III. Семья: всегда рядом...

Январь 1893 года. Жизнь шла своим чередом. Дни сменялись днями. Лето сменилось осенью, а та, в свою очередь, уступила место зиме. Новый год и Рождество семья Штольман встречали дома, в Петербурге. Родители к ним не поехали. К Мироновым неожиданно приехали в гости дальние родственники Виктора Ивановича, не навещавшие дальнюю родню уже несколько лет. Мария Тимофеевна была не в восторге, но делать нечего: родня все ж таки. Петр Иванович сразу после Рождества, проведенного с родственниками в Затонске, уехал снова в Европу. Не мог Миронов-младший дольше выдерживать натиск родни, хоть и дальней. И, хоть эти родственники были не столь навязчивы, как та же Олимпиада Тимофеевна, но свободолюбивая внутренняя природа Петра Миронова рвалась туда, где ей, этой самой природе, было свободнее. Штольман как-то поинтересовался у родственника причиной столь частых визитов за границу, но внятного ответа не получил. Что и говорить, Петр Миронов человек свободный, куда хочет – туда и едет. На что живет непонятно, но это дело его сугубо личное. Так и вышло, что Штольманы отмечали Рождество своим узким семейным кругом: Яков, Анна и Софьюшка. Софи, любимица абсолютно всех старших Мироновых, получила в свой неполный годик столько подарков к Рождеству, сколько не получали и детишки в более состоятельных семьях. Одна только серебряная брошка от Екатерины Варфоломеевой чего стоила. На протест Анны, что, мол, ребенку это совершенно ни к чему, да еще и такое дорогое, Екатерина Александровна ответила: - Дорогая моя Анна Викторовна. Когда-нибудь Софья вырастет и выйдет замуж. Вот приданное заранее и будет собираться. Пришлось маме принимать дорогой подарок: серебряная брошь представляла собой искусно выполненный букетик незабудок с голубыми сапфировыми цветами. Девочку любили все. Но ничья любовь не могла сравниться с тем трепетом и благоговением, которое к своему первенцу испытывал сам глава семейства – Яков Платонович Штольман. Кто бы мог подумать, что гроза шпионов и убийц, лучший следователь Петербурга, чиновник по особым поручениям статский советник Яков Штольман каждый день, приходя вечером домой, будет нежно баюкать свою дочь, приговаривая ласковые слова ей на ушко? Или будет с радостью помогать жене купать маленькую Софи? Или же начнет читать детские книжки и разные сказки, непременно перед этим уже прошедшие его собственный цензурный отбор? Во всех более-менее состоятельных семьях детям нанимали нянь и сиделок, которые и занимались купанием, кормлением, чтением сказок и прочими хлопотами, сопровождавшими жизнь маленьких наследников и наследниц. Штольманы же категорически не хотели нанимать ни няню, ни сиделку. По крайней мере, до тех пор, пока Софи не подрастет. Все радости и трудности ухода за маленькой дочкой Анна взяла на себя. Верная Настасья всячески старалась помогать хозяйке. Но молодая мама ревностно относилась к подобным порывам. И со спокойной душой уступала право купания, укачивания или чтения сказок только лишь своему мужу. Иногда вечерами, принося хозяевам чай, Настасья с умилением наблюдала такую картину: сидя на диванчике в кабинете, Яков Платонович тихо укачивал на одной руке дочку, а второй рукой обнимал сидящую рядом Анну Викторовну. Та же, совершенно непонятным служанке образом, умела одновременно и поддерживать сильную руку мужа, помогая ему баюкать дочь, и обнимать его в ответ. Так и сидели они по несколько часов к ряду, о чем-то тихо переговариваясь, тихо посмеиваясь каким-то только им понятным и смешным вещам. И казалось, будто вот так они когда-то и родились: втроем, в обнимку друг с другом. Словно бы единое целое, никогда и никем не разделенное. В других семьях часто бывало так, что после рождения детей чувства между супругами охладевали, былая привязанность переходила в привычку и обязанность. В семье Штольман чувства только крепли с каждым днем. Хотя, казалось, что крепче и сильнее взаимная любовь, привязанность, уважение и нежность стать уже не могут. А, нет! Могут, да еще как. Лучистые глаза Анны сияли при виде мужа так, словно бы в них поселялись маленькие звездочки. Светились такой любовью и нежностью, что в потоках, излучаемых ими, могли согреться совершенно все, кто был в то время поблизости. Молодая женщина буквально расцветала каждый вечер, стоило лишь мужу вернуться со службы. Сам же Яков ежесекундно думал о своей Анне и о маленькой дочке, что неизменно ждали его дома. В душе у статского советника словно бы вырос и расцвел райский цветок, дарящий мир и покой. И столько нежности и любви было в каждом движении его, каждом слове, направленном к жене, что не оставалось сомнений ни для кого в глубине и искренности его чувства. Время от времени чета Штольман принимала у себя гостей: супругов Варфоломеевых, супругов Самсоновых, Петра Миронова. Осенью были у них и родители Анны. За последние два года частым гостем в доме на Невском стал и Давид Абрамович Цойреф. Старый ювелир хотя бы раз в месяц заходил к Анне и Якову, когда те не уезжали в Затонск. Придет, посидит час-другой и тихонько уйдет домой. Анне нравилось иногда посидеть со старым мастером, послушать его истории. Пару раз Давид Абрамович приходил в то время, когда Якова еще не было дома. И тогда мысли его возвращались к тому времени, когда он еще был молод, когда были живы родители Штольмана и его бабушка с дедушкой. В такие редкие моменты Анне удавалось услышать какую-нибудь историю про Питера и Софью Штольман. Про то, как они познакомились, как поженились. Неизменной присказкой перед подобной историей у старого ювелира была фраза: «Вы только мужу своему не упоминайте о том, что я сейчас расскажу». Как-то раз Анна спросила у Давида Абрамовича, почему он просит не говорить про эти истории Якову. - Милая Анна Викторовна. Ваш муж очень любил своих родных. Он очень тяжело переживал их смерть. Потерять близких – тяжкое испытание. Когда-то придет время, и он сможет до конца перебороть в себе всю ту боль, что все еще живет внутри. И вот тогда он сам поведает вам всю историю своей семьи. Не те обрывочные сухие фразы, которыми он обычно удовлетворяет любопытство спрашивающих. А всю историю, которую помнит и знает. Вы и так это знаете. А до поры лучше не напоминать. Ведь сейчас его раны затягиваются. Вы, Анна Викторовна, умело врачуете его душу. Ваша прелестная Софи очень в этом помогает. Поверьте мне, строму человеку, прожившему уже жизнь. Яшенька сейчас действительно очень счастлив. Даже я никогда не мог подумать, что этот серьезный, а порой и суровый, мальчик способен так любить, так дарить свое тепло. И этому он научился от вас. Я так благодарен вам за это. И еще за то, что в вашей семье подрастает маленькая Софья.

***

Вот и в этот холодный январский день Анна уже внутренне ждала прихода старого ювелира. Ей очень хотелось, чтобы сегодня Давид Абрамович пришел в тот час, когда муж еще не вернулся со службы. И была у нее на это вполне определенная причина: совсем скоро у ее мужа день рождения. И молодой женщине хотелось сделать ему подарок, сохранив до времени его в секрете. Необходимая сумма у нее уже имелась, благо Анна временами оказывала услугу различным знакомым, давая уроки английского их детям. Это занятие не мешало ей заниматься домом и дочерью, давая возможность и немного отвлечься, и скопить небольшую сумму денег. Подарок Якову Анна задумала еще летом, почему и стала соглашаться на просьбы знакомых позаниматься с их драгоценными чадами. Никакой определенной платы молодая женщина никогда не назначала, но благодарные родители сами оставляли небольшое вознаграждение. Анна Викторовна не была стеснена в средствах, но подарок мужу ко дню рождения хотела сделать на то, что заработает сама, а не что заработает муж. Когда Анна высказала эту свою идею маменьке, Мария Тимофеевна искренне удивилась. Она бы никогда не решила давать уроки для того, чтобы сделать подарок Виктору Ивановичу. Своему супругу Мария подарки делала, но не задумывалась, что средства на эти подарки получены трудом самого одаряемого. Время шло, а старый ювелир не появлялся. Анна начала волноваться. Что могло произойти? С тех пор, как летом они с Яковом и Софьюшкой вернулись в Петербург из Затонска, Давид Абрамович стал еще более частым гостем в их доме. Каждые две недели он непременно заходил к ним. Время от времени Анна и Яков, во время совместной прогулки с дочерью по выходным, навещали ювелира в его магазинчике. Это уже стало своеобразным ритуалом, традицией. Около семи вечера со службы вернулся Яков Платонович. Он привычно поцеловал жену, потютюнькал дочку, только после чего Настасье было велено подавать ужин. - Яков, а тебе Давид Абрамович не писал? - Нет, с чего бы ему писать мне? Подожди, Аня, он же как раз сегодня должен был зайти к нам, разве нет? - Да, но не пришел. Я волнуюсь. Вдруг, что-то случилось. - Я пошлю Ефима узнать, все ли в порядке, - Яков уже поднялся из-за стола, когда в столовую вошла Настасья. - Барин, там вас городовой спрашивает, - доложила она. Штольман спешно вышел в прихожую, Анна следовала за ним. - Ваше высокоблагородие! Было велено вам сообщить! Происшествие на Казанской! - Что случилось? - Там пытались ограбить маленький ювелирный магазин. Вроде как, и мастерская при нем. Так во время ограбления один из работников пытался помешать. Словом, убили его. - Ювелирный Цойрефа? – похолодев, спросил Штольман. - Так точно! - Кого убили? - Не то ювелира, не то помощника его. Я так и не понял, меня к вам сразу отправили. Сказали, именно вас вызвать надо! - Жди меня в пролетке, я выйду через несколько минут, - Яков быстрым шагом направился в глубину дома, взять все необходимое. Только не Давид Абрамович. Нет, нет. У него в столице больше нет ни одного человека, знавшего деда или отца. Только не Давид Абрамович. - Яков, я с тобой! – Анна порывисто взяла мужа за руку. - Куда со мной? Нет, Аня. Ты с Софьюшкой будь. Она проснется, а рядом ни мамы нет, ни папы. Что это такое? Нет-нет, я как узнаю, кто именно убит, я непременно тебе сообщу. Я за Семен Семенычем пошлю, он тебе и сообщит. Будь дома, пожалуйста, - Штольман обнял жену, мягко целуя ее в висок. - Хорошо, - неожиданно быстро согласилась Анна. Проводила мужа до двери, внимательным взглядом проследила за тем, как он надевает пальто. Сразу после ухода его вернулась в столовую. Несколько минут походила по комнате, собираясь с силами. Наконец, остановилась возле одного из стульев. - Дух мужчины, убитого в ювелирном магазине Цойрефа на Казанской улице, приди! – после глубокого вдоха произнесла она.

***

Прибыв к ювелирному магазинчику старого друга деда, Штольман с замиранием сердца вошел внутрь. Рядом с распростертым телом между входом и прилавком суетились доктор и его, Штольмана, помощник Иван Лукьянов. - Что у вас здесь? – вопрос прозвучал резче, чем того бы хотелось статскому советнику. - Доброго вам вечерочка, Яков Платонович! – как обычно жизнерадостно произнес доктор Стехин. Поднялся с колен, отошел чуть в сторону от тела и уже серьезнее доложил: - Помощник ювелира местного убит. Пуля. Судя по характерным чертам – револьверная. Все подробности скажу после вскрытия. Но сразу видно, что стреляли практически в упор. Пуля вошла в грудь в области сердца. Смерть наступила практически мгновенно. Яков чуть слышно выдохнул. Помощник! Не старый ювелир. Как бы ужасно это ни было, но слава тебе, Господи! - Где хозяин магазина? - Так там, в задней комнате. Где мастерская у него, - бодро доложил Лукьянов. - Хорошо, вы, Иван Сергеевич, заканчивайте здесь. А я поговорю с Давидом Абрамовичем. - Так вы что, его знаете, ваше высокоблагородие? – удивился Иван Лукьянов. - Знаю. - Тогда понятно, почему он так требовал, чтобы городовой непременно вас позвал. Территориально-то все равно это дело нам отдадут. Но ведь можно было и без вас тут все оформить. А этот ювелир дурниной орал, чтоб вас позвали. - Дурниной бабы на базаре орут, Лукьянов! А старые мастера высказывают свое пожелание, - одернул подчиненного Штольман. Он мог и не говорить ничего, одного взгляда его хватило, чтобы помощник резко передумал в ближайшие лет двадцать в подобной манере говорить не только о Давиде Абрамовиче Цойрефе, но и обо всех людях вообще.

***

- Давид Абрамович, как вы? – войдя в мастерскую, спросил Яков старого мастера, жестом отпуская городового, дежурившего подле пострадавшего. Мало ли что, человек уже в глубоких летах. А ну, как плохо станет? - Яшенька, мальчик мой! Да что же это такое происходит? Кому я, старый ювелир, помешал? У меня ведь магазинчик не больше многих других. Миллионами никогда не ворочал и не ворочаю. Сижу, потихоньку свое дело, знай, делаю. Да вот мастерство свое племянничку передаю. - Давид Абрамович, вы мне сейчас расскажите все, что знаете. А завтра утром приходите в управление. Я лично все сам запротоколирую, со всеми подробностями. Но сейчас мне нужно знать главное. Итак, что здесь произошло? - Я уже хотел закрывать магазин. Время уже позднее, шел восьмой час вечера. Пора было Федора отпускать. Федор Степанович Колпаков помогал мне тут. То за прилавком постоит, то принесет что из мастерской. Он у меня уже семь лет служит. Человек он был честный, никогда ни в чем таком я его не замечал. Сам я собирался еще поработать. Мне сегодня принесли камень. Сделали заказ. Ты же знаешь, я уже давно престал делать украшения на заказ. Только исключения старым друзьям и делал. Все как-то больше продаю то, что само у меня придумается. То и делал на продажу. Но тут я не мог отказать. Мне принесли редкой красоты камень. Уже ограненный, но не очень хорошо. Я так давно хотел поработать с таким вот камешком. И тут такой случай. Я не успел даже убрать его в мастерскую, положил коробочку с камнем под прилавок. Но заказ интересный. - Давид Абрамович, что за заказ и что за камень? Я увидеть его могу? - Яша, так ведь все из-за того камня. Рубин. Редкий. Его иногда называют «Кровавое солнце» за исключительный кроваво-красный оттенок. И заказали мне сделать ему дополнительную огранку и оформить камень в виде мужского перстня. А название у этого самого рубина какое! Одно название говорит за себя! - Как называется именно этот рубин? - «Кровь дракона»! Яша, ты же знаешь, мне очень много лет! Но за всю свою жизнь я не видел такого камня! И мне предоставили полную свободу в оформлении. Я уже придумал, как именно будет выглядеть этот перстень. А что теперь? Я не только не смогу сотворить настоящее чудо! Я должен буду продать магазин, чтобы расплатиться за похищенный камень! И ведь теперь и сам камень проклят. - Почему проклят? - Так из-за него пролилась кровь невинного человека. Федора Степановича убили из-за камня. Рубин, ради которого убили человека, будет проклят. Я не смогу теперь ничего с ним сделать даже, если ты найдешь этот камень, - сокрушенно покачал головой Давид Абрамович Цойреф. - Расскажите мне, что вы видели или слышали? - Я был в мастерской, собирался выйти за камнем и, заодно, отпустить Колпакова. Прозвенел звонок над входной дверью. Я удивился, ведь Федор Степанович как раз пошел закрывать дверь. Послышались голоса. Я решил, что это какой-то припозднившийся покупатель. Но через минуту или около того Колпаков чуть громче произнес фразу: «Я здесь один!». И было в его интонации что-то такое, из-за чего я решил не выходить. А потом опять голоса. После услышал мужской голос, спрашивающий где камень. Через несколько секунд раздался выстрел, и почти сразу снова звякнул дверной колокольчик. Я вышел и увидел Федора Степановича. Выбежал на улицу позвать городового. Очень просил, чтобы непременно вызвали тебя. Вот и все. Старый ювелир потрясенно смотрел на Якова. Как это возможно, чтобы из-за его работы, из-за него погиб человек? Безвинный, честный человек, верой и правдой служивший ему, старому Давиду? Человек, от которого он, старый Цойреф, всегда видел лишь помощь и поддержку? Почему так случилось? У Федора ведь семья, у него дочь на выданье. Это он, Давид, прожил уже свою жизнь, это ему совсем скоро девяносто лет. Он уже выполнил все, зачем пришел в этот мир. И это он должен был бы сейчас быть погружен на полицейский возок, чтобы тот отвез его тело в мертвецкую. Но не честный Федор Колпаков. - Давид Абрамович, не нужно, - прервал его размышления Яков Платонович. Ах, Яша, добрый мальчик. Сильный мужчина. Честный и справедливый полицейский. Верный и любящий семьянин. Внук его, Давида, друга. - Что не нужно? - Думать так, как вы думаете. - А откуда ты знаешь, что я думаю? - Моя жена – медиум. Забыли? Неужели вы считаете, что я за свою жизнь и за время знакомства с Анной Викторовной не научился понимать человеческие чувства и эмоции? Я найду того, кто это сделал. Я вам обещаю. И камень найду. Постараюсь найти. Давайте, я вас домой отвезу? - Найди его, Яков Платоныч, найди. Бог с ним, с камнем, но этого кровопийцу найди. Домой? Нет, я к племяннику пойду. Он тут у меня недалеко живет. - Я вас провожу. - Хорошо, - Давид Абрамович тяжело поднялся со стула. Казалось, будто все прожитые годы разом легли на его плечи, сгорбив их еще сильнее. Проводив старого ювелира до дома племянника и убедившись, что Давиду Абрамовичу ничто сегодня больше не угрожает, Штольман отправился домой.

***

Хлопнула входная дверь, Настасья приняла пальто и быстро растворилась в задних комнатах. Яков тихим шагом двинулся по коридору в сторону спальни. Навстречу ему вышла Анна. - Я думал, ты уже спишь. Как Софьюшка? – поцеловав жену, спросил мужчина. - Ты же знаешь, я не очень люблю засыпать без тебя. А Софи спит, я ее уложила. Покапризничала она немного, но уснула все равно быстро. - Аня, это не … - начал было Штольман, но жена прервала его: - Не Давид Абрамович, я знаю. - Откуда? Я же так и не послал к тебе Ищенко. Прости, забыл. - Ничего страшного. Ох, Яков Платоныч, уж сколько лет прошло, а вы никак не поймете, что если мне нужно узнать, кого именно могли убить, я это непременно узнаю. - Ты опять духов вызывала, - скорее утвердительно произнес Яков. - Да, и узнала весьма примечательную вещь. Пойдем, я тебе все расскажу, пока ты переодеваться будешь. И я просила Настасью ванну тебе приготовить. Думаю, она там уже воду подогрела. Пойдем, пока не остыла.

***

Спустя десять минут Штольман с наслаждением погрузился в горячую воду. Анна, вооружившись губкой, омывала его плечи и спину. Под ласковыми прикосновениями жены Яков разве что только не урчал от удовольствия. - Так вот. Вызвала я этот дух. Признаться, я боялась увидеть там Давида Абрамовича. Но пришел дух мужчины лет пятидесяти. Среднего роста. Его застрелили, да? На груди пятно крови расплылось. В области сердца. Я спросила у него, кто он и как был убит. Он мне не ответил, но показал, что служил у Давида Абрамовича помощником. Как я поняла, несколько лет уже. И еще показал мне, как именно умер. Яков, я видела лицо мужчины, который стрелял в убитого человека. Как его звали, ты говоришь? - Федор Степанович Колпаков. - Да, Федор Степанович. Так вот, мужчине был нужен какой-то камень, он его, кстати, забрал. Вытащил из-под прилавка. Я зарисовала портрет этого человека. На столе в кабинете у тебя лежит. Но это не главное. - Ты практически установила личность убийцы, и говоришь, что это не главное? - Да, это совсем не главное. Дело в том, что он действовал по чужой указке. Федор Степанович показал мне все, что видел перед самой смертью. Он умер не сразу, а через несколько минут после выстрела. Так вот. Этот человек, что стрелял в него и забрал камень, передал коробочку с ним совсем другому мужчине. А тот, в свою очередь, дал ему сверток в обмен на коробочку. Полагаю, там были деньги. - Я предполагал что-то в этом роде. Все это затеялось ради камня. Возможно, что не только ради камня. Значит, у всего этого есть заказчик. Что ж, я его найду. - Но Яков, я не видела лица его, - разочарованно протянула Анна. - Ничего, родная. Ничего. Мы его и так найдем. Поверь мне, я сделаю все возможное для этого. Привлеку Франта и Ищенко. Но найду. Портрет убийцы, говоришь, в кабинете? – Яков вылез из воды, обернулся протянутым женой полотенцем. - Да, на столе лежит, - Анна вторым полотенцем обтирала плечи и спину мужа. После чего подала ему заранее принесенный из спальни халат. - Думаю, я взгляну на него попозже. Анна Викторовна, а вы не желаете, чтобы я вам приготовил ванну и искупал бы вас? – резко развернувшись, Штольман притянул жену к себе. Анна с наслаждением провела ладонью по груди мужа, забравшись под отворот так и не запахнутого халата. - А я сегодня уже успела искупаться, Яков Платонович. Но если уж вам так хочется меня искупать… - в глазах молодой женщины зажегся озорной огонек. - Купались, Анна Викторовна? – Яков ухмыльнулся, лаская взглядом жену. - Купалась… - Что ж, тогда я искупаю вас не в воде, - нагнувшись к нежному ушку Анны, прошептал Яков и, подхватив ее на руки, направился в сторону их спальни. Какое счастье, что Софи спит ночами крепко и сладко, почти никогда не просыпаясь.