Волшебница Шалотт

Бледное лицо Волшебницы Шалотт было обращено к Саске. Темная невыразимая горечь глаз, две задутые свечи на ладье — несчастная Шалотт в плену резной старой рамы, которая в ленивых лучах нового дня переливалась, точно бронзовая. Саске машинально смотрел на картину, подтянув к себе колени. Желания выходить из комнаты сильно поубавилось после того, как он стал невольным свидетелем разговора Наруто с пустотой. Пронзительный полумрак постепенно рассеивался. За кромкой цветочных штор расцветал легкий июльский рассвет. Саске никогда не признался бы себе, что ждал хлопка входной двери. Он хотел остаться один. Зеркало, которое Саске сжимал в руках, отражало блеклые лучи, посылая на стену расплывчатых солнечных зайчиков. В доме царила звенящая тишина, и только из открытого окна доносился глухой шепот горной реки. Саске медленно опустил ноги на пол, не без удовольствия ощущая прохладу потертого паркета. Белые цифры времени на экране телефона показывали четыре утра, хотя Учиха был уверен, что сейчас уже около шести. Посмотрев в последний раз в зеркало, послушно отразившее все видения мира и тени сна, Саске вышел из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь. Коридор второго этажа был пуст. Июльский горячий свет, проникающий сквозь широкое окно противоположной стены, золотил кружащие в воздухе пылинки. И снова — ни звука, одна лишь тихая поступь одиночества по скрипящим от старости ступеням. Саске был уверен, что кроме него в доме уже никого нет, хотя никакого хлопка двери, топота или шума он не слышал с тех пор, как вернулся ночью к себе в комнату после подслушанного разговора. На мгновение Саске разозлился, подумав, что Наруто просто издевается над ним. В конце концов он ничего не знал о своем новом соседе. Возможно, Суйгетсу заплатил ему, чтобы он нагонял страх и вел себя нарочито-подозрительно. Зыбкие ночные тени, прогоняемые солнцем, сплетались, жались друг к другу в углу гостиной. Саске вспомнил чуть дрожащую открытую улыбку, веселье, застилающее синий взгляд знакомых глаз — и отбросил эту мысль. Наруто не был похож на человека, который станет зарабатывать деньги подобным способом. Или, быть может, сам Саске уже упустил полезную возможность размышлять объективно. Открыв французское окно, он вышел в заброшенный сад, делая глубокий вздох прохладного и свежего воздуха. Приятное утреннее тепло обещало к полудню обратиться зноем — таким редким гостем в этих туманных краях. Саске спустился и хотел сесть на ступень террасы, когда заметил, что земля орошена густой кровью, перемешанной с грязью и еще чем-то темным непонятным и отвратительным. Легкий ветер принес полусладкий, терпкий запах гнили. Смерти. Покачнулись и глухо упали на землю грабли. За спиной Саске на продолговатом окне во всю стену медленно расцветали глубокие трещины. Сам по себе зашевелился декоративный пруд, вздымая вверх мутно-зеленые воды. Кувшинки расползлись в стороны к каменным берегам, когда нечто — округлое, неестественное — с хриплым стоном попыталось выбраться на поверхность. Саске сделал шаг назад, прижимаясь спиной к окну. Сердце болезненно колотилось в груди, билось, как от предсмертной боли, не давая сделать полноценного вдоха. Перед глазами поплыло. С оглушительным плеском вода пруда вернулась назад. Беспокойно закружились кувшинки, потемнела, пропитавшись гнилой водой, земля. Трещины исчезли с окна, а грабли оказались снова прислонены к ветхой стене небольшого сарая. Мутные воды пруда шептались еще какое-то время, но потом затихли, застывая ровной болотной гладью. Все вернулось на круги своя, словно ничего странного и не происходило только минуту назад. Саске медленно съехал по окну на землю. Сердце болело, мучительно стучало, как будто пронзаемое иголками. На лбу выступила липкая испарина, вязкая тошнота подступила к горлу. Учиха закрыл глаза и постарался успокоиться. Он не хотел оборачиваться. Машинально потянулся за зеркалом и заглянул в него, стараясь различить нечто страшное за своей спиной. Однако зеркало отразило только пустую гостиную. Тикающие часы, показывающие без пятнадцати семь утра, потрепанный диван, столик, на котором лежал заряжающийся ноутбук, книжный шкаф, забитый женскими романами, между которых скромно втиснулся карманный томик шекспировских сонетов. Саске опустил зеркало. Подумал, что стоило вернуться в спальню и принять таблетки, но затем передумал — пройдет и само. Минуты тянулись медленно, тишина рассеялась, как дым. Беспокойно запели птицы, стрекозы отправились в полет над высокой, никем не кошенной травой. По лазурно-голубому небу медленно скользил самолет, унося неизвестных пассажиров в неизвестную далекую сторону. Учиха снова сделал вздох и поднялся на ноги. Дошел до дивана и сел, подтягивая к себе колени. Замки рационализма, как оказалось, строились на песке. Легко было не верить в мистику, пока она еще не коснулась тебя своими прохладными ладонями, пока не шепнула, издеваясь, “что ты теперь скажешь?”, не заставила убедиться в неоднозначности и непреодолимой сложности жизненных явлений, окружающих нас. Саске знал, что он видел. Он знал, что невозможно было спланировать ничего подобного. Слишком быстро, слишком непонятно — это не дело рук человека. Какое-то время Саске размышлял, могли ли ему подсыпать наркотики, но затем вспомнил, что видения начались, еще когда он не ел ничего в этом доме. К тому же, Темари никак не могла знать, что ему привидится оживший пруд — это глупо, да и девушка не была похожа на того, кто станет манипулировать чужим сознанием. Видения у всех одинаковые. Ему стоило проверить эту теорию. Номера бывших жильцов — всех, что еще живы — должны теперь пригодиться. Саске решил, что у него нет другого выхода, кроме как продолжать разбираться в этой истории. Весь мир функционировал по каким-то законам, так почему мистика должна стать исключением? Скрипя зубами, Саске признавал, что рационализм потерпел головокружительное фиаско, но это не значило, что он не мог применить логику по отношению к происходящему вокруг безумию. Изощренная, странная — но логика обязана была быть, ведь ничто не происходит напрасно. Саске решил, что днем обзвонит бывших жильцов и расспросит их о том, что здесь, по их мнению, происходило. Сейчас он больше не мог находиться в этих стенах. Приняв душ и собрав вещи, Учиха заставил себя отказаться от кофе — сердце все еще напоминало о себе легкой колющей болью — и выйти на улицу, чтобы добраться до ближайшего супермаркета: продукты почти закончились. Погода стояла все еще солнечная, но с горизонта уже плыли пушистые тяжелые облака. Автобус ходил редко, и минут двадцать Саске пришлось просидеть под прозрачными сводами остановки. Карта никак не хотела читаться, и водитель сказал Саске не беспокоиться. В салоне сидела только какая-то немолодая грузная женщина с крашенными в желтый цвет волосами, внимательно следившая за Учихой. В карих глазах на какое-то мгновение промелькнуло беспокойство, женщина хотела сказать что-то, но промолчала. Саске прошел мимо и сел на самом отдаленном сидении у окна. Минут семь автобус мерно качался по извилистым дорогам. Затем притормозил у остановки посредине низины, где, казалось, на много миль вокруг ничего не было. Женщина поднялась со своего места и не очень твердой походкой пошла к выходу. В самый последний момент она остановилась и подошла к Саске, чуть наклоняясь. — Ты ведь из того дома, верно? Новый жилец… меня зовут Цунаде, муж говорил мне о тебе. Учиха припомнил, как разговаривал с лодочником Джирайей, который утверждал, будто его жена экстрасенс или нечто вроде того… Саске решил не напирать на эту тему. Впрочем, Цунаде, казалось, и не требовала от него ответа. — У тебя есть зеркало, я вижу. Береги его, — сказала она, хмурясь. — Смотри на них только через зеркало… так безопаснее. Не попрощавшись, женщина вышла из автобуса, оставив после себя шлейф тяжелого запаха духов. Саске проследил взглядом за новой знакомой, начиная подозревать, что она не совсем трезва. Автобус плавно двинулся дальше, и уже через десять минут показался одноэтажный большой супермаркет. На входе, как обычно, продавали какие-то цветы. Людей, казалось, вообще не было. Даже большинство касс пустовало. Лишь у одной, в самом конце зала, стояли девушки, лиц которых было не разглядеть, и о чем-то оживленно беседовали. Плитка, ярко освещенная лампами, блестела, как бежевый кварц. Огромные железные стенды с продуктами устремлялись высоко вверх и напоминали небоскребы. Собрав и взвесив все овощи, Саске задумался над тем, хочет ли он тащить до дома пятилитровую бутылку воды. В молочном отделе царила зимняя свежесть. В конце стеллажа стояла девушка, которая вот уже несколько минут смотрела на одну и ту же бутылку молока, словно этикетка могла поменяться от ее пристального взгляда. Когда Саске взял с полки сыр, девушка резко отставила бутылку назад и убежала. Это могло бы показаться странным, но Саске не было дела. Отчасти потому, что он все еще не пришел в себя из-за утреннего инцидента, отчасти потому, что девушки вообще редко входили в круг его интересов. В рюкзаке почувствовалась вибрация, и Саске пришлось одной рукой выуживать телефон. На экране белыми буквами высветилось “брат”. Итачи с фотографии — и откуда она только здесь взялась?.. — смотрел на него устало. Саске ответил, потому что приезд Итачи — это последнее, чего он хотел в этой жизни. — Ты принимаешь таблетки? Если бы у него было достаточно решимости для смерти — он бы уже давно нашел способ получше отказа от сердечных таблеток (это ведь достаточно очевидно?). Как странно, ведь из двоих братьев гением всегда был именно Итачи. Саске выдохнул и коротко попросил: — Ближе к делу. — Отец хочет, чтобы ты приехал, — сдался Итачи. — Дядя снова пропал. Саске нахмурился, сильнее прижимая телефон к щеке. Только упоминания о сумасшедшем дяде, которого в семье не без оснований называли “четырнадцатым другом Оушена”, и не хватало для полного счастья. День определенно задался. — Я ничего об этом не знаю. — Понимаю. Но все же отец просил меня… Саске, возвращайся домой. Голос у старшего Учихи тусклый. Саске знал, что брат расстроен, что ему жаль — но пора было сказать “нет”. Взгляды Итачи слишком отличались от его собственных, а в семье порой происходят вещи, которые невозможно поправить. Саске не хотел больше связываться с кланом и его проблемами: он повесил трубку прежде, чем понял — это первый раз, когда он отказал отцу. Под синими сводами гипермаркета кружили с веселым чириканьем воробьи. Саске закрыл глаза, снова ощущая легкое покалывание в сердце, и убрал телефон обратно в рюкзак. С грохотом проехала мимо грузовая маленькая машина, таща за собой гигантские коробки с алкоголем. Когда Саске подходил к кассе, девушек там стало уже три. Одну из них он знал — это была Темари, все в том же темно-зеленом кардигане, в котором Учиха видел ее дома. Вторая девушка оказалась той самой, что бросилась от Саске бежать в молочном отделе, а третья со скучающим видом сидела за кассой, изредка наматывая прядь каштановых волос на карандаш и шумно перемещая во рту жвачку. Надпись “Тен Тен” на бейджике окружали разноцветные завитушки и цветочки, выведенные фломастерами. — Привет, Саске. Темари растянула губы в улыбке и прислонилась поясницей к блестящей перекладине напротив кассы. — Саске живет в доме у реки, — сообщила Темари, поправляя продукты в одном из картонных пакетов. Тен Тен чуть вытянула губы, надувая из жвачки большой розовый пузырь. — В доме у реки? Не страшно? — Все в порядке, — уклончиво ответил Учиха, выкладывая на черную бегущую дорожку продукты. Темари потерла пальцы левой руки и, странно покосившись на пачки быстрорастворимой лапши, которую Саске собирался купить, произнесла: — Будь поосторожнее, Саске. Шикамару сказал, что видел Пейна неподалеку. Лучше закрывай дверь на ночь, мы теперь так делаем. — Пейна? — воскликнула Тен Тен, приподнимаясь на стуле. — Этого душегуба? Не может быть, что ему здесь надо? Стоящая перед Учихой девушка вздрогнула и опустила взгляд бледно-серых глаз в пол. Темари пожала плечами. — Интересно, Джирайя уже знает?.. — Кто такой Пейн? — из вежливости поинтересовался Саске, которого местные хулиганы беспокоили в последнюю очередь. Девушки переглянулись. — Приемный сын лодочника Джирайи и его жены, которая строит из себя экстрасенса. Он был нормальный вначале, но потом… связался с плохой компанией, если ты понимаешь, о чем я, — Тен Тен подперла голову рукой, казалось, совершенно забывая, что не пробила чек покупательнице. — Его здесь никто не видел уже много лет. Последний раз он мелькал в газетах лет семь назад, когда обнес квартиру или вроде того?.. — Это была машина инкассации в Глазго, — едва слышно поправила девушка, ожидающая своего чека. Тен Тен хлопнула себя кулаком по лбу. — Разумеется. Касса звонко брякнула и открылась. Тен Тен что-то быстро напечатала на клавиатуре и подняла голову. — Хината, с тебя пятнадцать фунтов. Девушка выглядела, как олененок, выбежавший на проезжую часть. Было в этой робости что-то отталкивающее — или, возможно, Саске просто заметил в кошельке Хинаты фотографию Наруто?.. Как бы то ни было, девушка расплатилась и, забрав свой пакет, направилась к выходу. — Бедняжка, — выдохнула Тен Тен, закручивая прядь волос на карандаш. — Уже лет десять прошло. Саске терпеливо дождался своего чека и, разложив все по пакетам, тоже вышел. На улице за время его отсутствия прошел небольшой дождь. Серо-белые облака покрывали небо, и лишь у горизонта была лазурная чистая полоса. Мокрый асфальт парковки отражал синий фасад гипермаркета. Редкие лучи солнца падали на железные переплетения магазинных тележек. На этот раз в автобусе, кроме Саске, сидели только какие-то дети, молча игравшие в телефоны. Путь до дома прошел спокойно, хотя Саске уже был не уверен, что хотел возвращаться туда. Входная дверь оказалась открыта настежь, и Учиха медленно поставил пакеты на пол прихожей, где идиот уже успел натоптать. — О-о, — протянул Наруто откуда-то со второго этажа. — Ты купил еду. Сколько я тебе должен? Саске закрыл дверь и отнес пакеты на кухню, принимаясь раскладывать все по ящикам. — Почему ты дома? — Экскурсию отменили, — Узумаки сбежал по лестнице и заглянул в комнату к Саске. — Надеюсь, у тебя нет плана, потому что у меня он есть!.. Это что… это рамен? Учиха оглянулся через плечо, отодвигая от себя упаковки с лапшой, и ничего не сказал. Наруто выглядел так, словно выиграл в лотерею или получил приглашение к королеве на ужин. Серьезно? Это была всего лишь лапша. Узумаки сделал несколько шагов вперед, и на мгновение Саске показалось, что его сейчас обнимут. Он успел машинально испугаться, пожалеть о том, что купил чертову лапшу… однако ничего не произошло. Наруто просто стоял перед ним и как-то неловко улыбался. Напряженная пауза тянулась двойную бесконечность — потом Узумаки бережно убрал свою лапшу в шкаф и почесал затылок. — Ну… собирайся, в общем. Я тебе кое-что покажу. Здесь недалеко. Наруто поспешно вышел из кухни. Саске услышал, как он достает из ящика резиновые сапоги и берет с блестящего крючка оранжевый шелестящий дождевик. Сердце больно билось в груди. Учиха отложил пакет в сторону и достал из рюкзака упаковку таблеток. Выдавил розоватую таблетку и запил одним глотком воды прямо из-под крана. — Ты бы не увлекался с этим, — усмехнулся Наруто, внимательно разглядывая склонившегося над раковиной соседа. Саске закатил глаза. — Это витамины, идиот, — солгал он. Погода немного прояснилась. Трава клонилась к ногам, скользила по сапогам нежными зелеными стеблями. Горный воздух, со сладким привкусом холодного тумана, шевелил волосы, скользил под воротник дождевика. Идти пришлось на другой берег реки, затем высоко вверх по скользкой узкой тропинке между двумя горами. — Когда-то очень давно здесь была дорога, — рассказал Наруто, поправляя капюшон. — Если отойти на пару шагов — можно увидеть низкие каменные столбики, отмеряющие расстояние. Саске приподнял пучок изумрудной влажной травы в указанном месте и действительно увидел размытый от дождей и многовековой влажности камень. — Средневековое сообщение, — подняв палец вверх, сказал Наруто и пошел вперед. — Мы почти пришли. Через несколько минут Саске различил небольшой земляной навес, как будто выступающий из горы. Узумаки направился прямо к нему, раздвигая руками траву и цепкие ветви кустарника. — Идем, идем, — звал Наруто, махая рукой. Учиха невольно подумал о том, что отказываться от дождевика и сапогов было плохой идеей. Ноги уже начинали мерзнуть от ледяной прохлады, пропитавшей кеды. Липкая грязь покрывала некогда белые подошвы. Аккуратно переступая с кочки на кочку, Саске добрался до кустарника, ветвь которого Наруто отводил в сторону, открывая проход дальше. Джинсы теперь до колена потемнели от воды. Под ногами хрустели мелкие камешки. Прямо над головой был пронзительно-голубой небесный просвет, но редкие капли дождя все равно иногда падали совсем рядом, скользили по белыми ладоням Саске, когда он расчищал себе путь. Наруто вздохнул и снял с себя дождевик. Прежде чем Саске успел бы огрызнуться, Узумаки накинул сухую ткань ему на плечи и отвернулся. Машинально Саске скользнул пальцами по оранжевой тяжелой ткани. — Вот, — торжественно объявил Наруто, упирая руки в бока. Учиха замер, внимательно оглядывая выступ. Если приглядеться, можно было заметить, что выступ не земляной, а каменный. Резные каменные узоры, непропорциональные лица с обвалившимися носами. Под выступом, укрытая плющом и извилистыми ползучими отростками, располагалась каменная пластина, напоминающая дверь. — Что это? — тихо спросил Саске, разглядывая странное сооружение. — Склеп, полагаю, — кивнул Наруто. Саске медленно повернул к нему голову. — Там просто эпитафия, — пояснил Узумаки. — Она на корявой латыни, смешанной с древнеанглийским… но примерно о том, что проезжал по этой дороге знатный дворянин семьсот лет назад и помер. Кто он был, откуда — неизвестно. Никто вообще не знает, что за этой дверью. Ее никак не открыть — иначе все рухнет к чертовой матери. Завораживает, правда? Учиха смотрел на заросший путь к неизвестной могиле, на тусклые непропорциональные фигуры святых, склоняющиеся с выступа. Одинокий свист вечного ветра как будто доносил до него звон средневековых лат и выкрики доблестных рыцарей, и все отклики эпохи, непреодолимо давно минувшей, растворившейся в темноте алчного забвения. Наруто осторожно снял с плеч Саске дождевик и расстелил его на земле. Сел напротив древнего склепа, подтягивая к себе колени. — Временами, когда мне было одиноко, я приходил сюда и говорил с этим дворянином. Спрашивал его, как он оказался здесь совсем один и почему умер. Что случилось с его близкими и друзьями, с человеком, которого он любил? — И что?.. — спросил Саске, садясь рядом на мокрый дождевик. — Он отвечал? Странная улыбка скользнула по лицу Наруто. — Иногда. Ветер не стихал. Дождевые капли скользили по листьям кустарника, как слезы. По оранжевому краю дождевика ползли муравьи, но никто их не стряхивал. Саске молчал, и Наруто многое бы отдал за то, чтобы узнать, о чем он думает. Внизу шумела река, шумно впадая в озеро Лох-Несс, беспокойное от ряби. На другом берегу зеленели угловатые горы, укрытые кое-где лоскутами леса. — Это… самое худшее место для свидания, в котором мне довелось бывать, — наконец произнес Саске. — Поверить не могу, что ты пригласил меня на кладбище. Усмешка все-таки прорезалась на его лице с последними произнесенными словами. Наруто благосклонно улыбнулся и откинулся на спину, укладываясь прямо на холодную мокрую землю. — Не за что, придурок. Знаешь, если бы мы жили в Средневековье, — я выбил бы твое имя на своем щите. Саске выдохнул, машинально подбирая с земли камешек. — И был бы с позором лишен титула рыцарства и изгнан от двора. Не романтизируй всякую чушь. Наруто пожал плечами и стал насвистывать какую-то древнюю полузабытую мелодию, которую радостно подхватывал ветер, относя далеко-далеко. Когда мужчине надоело свистеть, он начал тихо петь, открывая глаза и улыбаясь дождевым облакам, готовящимся обрушить на землю холодный ливень. Саске слушал пение. Мелодию, чуть хрипловатый голос, уносящий прочь его беды и горести, отравляющую тоску. Наруто был таким беззаботно-свободным, надежным. Он был веселым и сильным. Сердце защемило. Все было кончено. Едкое желание потекло по венам, лихорадочное беспокойство отравило разум. Наруто почувствовал на себе жадный взгляд черных глаз и повернул голову. Задумай он сейчас прикоснуться к Саске или даже опустить его на спину и взять — он бы не сопротивлялся. Но Наруто только распахнул объятия летнему дождю и, потягиваясь, продолжил отрывисто петь, не обращая внимание на крадущийся по земле отнюдь не летний холод: — Внимала песне гладь реки, осин и бледных ив листки. Внимали песни васильки. Пел рыцарь Ланселот!