Пересекая черту

Вам знакомо это чувство, когда делаешь не то, чего от тебя ждут? Когда все считают, что у тебя и в мыслях подобного нет, а ты буквально одним движением доказываешь обратное? А чувство, когда совершаешь нечто запретное? Переступаешь начерченную окружающими черту. Оно особенно остро, когда никто не знает о твоих поступках. Когда все считают, что ты на одной с ними стороне, а ты лишь улыбаешься им в ответ и киваешь, стоя уже одной ногой за чертой, готовясь в очередной раз перейти через неё. Люси знала, каково это. Сидеть в гостиничном номере, снятом где-то на окраине Крокаса, который чудом оказался не занят на время магических игр, и ждать. Она не первый вечер приходит сюда, каждый раз перед этим ведя с собой длинный монолог о том, почему этого делать не следует, насколько это опасно, рискованно. Ночами после произошедшего она всегда с ужасом представляет, что будет, если кто-то узнает. Один любопытный взор, и она пропала. Гильдия вряд ли поймет её, как бы близки и дружны они не были. Всё потому, что Люси переступила грань дозволенного. И будет переступать. Будет каждый вечер ждать, когда Она придёт. Будет с ужасом вспоминать о том, что вытворяла на смятых жёстких простынях дешёвого гостиничного номера. Будет краснеть при одной мысли, что кто-то в соседнем номере слышал её стоны, которые она честно пыталась сдержать. Но под напором этих умелых рук такое просто не представляется возможным. Будет вспоминать, как извивалась на неудобном матрасе, как прогибалась в спине, желая быть ближе, слиться с Ней в единое целое, таяла от касаний в самых потаённых местах, там, где её не касался никто. Привычный звук открывающейся двери. Привычные мягкие шаги, которые выдаёт лишь противный скрип половиц. Люси сидит спиной, она не видит лица вошедшей, но прекрасно представляет себе эти хитро сощуренные глаза и надменную улыбку победителя. Вошедшая и не сомневалась, что Хартфилия придёт. По-другому и быть не может. Девушка чувствует горячее дыхание в районе сонной артерии. Кровать — единственное, что не скрипело в этой комнатушке. И Люси, стыдясь своих мыслей, готова сгорать от одного образа в голове, представляя, как Она одним грациозным и бесшумным движением вмиг оказывается прямо возле неё, стоя на четвереньках на пока ещё чистой кровати, а Её губы непозволительно близко от её шеи. Непозволительно. Это слово сюда не подходит, ведь черту дозволенного они давно перешли. Едва уловимый укус в плечо, а затем заклинательница чувствует, как Она больно оттягивает волосы назад, наматывая светлые пряди на кулак, давая себе большую свободу действий. Её губы лишь только начали исследовать шею, ключицы, плечи Хартфилии, а у последней уже сбивается дыхание. Люси до сих пор не видит лица той, что так страстно изучает её тело сейчас — неудобное положение головы не позволяет, но это и ненужно. Она может запросто представить этот соблазнительный образ в своей голове. Точнее, могла бы, если бы у неё ещё была возможность думать о чём-то, кроме руки, которая сейчас, забравшись под тонкую кофту, не оставляла без внимания ни один сантиметр тела, с нежностью и непонятно как с нею совместимой страстью касаясь буквально везде. Миг, и Люси лежит головой на неудобной подушке, а Она с хитрой ухмылкой нависает сверху. Заклинательница медленно поднимает дрожащую руку и кладёт Ей на талию. Как ожидалось, её запястья вмиг перехватывают и прижимают по обе стороны от светлой головы. Она никогда не позволяла касаться себя. Лишь во время их первой встречи. Было в этом что-то такое, особенное, делающее всё происходящее ещё более интимным (хотя, казалось, ближе уже и некуда), придающее больше неправильности происходящему. Как до этого дошло? Как получилось так, что весёлая, краснеющая при любом намёке на поцелуй девушка сейчас в откровенной позе лежит в одном из захудалых отелей, изо всех сил сдерживая стоны, плавясь от касаний соперницы, сама не осознавая, как это произошло, но не желая прекращать? Да и разве важно это сейчас? Люси подумает об этом ночью, когда, смыв с себя последствия очередной встречи с Ней, будет лежать и молиться всем богам, чтобы ни одна живая душа не узнала о её вечерних походах. Она будет думать об этом и утром, когда сядет за завтраком вместе с друзьями, когда будет наблюдать их полные презрения и едва уловимой ненависти взгляды, брошенные в сторону Саблезубых. Когда, встретившись с Её взглядом, краснея, опустит голову, надеясь, что никто не заметил этого жеста. А сейчас Люси будет лишь стараться сдержать рвущийся наружу стон, отчаянно зажимая рот ладошками. Потому что тогда грань смоется окончательно. Забудутся все запреты, всё, что существует вне этой комнаты, и чувства окончательно возьмут контроль над разумом. Останутся лишь она и темноволосая девушка, что сейчас безжалостно разрывает последнюю преграду, оставляя заклинательницу полностью обнажённой. Как добраться до гостиницы в разорванной на две половинки и без того короткой кофте, она тоже подумает потом, ведь когда Её пальцы касаются тебя там, всё остальное теряет смысл, кажется глупым и неуместным. Всё обыденное становится неправильным, а то, что происходит сейчас, — чем-то неотъемлемым, что всегда было и будет продолжаться каждый вечер. Словно так и должно быть. Словно не сделать это также глупо, как забыть позавтракать утром. Когда пальцы сменяются жарким языком, Люси не сдерживается, и протяжный стон слетает с губ. Нет смысла больше зажимать рот ладонями, ведь Она всегда добивается своего. Никогда не связывает руки блондинки, не держит хрупкие запястья своими холодными ладонями, но всегда заставляет ее нарушать тишину номера именно таким способом. Язык сводит с ума. Такой горячий по сравнению с холодной кожей, которую Хартфилия чувствует, когда Она прижимается оголёнными нескромным платьем участками тела к её обнажённой коже. И когда Она добавляет к языку пальцы, этот дикий контраст льда и холода заставляет грудь вздыматься ещё чаще, судорожно глотать ртом воздух и желать, чтобы это не прекращалось всю ночь. Люси на пределе, и именно в этот момент Она отстраняется. Слегка приподнимается на руках, выжидательно смотря на заклинательницу. Этого взгляда достаточно. Здесь всё происходит по Её правилам, поэтому Люси произносит те два слова, которые от неё ждут. — П-пожалуйста, Минерва, — шепчет она на выдохе. Имя Орланд перерастает в очередной сладкий стон. Это единственные слова, которые звучат в этой комнате каждый вечер. Таковы правила этой игры за чертой. Позже Она уйдёт, так и проронив не слова. Как всегда. Но это в очередной раз заставит Люси ещё долго лежать на гостиничной кровати, свернувшись клубочком, и рыдать, потому что она не понимает, зачем всё это, почему каждый вечер она, так ненавидя себя, приходит сюда. Почему делает это, зная, как потом будет чувствовать себя использованной? Почему, чёрт возьми, понимает, что где-то глубоко в душе боится прийти однажды и не дождаться Её, боится пораниться? Это пугает даже больше, чем то, что согильдийцы узнают правду. Но сейчас ещё есть пара мгновений насладиться происходящим и отдаться всепоглощающему чувству, словно изъедающему изнутри. Потому что это неправильно. Потому что это за чертой дозволенного.