Жизнь, сочинённая ночью во время бессонницы

Высший свет Ниццы всегда жаждал новостей. Люди приезжали сюда за отдыхом, и от этого алчущие сплетен толпы собирались на английской набережной каждое утро. И в этот раз на кону была более чем вкусная новость. Княжна Авалова, сидя в аккуратном кресле, кивала своему собеседнику, уже немолодому графу, навязавшемуся к ней сегодня с утра в провожатые: — Вы правы, граф, это в высшей степени странно. Усадьбу сняли неделю назад, а её владельцы упорно отказываются сводить с кем-либо знакомство. — Поговаривают, что там живёт женщина. Кажется, даже недурная… хотя нет на свете женщины, которая обошла бы Вас по красоте. Княжна снисходительно улыбнулась, принимая комплимент, и лениво погладила крохотную собачку, сидевшую на соседнем кресле. — Нет, это всё пустые сплетни — как Вам не совестно, граф, заниматься такими пустяками? Одинокая женщина не может приехать сюда и снять такой дом. Я жила по соседству от него пару лет назад и могу твёрдо сказать, что далеко не всякий сможет поселиться в этом райском уголке. — Bonjour, ma chère, — раздалось у княжны над ухом, и она с улыбкой обернулась, чтобы поцеловать подошедшую подругу в щёку, — всё ещё размышляешь о таинственной хозяйке того домика? — Мари, ты, право же, несносна — с чего ты взяла? — княжна по-детски нахмурилась и взялась за блюдце, отпивая из белоснежной фарфоровой чашки. Её подруга, молодая наследница большого поместья под Москвой, улыбнулась, подавая руку для поцелуя графу и присаживаясь рядом. — Она бывает непосредственна, граф… и всё же даже ваша vis-à-vis бывает права. Мишель встретил её вчера в парке Chateau и попытался завязать беседу… Он сказал, что дама была вежлива и элегантна, но не словоохотлива и ничего не сказала ни о себе, ни о своём спутнике. — Спутнике? — княжна мигом отставила чашечку на столик и развернулась к Мари, внимая ей со странным упоением. — Она не одна? Мари рассмеялась. Она привыкла к резким вспышкам интереса у своей подруги и не придавала им особого значения. Почему бы не утолить её любопытство? — Разумеется, нет — приехать сюда в одиночестве было бы просто моветоном. Мы встретились с ней несколько дней назад и мило поговорили — хотя она действительно не словоохотлива… Граф наклонился ближе к её креслу, княжна Анастасия придвинулась и схватила её за руки, даже сидевшая неподалёку группа молоденьких дам в окружении нескольких джентльменов во фраках, казалось, прислушалась. — Ma chère, не томите! — юная княжна уже не могла удержаться от вскрика. Мари улыбнулась. — Будьте сдержаннее, друг мой, вы забываетесь… — вполголоса шепнула она подруге, и девушка залилась румянцем. Ласковое пожатие руки её чуть ободрило. — Что ж, думаю, отчасти я смогу утолить Ваше любопытство, господа. Наша таинственная незнакомка назвалась мадам Дестлер, она приехала поправить здоровье в сопровождении… — Мари замялась. Девушка действительно не называла того мужчину, что сопровождал её на прогулке в той уединённой аллее у моря. Графиня чуть было не фыркнула, как всегда делала в моменты недовольства собой, когда вспомнила, как скользнула взглядом по рукам девушки, затянутым в плотные перчатки. Опомнившись, она покачала головой, — Я не смогу сказать, кто тот мужчина, что сопровождает её повсюду, но могу сказать одно: мадам замужем. Княжна всплеснула руками и захлопала, граф подкрутил усы и кашлянул. — Чему Вы так усмехаетесь, господа? — Графиня нахмурилась, глядя на неуместный, по её мнению, восторг. Юная княжна непонимающе скосила глаза. — Мари, как ты не понимаешь? Ведь это значит, что она приехала сюда со своим любовником! — На твоём месте я бы не спешила с выводами. Вполне возможно, что он её супруг. Девушка вздёрнула носик и рассмеялась. — Супруг? — выдохнула она, переводя дыхание, — не смеши меня, Мари. Она не могла выйти замуж за такого человека! Он же нелюдим, как дикарь! Губы графини стянулись в тоненькую ниточку. — Возможно, ты и права… — Она встала и вежливо кивнула своим собеседникам: — Прошу меня извинить, господа — внезапная головная боль. Пожалуй, я вернусь домой сама. — Сами? — граф был поражён, — позвольте мне Вас проводить, дорогая графиня. — Не стоит, — оборвала его дама. — Я прекрасно дойду сама. В некоторых ситуациях так хочется побыть нелюдимой… Она одарила всех улыбкой и вышла из-за стола, медленно направляясь прочь с набережной. Её раздражала её подруга. Порой она была ребячлива до невозможности! Большой ошибкой было согласиться ехать с ней, она должна была отказаться ради собственного спокойствия… Что может подумать граф о её манерах, о манерах княжны? Нет, довольно. Мари улыбнулась, кивком отвечая на поклон знакомого ей по Петербургу дворянина, и вышла в аллею, направляясь в сторону центра города. Ей хотелось зайти куда-нибудь в тень, чтобы отдохнуть от палящих лучей солнца. Спустя четверть часа неспешного шага она вошла на площадь Россетти и поднялась по ступеням старинного Сен-Репарат. Замерев на паперти, Мари обернулась — она знала восемь улиц, разбегающихся от этого места в разные стороны. Как лучи… Или щупальца. Зайдя внутрь, она присела на скамью, наслаждаясь тишиной и прохладой. Собор был пуст, и через окна в зал лился солнечный свет, в котором плясали мириады золотистых искр. Мари прикрыла глаза и вдруг едва ли не подскочила на месте, когда тишину прорезали звуки органа. «Кажется, органист готовится к мессе», подумалось Мари, и она аккуратно развернулась, желая уйти и не мешать. Но чудо — она не смогла этого сделать. С каждым звуком ей всё сильнее хотелось плакать и петь, чудесное многоголосье будто поднимало её над землёй, наполняя душу невообразимым восторгом. Девушке казалось, что это ангелы спустились с небес и поют ей ликование во славу Бога. Колени её дрожали, и она крепко схватилась за спинку сидения, чтобы не упасть. Волшебные звуки плыли в хрустальной тишине, и под самым куполом Сен-Репарата тихо шелестели голуби. Мари плакала, не замечая этого, и боялась даже открыть глаза, чтобы только не разрушить эту сказку. Domine Miserere разливалось в воздухе — и невысказанное Kyrie Eleison гремело и плакало под пальцами незримого музыканта. Казалось, сам солнечный свет высветил этот собор, эти сиденья и амвон, вызолотил алтарь и витые колонны, покрыл сиянием трубы органа… Мари была готова поклясться, что она слышала плач скрипок и пение детского хора, хотя была уверена, что играл только орган. Наконец, распев умолк, и девушка открыла глаза. Она ошарашенно прижала руки к груди и переводила дыхание. — Графиня Илинская? — тихо окликнули её, и девушка обернулась на голос. В дверях стояла Кристина. — Мадам Дестлер? Рада Вас видеть, — всё ещё тяжело дыша, как после пережитого ужаса, ответила Мари, вежливо приседая в книксене. Девушка подошла к ней и озабоченно поддержала её под руку. — Вам плохо? На Вас лица нет! — Всё хорошо, благодарю… Я просто поражена… Вы слышали? Девушка улыбнулась. Графиня, погрузившаяся в недра ридикюля в поиске платка, не заметила этой улыбки. — Это было восхитительно… Будто небеса соприкоснулись с землёй и разверзлись, и оттуда зазвучали ангельские голоса… Я приезжаю в Ниццу каждый год, но никогда прежде не то что в Ницце — в Париже, в Италии не слышала ничего подобного! Вы слышали его? Кристина улыбнулась и покачала головой. — Он гениален, — просто сказала она, бросая задумчиво-нежный взгляд в сторону умолкнувшего органиста. — Я бы всё отдала, чтобы вновь его услышать… — тихо шепнула Мари. Ей отчего-то было легко говорить с этой дамой. Графиня чувствовала, что с ней можно быть откровенной и перестать притворяться. Кристина издала тихий смешок и взяла графиню под руку, направляясь к выходу. — Мне знакомо это чувство… Две дамы чинно вышли из собора. Лишь на пороге Кристина обернулась, пока Мари раскрывала веер — бросив последний взгляд на пустующее место органиста, она повернулась к своей новой знакомой и с улыбкой начала спускаться по ступеням. Ветер развевал их волосы. Солнце играло ленивыми зайчиками на камнях паперти.