Вся правда о любви

Изнывая от слепящего света нескончаемого летнего полдня, Алек сладострастно наблюдает, как тренировочный меч Ричарда ритмично ударяет в стену их душной комнаты. Свесив ноги, он растянулся на кушетке, позабыв притворяться, что читает раскрытую на коленях книгу. Мускулы обнаженной спины Ричарда перекатываются под тонким покровом кожи, завораживая его, как ничто и никогда более. Ни книги, ни недозволенные науки, ни дурман, ни опасность. — Ричард, — окликает он, перекрикивая удары меча о стену, — слишком жарко. Ричард не обращает на него внимания. При желании, ему хорошо это удается, но Алек не терпит, когда его не замечают. — Мне скучно, — гнет он свое, ниже соскальзывая на кушетке и скрещивая на груди руки. — Я в такую жару даже думать не могу. — Он улыбается, склонив голову набок, касаясь щекой потертой жесткой обивки. — И мне не постичь, как ты можешь тренироваться в эдаком пекле. Такие физические нагрузки определенно вредны. — Все дело в дисциплине, — отвечает Ричард, не отводя взгляда от стены. — Мог бы и сам соблюдать ее почаще. Алек издает пренебрежительный возглас, и откидывает со лба мокрые пряди волос. Пальцы у него влажные и липкие, а вязкий воздух пропитан удушливым смрадом гнили, отбросов и скопища немытых тел. Духом летнего Приречья. — Скука. Всё скука. Ты мог бы меня развлечь. Ричард фыркает. — Сам развлекайся. Я тебя на привязи не держу. — Он и не думает прерывать своего занятия, выпады следуют один за другим. — Мог бы прогуляться. — Бессмысленно. Подожду, пока стемнеет. — Может, к тому времени Ричарду захочется пойти с ним. — Тебе не следует так усердствовать. Это противоестественно. — Он медленно садится на кушетке, позвонок за позвонком распрямляя спину. — Сам же потом с ног будешь валиться. Услышав это, Ричард, наконец, останавливается, и смотрит на Алека так, как тому хочется. Свободная рука упирается в бедро, а тренировочный меч покоится на ладони будто бы лениво или небрежно. Но ни то, ни другое отнюдь не о Ричарде, и Алеку известно, сколь обманчивым может быть впечатление. Никогда не стоит доверять своим глазам — только не в Приречье. И не на Всхолмье, определенно не на Всхолмье. — Лекция окончена? — интересуется Ричард, пряча в уголке рта лукавую улыбку. — Может быть, — улыбается в ответ Алек. — Это от тебя зависит, не так ли? Взгляд Ричарда настойчиво скользит по нему, и Алек откидывается назад, опираясь на локти, открывая шею и грудь. Тощий и угловатый, выглядит он не слишком кокетливо, но его рубашка распахнута на груди, а когда дело касается Алека, Ричарду многого и не надо. Никогда не стоит доверять своим глазам, но Алек знает Ричарда и этот его взгляд. Желание. — Не ты ли говорил, что для физических упражнений слишком жарко, — подначивает его Ричард. — Неужели? — Алек склоняет голову, длинные пряди волос струятся по беззащитной шее, где еще темнеет метка недавнего поцелуя. — Наверное, мне следовало выразиться точнее. Некоторые физические упражнения всегда уместны. Ричард откладывает меч, в два шага преодолевая разделяющее их пространство, склоняясь над Алеком со своей неподражаемой улыбкой, но не дотрагиваясь до него. — Вот такие? — спрашивает он, и его дыхание на лице Алека горячее полуденного зноя. — Разумеется. — Алек медленно опускает ресницы. — У тебя еще есть вопросы? — Один или два… — начинает было Ричард, но терпение Алека не безгранично, и цепкая рука обхватывает затылок Ричарда, притягивая того для поцелуя. Поначалу он неловкий и влажный, но потом Ричард забирается на кушетку и, оседлав бедра Алека, берет его лицо в широкие ладони, книга падает на пол, и их губы складываются вместе, как кусочки головоломки. Безупречно. Алек никогда и никого не целовал так, как Ричарда. Хотя вернее, пожалуй, будет сказать, что никто и никогда не целовал его так, как Ричард. Глубоко и жадно, будто его рот — это неизведанная страна, которую надо завоевать и поработить. Он исследует каждый изгиб и выступ, и старые шрамы там, где Алек временами до крови закусывает щеку, узнает их, будто впервые, хочет их, любит их. Руки Алека скользят по плечам Ричарда, ладони путешествуют по влажной коже. Его тело — это история, суть которой Алек не всегда понимает. Иногда он хочет узнать ее, а иногда нет, и тогда он просто отдается настоящему, не вспоминая о прошлом. Когда он с Ричардом, и их губы движутся в томном медлительном танце, а руки прикасаются и гладят, он готов поверить, что в целом мире остались лишь они двое, и отныне и впредь им больше нет ни до кого дела. И всегда, неизменно он хочет быть к нему ближе, и еще ближе, пока между ними не останется ни дюйма незаполненного пространства. Покуда станет не важно, где заканчивается он и начинается Ричард, а важным будет лишь то, что есть между ними. Уткнувшись носом в подбородок Алека, Ричард прикусывает кожу на его шее, и тот впивается пальцами Ричарду в плечи, закрывая глаза со вздохом, который становится стоном, когда зубы сменяются губами, разом жесткими и нежными, а руки Ричарда стягивают рубашку с его плеч и тянутся к застежке штанов. Он читал книги, где говорилось обо всём этом, но они ничему его не научили. Позже, много позже, когда солнце уже клонится за горизонт, и Ричард вновь возвращается к своим упражнениям, Алек смотрит на него и думает, что не сможет расстаться с ним до последнего вздоха. Он не говорит этого вслух. И, наверное, никогда не скажет. И всё же он улыбается, только лишь самому себе, ибо сколь бы пугающей, прекрасной и мучительной она ни была, всё это не более и не менее чем правда.