ты от неё бегал что ли? — смеялся Укэ, отдавая парню свои джинсы. Тот глянул на него исподлобья.       — Я собак боюсь, — шмыгнул он носом, забирая штаны. — А эта ещё и лаяла на меня. Бешеная какая-то.       Где-то в глубине души Ютака скакал от умиления, как девчонка. Но его хватило лишь на добрую улыбку, на которой и задержал внимание странный парень.       — Как ты это делаешь? — спрашивал Юнги у него после.       — В смысле? — не понимал Ютака, изумлённо выгибая бровь.       — Улыбаешься, — парень приподнял уголки своих губ кончиками указательных пальцев.       — Ну, знаешь ли, для того, чтобы улыбнуться, надо немного напрячь мышцы лица и попытаться состроить дружелюбную мину…       — Да я не об этом, дебил, — прервал его возлюбленный нетерпеливо. — Я имею в виду другое. Своей улыбкой ты мёртвого из могилы поднимешь. Вот мне интересно, как это у тебя получается.       Ютака так и не понял, что Юнги имел в виду под этими словами, но не стал переспрашивать. Он замечал, что парень часто мило залипает на его улыбку, но старался не показывать этого. Потому что при виде очарованного Юнги мужчина сам не мог спокойно жить — в груди появлялось какое-то светлое чувство, такое щемящее и безусловно приятное. Наверное, Ютака в эти моменты понимал, что за колкими словечками и обращениями типа «придурок», «дурак», «идиот», «дубина» и прочими скрывалось нечто, подобное тому, что чувствовал сам Юта.       Во время болезни Юнги становился совершенно невыносим. Вот и сейчас он лежал в кровати и ворчал как старый дед, хотя после целого дня, проведённого в выполнении приказов «принеси-подай», ворчать должен был как раз-таки Укэ.       Но что поделать, если твоё сокровище болеет… Приходится чем-то жертвовать. Даже терпением и нервными клетками.       — Когда же ты уснёшь наконец, чудовище? — не выдержал мужчина, возводя глаза к потолку. Со стороны кровати послышался ехидный смешок. — Или ты идёшь спать, или будешь ночевать в подъезде.       — Иди сам ночуй! Я из-под одеяла не высунусь даже под страхом смерти! — прогундосил в ответ Юнги, отчего Укэ в миллионный раз почувствовал приступ «щенячьей нежности». — Тем более я болею. Ты не выгонишь меня.       — Запросто выгоню. Широяму же выгонял.       — Это потому что он твой друг. А меня ты любишь вообще-то.       — Да ну? — взгляд с ехидным прищуром обратился на лицо парня, и тот смущённо кашлянул, заворачиваясь в одеяло и отворачиваясь от мужчины. Ютака подошёл к кровати и присел, положив руку на бок свернувшегося в клубок Юнги. Тот фыркнул.       — Ну да. Как это ещё можно назвать? Я матерю тебя и забочусь о тебе, ты меня кормишь и жить без меня не можешь. Разве это не любовь?       — Странное у тебя понятие любви, — задумчиво протянул Ютака, забираясь на постель уже полностью и обнимая болеющего.       — А ты как думал? Любовь выражается не в этих сопливых признаниях, цветочках и конфетах, а в том, как ты к человеку относишься. Я, конечно, хочу тебя убить иногда, но без тебя мне грустно и скучно. С тобой хотя бы поболтать есть о чём. Но меня иногда бесит то, что ты не слушаешь меня и уходишь на работу в мороз в лёгкой одежде. Дебил.       Ютака усмехнулся, а сердце забилось чаще от таких неожиданных признаний. Конечно, не таких, как в кино или книгах — намного, намного лучше.       — Мне казалось, что при нашей первой встрече ты меня возненавидел, — проговорил мужчина, мягко целуя Юнги в затылок.       — Нет, это не так. К тому же, я извинился! — Ютака тихо рассмеялся. — Когда я тебя обругал, я почувствовал что-то странное… Наверное, это была любовь с первого мата.       — Наверное, — Ютака счастливо улыбнулся и прикрыл глаза, прижимая парня поближе к себе и крепче сжимая его в объятиях.       Видимо, не он один так думал.