Guilty Pleasure

Почему-то больше всего в мире прошлого Раулю нравятся печеньки. Это необъяснимый факт для его семьи, его врагов и науки. Но он остается фактом — Раулю нравятся чертовы печеньки. Причем с шоколадной крошкой. И именно овсяные. Возможно, он таким образом заедает свое невообразимое горе и стресс, связанные с его семьей и врагами, но научно это не доказано, а значит — не считается. Просто Раулю нравятся печеньки. И единственный, кто воспринимает это всерьез (по крайней мере, способен воспринять это всерьез в отсутствие Рауля, потому что при нем смеяться все почему-то не решаются) — это… — У меня еще есть, — спокойно говорит Рауль, когда на столе появляется новая пачка печенья прямиком из дома Рафа. Гость громко шмыгает носом, ведя им в сторону, и садится на стул напротив. Вместе с печеньем на стол встает выпивка. — Я так больше не могу, — говорит он, и смотрит на Рауля с вызовом: ну, давай, говори, что так и знал, и спасение Земли — гиблое дело. Рауль не говорит. Рауль молча встает и достает откуда-то (откуда вообще что-то можно доставать в пустой комнате?) два стакана. — Ты все равно не бросишь, — вместо этого говорит Рауль, и Гость может поперхнуться всеми речами, которые он уже приготовил, пока шел в комнаты Рауля. Тот живет в том секторе катакомб, которые признаны особо опасными из-за вечных прорывов зомби, но Раулю, кажется, без разницы. — Ты уже пытался. Что из этого получилось? Гость мнется и разливает выпивку по стаканам, потирая в смущении нос, лоб и ухо. Потом вскрывает пачку печенья. Снова потирает лицо, но теперь в другой последовательности. — Получилось, — отвечает он, чтобы не сдавать позиций. — Я пережил кризис. И вернулся! С новыми силами, — уточняет он, потому что бровь Рауля грозит взлететь вверх. — Понимаешь, свежие идеи, новые силы, вдохновение, в конце концов! — Лично он понимает, что для Рауля это все слишком тонкие материи. Тот выживает на чем-то более материальном и простом. — В меня словно вдохнулась новая жизнь, ты ничего не понимаешь, — говорит он наконец, подвигая Раулю стакан. Почему он вообще к Раулю ходит — не то чтобы загадка и тайна, но Анри он об этом не говорит, потому что тот может неправильно понять. Анри чудесный малый, и вообще он рад, что тот вернулся, но все-таки он не совсем то, чего иногда хочется. Анри будет отвечать и отличный собутыльник, но какой в этом толк, если он знает, что может его перепрограммировать на правильные ответы? Пусть даже он этого давно не делает. И пусть даже он может заставить Анри молча слушать, как это делает Рауль, или вставлять только короткие реплики, а не затыкать его длинными философскими монологами или высмеиваниями. Просто Рауля не надо программировать для этого специально. Он заглатывает первый стакан почти не морщась и продолжает: — Ты можешь сколько угодно думать, что все это ни к чему не приведет, но согласись — вы появились. Вы, чертовы Ломбарди, появились на свет благодаря мне. Да я, можно сказать, твой папочка, если так уж смотреть. И чем ты мне платишь? Тем, что кривишь нос, когда я приношу тебе печенье? Пытаешься меня уничтожить? А? Я тебе скажу, что ты делаешь — ты меня ни во что не ставишь. Как Патруль. Как мои друзья. Меня никто ни во что не ставит, хотя я спасаю мир — и это несправедливость, — стучит он кулаком по столу, а Рауль лишь продолжает молча на него смотреть и немного сдвигает голову вперед, медленно и спокойно — слушает. Гость знает, что он слушает. — Вот скажи мне, — продолжает он, загораясь, — что я сделал вам всем, всего лишь спасая мир? А? А?! Я сбиваюсь с ног, я делаю мир лучше, и что я вижу в качестве благодарности? Холодный кофе? Попытки выпроводить меня из квартиры в очередной раз? «У меня еще есть»?! — Вообще-то Гость шел не за этим, но рядом с Раулем как-то слишком хорошо получается орать на бессердечную суку судьбу, и его даже никто не перебивает. Он даже сам верит, какой он несчастный. Рауль молча жует печеньку и даже изредка моргает, соглашаясь, что Гостя окружают мудаки и неблагодарные ублюдки. — Ведь у меня действительно получилось. Ведь смотри, если бы не я, если бы не отмена кислотного дождя — где был бы Нео Версаль, а, а, я тебя спрашиваю? Где бы он был? Его бы просто не было. И его не было — а ты этого даже не помнишь, потому что тебя тоже не было, — распыляется Гость, выпивая уже третий стакан свой и второй — Рауля. Он слишком занят монологом, чтобы задумываться о таких мелочах. В его голове — вся история земли, в его руках — ее судьба. Он не может думать о мелочах вроде «из чьего стакана я пью». — Это не было. Тебя не было. Всех людей в Нео Версале не было. Потому что я ваш папочка. Я ваш чертов папочка, а мне кто-нибудь хотя бы говорит это? Нет, не то чтобы я хотел, чтобы меня все называли папочкой, — делает «пф-ф-ф» и машет перед грудью раскрытыми ладонями Гость, — но где хотя бы «спасибо»? Рауль берет вторую печеньку. — Знаешь, что я тебе скажу? Вы все — неблагодарные свиньи, — сообщает после пятого своего стакана Гость, подпирая щеку кулаком, — просто неблагодарные свиньи, и знаешь, именно таких свиней я спасаю. И буду продолжать спасать. Потому что, знаешь, может быть свиньи тоже должны жить. Не мне решать, кто должен жить, а кто нет. Я не могу просто сказать «вы все свиньи» и перестать вас спасать. И мне не нужен даже ярлык гуманиста для этого. Просто, может, это жизнь такая херовая штука, что делает всех свиньями, откуда нам знать? Он смотрит на Рауля, а тот смотрит на печеньку, думая, что в этот раз она какая-то черствая. Эта проблема кажется ему более важной в данную секунду. Эта и «где черт носит чертового Дарио, который обещал вернуться вечность назад». — И почему я с тобой вообще разговариваю? — спрашивает Гость, когда рубеж пройден и бутылка скоро кончится так же, как и предыдущая, а он лежит головой на сложенных на столе руках. Он не уверен, к которому Раулю обращается, потому что в его голове их уже двое. А у него на лице дурацкая улыбка, и он даже понимает, зачем и почему разговаривает с Раулем, но не может же он сказать вслух, что его просто жутко умиляет то, что он может приносить печеньки месье Мрачная Рожа и мистеру У Меня Нет Эмоций, а тот будет их с удовольствием их есть. И слушать. Ему нравится, что его не высмеивают, ему дают говорить, и он может с кем-то обсудить все, что происходит вокруг него, и этот кто-то — не непосредственный участник событий. В этом есть что-то успокаивающее. Вообще в Рауле есть что-то успокаивающее. Гость любит успокаивающие, надежные вещи в своей жизни. Наверное, потому что их слишком мало. Когда он опускает голову на руки, Рауль понимает, что Гость не придет к нему еще как минимум месяц — он выговорился и готов к новым свершениями. Он снова сможет играть роль идиота-начальника с плохими шутками для своей команды, которая никогда не считала его ни идиотом, ни начальником. Он хлопает Гостя по плечу, чтобы тот встал, и ведет его по коридорам в сторону лаборатории. Это тоже своего рода традиция, как и печеньки, которые тот тащит ему. Оставляя его на пороге лаборатории, он звонит в дверь, чтобы Анри смог его забрать, а сам идет обратно — искать Дарио. Потому что его, как и Гостя, окружают те самые неблагодарные свиньи, для которых он, конечно, не папочка, но ответственность все равно на нем. Он уважает Гостя за его мировоззрение — он готов взять ответственность за весь мир. Раулю хватает ответственности за одного.