внутренний конфликт.

Погода за окном, к полному несчастью или же наоборот, была не под стать настроению Вани. Слепило яркое солнце, а парень, как известно, не жалует подобное, посему и зашторил все окна. Да и кто вообще любит, когда в его лицо «бьет» луч солнца, что подобен сранному софиту, а сейчас-же, даже прожектору. «Ты полная свинья, Вань» - крутится до боли родной голос в голове. Кажется, если бы миллионы людей сказали эту фразу, он бы все равно услышал именно тот. Тот самый, черт дери, голос. Именно его он слышал, крутил, заслушивая до дыр, подобно излюбленному треку. Правда, он не приносил ни малейшего удовольствия. С каждым разом, казалось, больнее некуда. И этот свирепый взгляд, тот самый момент, когда весь поток нецензурной брани вперемешку с оскорблениями выливался на него, должен был казаться самым страшным и пройденным этапом. Все, дальше только похуизм. Но нет, было хуже. В миллионы раз хуже. – А ты кто? – в пустоту задает вопрос Евстигнеев, а после, слышит ответ, которого вообще не ожидал услышать. – Хей, а я тут… Повисло молчание. Да, Лёша как всегда заходит в самый неподходящий момент. Чуйка на подобные вещи у него была просто отменная. – Что это за херь? – парень берет в руки таблетки, сначала пристально рассматривая их название, наверняка бегло вспоминая для чего они, а после, крутит их перед носом Вано, пытаясь обратить хоть малейшие внимание. А действительно, замечательный вопрос. Что это? Спасение? Да нет, Ваня, ты – просто трус. Хотел так просто уйти от проблемы, попытаться отвлечься от морального истощения – физическим. Не самый лучший вариант, а если быть точным, то самый, что не наесть, ужасный. – Ваня! – восклицает Лёша, после чего, парень все-таки поднимает взгляд. Что-то кричит, но Евстигнеев не слушает. Он не хочет слышать. Точнее, он считал, что не может. Все моральные страдания засосали его с головой, топили, выдирали душу, переворачивали все его понятия наизнанку, заставляли замкнуться в себе. Тонуть, тонуть. Немым, без криков отчаяния или слез. Зачем? Зачем это, когда есть сигареты? Да, он вроде бросил, ибо обещал перейти полностью на вейп, но это было единственное, что возвращало его в реальность. Сигаретный дым, что выжирал глаза не менее «солнечных прожекторов» и леденящий воздух на балконе, что каждый раз заставлял руки слегка подрагивать, а после, чувствовать неприятное покалывания на кончиках пальцев. Все это, заставляло ощущать себя живым, таким как все. Казалось, что он просто существует. Причем, не замечая никого, пропуская все знакомых и незнакомых мимо. Слушая их краем уха и пытаясь не подавать виду, что ему действительно не класть на столь «увлекательные» и «невероято-охуенные» рассказы. Что у него, блять, такая дырень в душе, что марианская впадина – даже в подметки не сгодится. – Чешир! – снова возвращается в реальность. Черт, этот маленький комок позитива и ходячая усталость, пожалуй, его последний смысл вообще возвращаться из своих глубин тоски. Охра действительно не понимал, как он сумел его вытаскивать из этого дерьма, и зачем он вовсе его тянул сейчас и… – Я люблю тебя. Вау, видимо, он ещё чтец мыслей. Иногда даже не стоило говорить, стоило лишь взглянуть и тебя заключат в самые крепкие объятия, а после пропишут пару кружечек чая, который Ваня снова полюбил благодаря своему возлюбленному. А после, так бережно укроют и прижмутся, утыкаясь своим носом в сонную артерию. После чего, приходит спокойствие и облегчение. Того, в чем сейчас он столь сильно нуждался. – Ты что, романтик? – Впервые за долгое время искренне улыбаясь, предполагает брюнет, убирая с глаз надоедающие красные пряди. Кажется, Охра снова здесь. Создавалось такое чувство, что Евстигнеев просто потерял себя за этой пеленой страданий. Просто забылся, углубился и убивал себя. Губил и топил себя дальше. Именно он. Сам. Собственными избитыми татуировками руками, топил. – Ты кретин, – швыряя таблетки в сторону, констатирует обиженным тоном Лёха, а после, тяжело выдохнув, продолжает: – Ты меня напу… – Я люблю тебя, – не давая закончить, перебивает Иван. – Очень люблю, Лёх. – Ты что, романтик?