Забыть её глаза

      Натаниэль не был слабым человеком.       Он мог выдержать равнодушие любимой девушки. Он мог спокойно смотреть, как она уходит из лицея за руку с другим.       Но жалости он, наверное, не выдержал бы. Поэтому решил, что ни за что и никогда не признается ей в своих чувствах.       Днём он рисовал солнце, голубое небо и Маринетт в красивом летнем платье. Её глаза смотрели с портрета ласково и чуть лукаво. От этого кружилась голова, и ему хотелось попасть в эту картину, стать её частью, чтобы всегда быть вместе с этой нереальной девушкой.       Ночью он рисовал окно своей комнаты, в которое заглядывали звёзды и полная луна, а на фоне окна, спиной к нему, изящный силуэт. Его грёзы сбывались на холсте, и Нат на мгновение даже верил, что всё на самом деле так, а не иначе.       Маринетт стала сладкой мечтой, прекрасным сном — такая недоступная и близкая одновременно.       Куртцберг уже давно замечал, что Адриан Агрест, модель и сын знаменитого своей маркой одежды Габриэля Агреста, тоже обращает внимание на его любимую девушку. Сначала это была «дружба», которая у него на глазах превращалась в нечто большее. Наверное, это замечал только он, Натаниэль, — уж очень он был внимателен и чувствителен к предмету своего воздыхания. И, как ни печально было это признавать, он видел, что Маринетт отвечает взаимностью ненавистному блондину.       С тех пор жизнь Ната, как будто разделилась на две реальности. В одной он понимал, что у него с Дюпен-Чэн вряд ли что-то получится, а вот в другой… в другой — она всегда была с ним, с портретов на него смотрели глаза, полные любви и нежности. Иногда парню казалось, что он грезит наяву, путая и смешивая эти две реальности и забывая обо всём, рисуя всё новые и новые картины, где неизменно присутствовала она.

***

      Натаниэль, возможно, был слабым человеком.       И если бы не собственные картины, он, наверное, уже давно сошёл бы с ума.       Когда Нат видит Маринетт, он почти не дышит, улавливая каждую эмоцию, каждый взгляд, каждое движение любимой девушки. Он понимает, что одержим, но постепенно грань между двумя реальностями стирается. Парень пытается остановить это, но, оставаясь наедине с собой и своими мыслями, не способен совладать с этим безумием.       Натаниэлю всё ещё удаётся сдерживать свои порывы при посторонних, но он боится того дня, когда больше не сможет этого делать.       А Маринетт, счастливая Маринетт продолжает улыбаться ему с портретов. И он хочет верить, что причина её счастья — именно он. Но осознание иного временами всё-таки накрывает художника. И откуда-то из глубины сознания возникают мысли, что её образ придумал он сам, и он совсем не знает её настоящую — потому что, по возможности, максимально избегает общения с ней.       Натаниэль защищает свой хрупкий, выстроенный им самим мир от любого воздействия, от всего, что может ненароком нарушить в нём гармонию. Он всё так же продолжает рисовать, и вся комната увешана и заставлена картинами, с которых на него то весело, то нежно, то страстно смотрит она.

***

      Натаниэль, абсолютно точно, был слабым человеком.       Он придумал целый мир, который целиком и полностью заменил ему реальность.       Иногда он с ужасом понимал, что начни он близко общаться с настоящей Маринетт, и его выдуманная вселенная разрушится до основания. А он не хотел этого. И избавляться от своей зависимости тоже не хотел.       Угроза крушения произошла одним тёплым весенним вечером.       Нат гулял по вечерним улочкам и нос к носу столкнулся с парочкой, держащейся за руки и нежно глядящей друг другу в глаза.       Маринетт… и Адриан.       — О, привет, Натаниэль! — дружелюбно произнесла Мари, лучезарно улыбаясь однокласснику.       Агрест тоже буркнул приветствие, настороженно глядя на Куртцберга — уж он-то прекрасно всё замечал и невольно ревновал, хотя девушка никогда не давала для этого повода.       — Привет! — Нат во все глаза смотрел на сияющую счастьем парочку и с губ его слетел странный и совсем неуместный вопрос: — Вы что же это… вместе?       — Ты в каком мире живёшь? — Агрест удивлённо хмурит брови. — Вообще-то уже год как.       И вселенная Натаниэля разлетается, ломается, разбивается, как стекло. Осколки больно впиваются в душу и, кажется, она вот-вот вылетит из тела, чтобы больше не терпеть этих невыносимых мук.       И художник, не заботясь о том, какое впечатление произведёт это на окружающих, сломя голову убежал, быстро скрываясь в толпе.       Очнулся он уже на краю крыши многоэтажки. На самом краю.

***

      В этот вечер город патрулировали Вольпина и КвинБи.       Хлоя, перепрыгивая с крыши на крышу, наслаждалась тёплым летним вечером и лёгким ветерком, свистевшим в ушах, когда увидела одинокую фигуру парня на крыше высотки.       Она уже знала, что делать, ведь не в первый раз сталкивалась с таким, и каждый раз ей удавалось спасти человека, чем она несказанно гордилась.       Метнувшись чёрно-жёлтой молнией, КвинБи схватила рыжеволосого парня и оттащила его от края пропасти.       — Ну и зачем ты… — слова застыли на губах у Хлои, когда она узнала несостоявшегося самоубийцу и чуть не назвала его по имени.       — Я… я не знаю! Сам не понимаю как оно так получилось… — Казалось, Натаниэль и сам был в шоке от этой ситуации.       — Если хочешь, можешь рассказать мне всё, я сохраню твою тайну, — тихо произнесла Буржуа.       И Ната словно прорвало — он говорил и говорил, слёзы текли у него из глаз вперемешку с осколками разбитого сердца.       «И чем эта Дюпен-Чэн так привлекает самых лучших парней? — тем временем думала Хлоя. — Другое дело я — стильная и красивая, к тому же, супергероиня… ну, об этом, конечно, никто не знает, но всё же. Как так? Сначала Адриан, теперь и Натаниэль. Талантливый и красивый, с бездонными бирюзовыми глазами...»       КвинБи тряхнула головой, словно стараясь сбросить наваждение.       — Я прекрасно понимаю тебя, поверь, но, я думаю, что прыгать вниз — не лучший способ. Обещай, что это больше не повторится, — тихо произнесла девушка, задумчиво глядя на Куртцберга.       — Я бы не сделал этого — вовремя опомнился, но спасибо тебе. Спасибо за то, что ты выслушала и что до сих пор не сбежала от меня, — искренне поблагодарил Нат очаровательную Пчёлку.       С тех пор они начали общаться. Натаниэль словно оживал в её присутствии — при КвинБи он совсем не сдерживал себя и своих чувств, теперь абсолютно не стесняясь и рассказывая девушке всё.       И Хлоя понимала, что Натаниэль испытывает к этой несносной Дюпен-Чэн совсем не поверхностное чувство. Непонятным образом это очень задевало Буржуа. Со временем она простила этой выскочке даже Адриана — всё-таки она не любила его, никогда не любила, её просто привлекал его внешний лоск и богатство его отца. А вот Натаниэля никак не могла простить.       «Я ведь не люблю его, но у него такая глубокая душа. Он такой необычный, талантливый и, надо признать, очень симпатичный, — думала Хлоя, но тут же одёргивала и оправдывала себя в своих же глазах: — Я просто помогаю ему, не могу оставить человека в таком состоянии — всё-таки я супергероиня.»       В лицее Буржуа была не в силах сдерживать свою неприязнь, направленную на ненавистную Маринетт, стараясь подкалывать её всегда, когда рядом не было Адриана. При Агресте это было невозможным, так как он горой стоял за свою девушку.

***

      Натаниэлю нравится быть слабым человеком и, не стесняясь, признаваться в этом КвинБи, его лучшей подруге. И пусть он не знает, кто скрывается под маской супергероини — это и неважно. Главное, в чём он уверен — она никогда не предаст его, а он никогда не сможет обидеть её. И возможно, со временем, ему удастся выбросить из сердца Маринетт, забыть её глаза.       Хлоя надеется, что в скором времени в комнате Ната появятся портреты совсем другой девушки. Девушки в маске и чёрно-жёлтом костюме.