Лёд чужого дыхания

Холодно. Чертовски холодно. И страшно: чужой взгляд — вероятно, голубых глаз — ощущается слишком явно. В отличие от собственного тела, которого Сиэль уже не чувствует. Воздух ледяной, будто юноша сейчас на морозе, хотя до зимы ещё далеко. Сколько уже его преследует этот холод? Неделю, две, три? А может, месяц? Он больше не чувствует хода времени и не может сказать наверняка, когда начинается новый день и когда его сменяет ночь. Целыми днями юноша проводит в постели; глаза его постоянно закрыты, реальность он воспринимает с трудом. Кто-то ухаживает за ним: купает, кормит, укладывает спать и даже разговаривает. Правда, Сиэль уже плохо воспринимает речь: вроде бы слышать слышит, но как-то смутно — звуки доходят будто сквозь толщу воды, — да и не понимает ничего. Говорящий наверняка прекрасно видит его состояние, но речь свою не останавливает, и это странным образом успокаивает. Но есть ещё один. Его Фантомхайв тоже не понимает, однако этот голос, как и сам его обладатель, немного пугает. Он часто приходит к Сиэлю и так же часто касается его: прикосновения всегда мягкие, осторожные, будто бы даже ласковые, но почему-то от них неизменно веет скрытой угрозой. И холодом — ещё более сильным, чем в отсутствие этого человека (человека ли?). Юноше нравятся и вместе с тем не нравятся эти касания: они, конечно, очень приятные, но так он мёрзнет ещё сильнее. А ещё от них становится жутко, будто обладатель второго голоса задумал что-то нехорошее, неправильное. При этом Фантомхайв почти уверен, что этот человек (или не человек) не желает ему зла. Наверное, он просто болен. [Сиэль откуда-то помнит, что у него есть вредная и противная болезнь под названием астма. А ещё он помнит, что его зовут Сиэль. Всё же замечательно помнить собственное имя, когда не помнишь имён остальных]. Кажется, у него болит то, что взрослые называют психикой (слово, конечно, презабавное, но Сиэль помнит, что смысл у него очень грустный). Должно быть, этот кто-то очень одинок, потому и приходит к нему так часто. Он просто не понимает, что делает только хуже. Сиэлю рядом с ним очень-очень холодно, будто он находится где-то на морозе. Он помнит, что от такого сильного холода можно даже умереть. И хотя лежать вот так и ничего не понимать совсем не весело, умирать как-то не хочется. Впрочем, расстраивать обладателя голубых глаз — тоже (и пусть вокруг уже давно лишь одна темнота, он точно знает, что глаза у того голубые). Сиэль бы и рад попросить того, первого, чтобы он как-нибудь вежливо выпроводил второго, но голос уже давно не слушается (иногда ему удаётся кое-как произнести одно слово, не больше). Сиэль устал бояться, но в то же время ему приходится осознать, что первый ничего не может с этим поделать. Ну, ничего страшного: он благодарен первому уже за то, что тот о нём заботится; а к визитам второго Сиэль уже привык.

***

Сегодня Алоис выглядит не менее радостным и воодушевлённым, чем всегда. А всё потому, что он снова пришёл проведать Сиэля. Не озаботившись тем, чтобы открыть дверь, юноша без труда проходит сквозь стену. Впрочем, собственная нематериальность вовсе не мешает ему сесть на кровать, как самому обыкновенному человеку, а потом наклониться к лежащему в этой кровати и поцеловать того в лоб. Сиэль между тем всё так же безмолвен, всё так же не открывает глаз. Кожа у него белее, чем когда-либо, и сейчас он как никогда похож на смертельно больного. Или даже на мёртвого. Последняя мысль, как ни странно, приводит юношу в восторг. Человек перед ним похож на самое настоящее произведение искусства. Алоис никогда не разбирался в живописи и прочей ерунде, но готов поспорить, что любой художник был бы рад использовать его в качестве натурщика. Он наклоняется к уху Фантомхайва, хоть и знает, что тот всё равно его толком не услышит: — Обещаю, ты будешь самым прекрасным мертвецом на свете. На похоронах Сиэля будет синий цвет. Много-много синего. Он ведь так любит его, цвет своих же собственных глаз. Пальцы задумчиво очёрчивают чужие веки. У Сиэля чудесные глаза, и Алоис был бы рад взглянуть в них лишний раз, но в последнее время он постоянно держит их закрытыми. В такие моменты он даже понимает ненормальных жнецов вроде Сатклиффа или — как там его? — Гробовщика. Смерть определённо красит человека. Сиэль, конечно, прекрасен и живым, но всё же смерть ему невероятно к лицу. Настолько необыкновенный человек, как он, заслуживает, чтобы она была особенной. И он, Алоис, как раз может ему такую обеспечить. — Не переживай, ты просто уснёшь. И больше не будешь чувствовать холод. Ты вообще больше ничего не будешь чувствовать. Совсем как я. Разве не здорово, Сиэль? Алоис смеётся, дивясь гениальности собственной идеи. Только так Сиэль сможет быть счастлив и по-настоящему свободен. Он больше не будет зависеть от демона с его дурацким контрактом. У него не будет идиотских человеческих потребностей и слабостей. Наверное, поэтому его чёртов дворецкий так противится тому, что хочет сделать Алоис: он просто боится, что собственный господин станет сильнее его. Так уж вышло, что демоны вообще не жалуют призраков и считают их, как бы это сказать... неполноценными. На самом деле первых просто бесит, что они ничего не могут сделать последним. Иначе Михаэлис уже давно бы с ним разобрался. Он всё ещё нужен Сиэлю, Алоис точно это знает. Иначе он бы давно прогнал его. Впрочем, едва ли он сможет сделать это в своём нынешнем состоянии, даже если того захочет. Юноша больше не похож на себя прежнего, того, кого знал Транси четыре месяца назад. Помнится, Фантомхайв тогда шарахался от него как от прокажённого. Алоис усмехается, припоминая все радостные и грустные моменты, которые ныне кажутся одинаково забавными. Пальцы неспешно убирают вечно спадающие на лоб пепельные пряди, привычно очёрчивают линию скул, невесомо проводят по губам и вновь возвращаются к по-прежнему закрытым глазам. — Так нечестно, Сиэль, — осуждающее цоканье языком. — Даже у Спящей красавицы был лимит времени! Поцелуи, как ни странно, не помогают — Алоис уже пробовал, и не раз. «Туфта все эти сказки», — решает юноша. Впрочем, если уж на то пошло, Сиэль не совсем спит: всего лишь не видит, не слышит и не говорит. Прямо как те три обезьянки, о которых он как-то слышал краем уха. Фантомхайв между тем едва заметно хмурится: ему всё ещё холодно. С тихим вздохом Транси убирает руку, и лицо юноши становится почти безмятежным. Вернувшаяся было решимость забрать его снова улетучивается — если точнее, где-то в стотысячный раз. А ведь всего-то и надо поцеловать в приоткрытые губы да забрать жизнь на манер того, как демоны забирают душу. Человек по имени Сиэль Фантомхайв покинет мир, а на его место придёт вполне себе человечный призрак Сиэль — без фамилии, громкого титула, дурацких земных обязанностей и, что самое главное, контракта. В любом случае, это дело всегда успеется, так что можно в очередной раз отложить его на далёкое "потом". А сейчас... Сейчас он просто хочет, чтобы Сиэль наконец очнулся.