Утро

Он ушёл, оставив за собой лишь смятую остывающую постель — единственное доказательство, что он вообще был здесь. Орсон даже не удивляется, когда просыпается в одиночестве — в конце концов, у гранд-моффа есть и дела поважнее, чем безмятежная утренняя полудрёма после насыщенной ночи. Впрочем, Орсон и сам не позволяет себе надолго расслабляться — не на этой должности. Это не их первая встреча, и, как надеется Орсон, не последняя — однако впервые за все эти месяцы Орсон приглашает его к себе, в необжитую однушку, одну из миллиардов ячеек небоскрёбов Корусанта. Орсон хочет верить, что за всё это время их отношения переросли в нечто большее, чем утилитарное использование — но не находит в себе сил для самообмана, когда вновь оглядывает пустую спальню. Орсон сонно потирает глаза и предпринимает попытку пригладить растрепанные волосы; он с хрустом потягивается, зевая, и лениво тянется за позабытой со вчерашнего вечера пижамой. Орсон косится на свою униформу, ведущую дорожкой от двери до кровати, и приходит к выводу, что это может подождать до выхода на публику. Его главный приоритет сейчас — кружка горячего кафа, и Орсон нехотя поднимается с кровати, направляясь на кухню. Его внимание привлекает необычный запах, и Орсон останавливается на полпути, растерявшись, чтобы спустя мгновение продолжить свой путь уже крадучись, намереваясь разобраться в происходящем. Он думает, что готов ко всему — однако Таркин, Уилхафф-в-моей-запасной-пижаме-которая-ему-определенно-кое-где-мала-Таркин, стоящий у плиты, сбивает Орсона с толку. Орсон вновь потирает глаза, спросонья не будучи уверенным, не мерещится ли ему всё это. Уилхафф неодобрительно цокает языком; он не оборачивается, но прекрасно знает, что Орсон сейчас стоит в дверях. — Уже почти одиннадцать утра по стандартному времени. Никогда бы не подумал, что ты такой лентяй. Орсон готов поспорить, что на губах Уилхаффа сейчас фирменная снисходительная ухмылка. Орсон лишь пожимает плечами и садится за стол, не сводя глаз со сковородки. — Тебе повезло, что я такой находчивый, — Таркин бросает косой взгляд через плечо, и на его губах так предсказуемо играет снисходительная усмешка. — Холодильник был почти пустой. Как ты вообще тут живешь? — Не то что бы я так часто бываю здесь, — вяло возражает Орсон, зевая куда-то в сторону. — Хранить много продуктов просто нет смысла. — Но сейчас-то ты не один. Не стыдно? Кренник только фыркает в ответ. — Я и предположить не мог, что ты захочешь остаться. До сих пор не верю. Уилхафф насмешливо качает головой. — Какое жалкое оправдание, директор. В который раз разочаровываете меня своей неспособностью предвидеть очевидные вещи. Абсолютно невыносимый. Орсон поджимает губы и неохотно встаёт из-за стола, чтобы налить себе свежесваренного горячего кафа; однако он не возвращается на своё место, а подходит к Уилхаффу сзади, чтобы приобнять его. — Невыносимый тут ты, — шипит Орсон на ухо, аккуратно покусывая мочку, прежде чем кончиком пальца огладить россыпь синяков на шее. Уилхафф колеблется несколько секунд, раздумывая, стоит ли огреть нахала раскалённой сковородкой, но вместо этого лишь разворачивается, встречая губы Орсона в поцелуе. Поцелуй короткий и неглубокий, лёгкие касания и только, а стоит Уилхаффу чуть прикусить нижнюю губу, как Орсон незамедлительно отзывается тихим ахом. Такой чувствительный. Шипение сковородки заставляет Уилхаффа отстраниться и вернуться к готовке. — Сядь уже наконец, я почти закончил. Голос Таркина вновь твёрд, будто он командует на мостике, и одного сурового взгляда достаточно, чтобы Кренник незамедлительно вернулся за стол. Спустя пару минут Таркин присоединяется к нему, ставит дымящиеся тарелки на стол и усаживается напротив, отпивая свой каф. Директор скептически, почти брезгливо оглядывает завтрак, морща нос и приподнимая верхнюю губу. Несмотря на аппетитный запах, еда выглядит не особо воодушевляюще, и Орсон аккуратно тыкает её вилкой, будто пытаясь таким образом определить её вкус. Уилхафф поднимает глаза от своей тарелки, сверля Орсона ледяным взглядом. — Я сделал всё, что мог. Не нравится — сиди голодный. Недовольный реакцией Орсона, Уилхафф с громким стуком ставит свою кружку кафа на стол. В ответ Орсон лишь невнятно фыркает и, послушно отломив от гомогенного нечто на тарелке кусочек, жуёт; на его лице мелькают смешанные эмоции, приправленные подозрением, на что Таркин выгибает бровь. — И твой вердикт... Орсон прекращает жевать, пытаясь выглядеть как можно более безразлично. — Вынужден признать... — Выдерживает небольшую паузу. — Не так уж и плохо. Уилхафф вновь переводит взгляд на свою тарелку, пряча ухмылку — такую знакомую Орсону, такую родную, неизменно всплывающую при каждой их встрече, личной ли или по долгу службы — будто времяпровождение с Орсоном сплошь состояло из таких маленьких побед. Довольный своим кулинарным успехом, Уилхафф возвращается к прерванному завтраку. Директор ничего не говорит, но задумывается — о гранд-моффе, его ухмылке и забавной привычке превращать любое взаимодействие с окружающими то ли в битву, то ли игру. Орсон отхлёбывает ещё кафа и тянется за позабытым датападом, намереваясь проглядеть служебную почту, но на полпути тонкие пальцы Таркина перехватывают запястье, ощутимо сдавливая. — Тебе не кажется, что это достаточно невежливо — отвлекаться на работу, пока мы вдвоём наслаждаемся завтраком? — Как нетипично для Вас, Мистер Трудоголик, — хмыкает Кренник с неприкрытой насмешкой. На губах Таркина всё ещё та холодная улыбка. — А что дурного в том, что мне приятно твоё общество, и я не хочу, чтобы наше совместное времяпровождение омрачалось разгребанием служебной текучки? Раздражение, которое было готово выплеснуться на Таркина, мгновенно испаряется. Орсон никогда не сомневался, что гранд-мофф уважает его как коллегу, однако даже после прошлой ночи он и помышлять не смел о большем. Кренник позволяет себе расслабиться впервые с момента пробуждения, а Таркин ослабляет хватку на запястье; Уилхафф бережно, с нежностью поглаживает бледные костяшки пальцев. Поколебавшись, Орсон робко касается его в ответ, сплетая пальцы. Мягкость, ласка — не в духе Уилхаффа, но комфортная домашняя обстановка и какое-то необъяснимо трепещущее, сжимающее до сладкой истомы чувство в груди располагают к подобной деликатности; и это тепло, этот свет кажутся такими нормальными, такими естественными, что по-другому быть не может, и оба про себя надеются, что другой чувствует то же самое. Орсон приоткрывает рот, хочет что-то сказать, но теряется, смущённо опуская глаза. Завтрак продолжается в обоюдной тишине, и каждый знает, под промёрзшей коркой привычной суровости тронулся лёд; это вдыхается с воздухом, читается лёгкой улыбкой на губах и едва заметным румянцем. Никто, конечно, не признает свою слабость; впрочем, к чести обоих стоит отметить, что некоторые вещи гораздо понятнее без слов.