белый шум

У каждого свои способы бороться со стрессом. Инспектор Иваизуми раньше считал шаги, а теперь цифры постоянно напоминают о коэффициентах преступности — что, если столько будет у тебя? у него? — и он больше за ними не следит. Стресс получается снять в спортзале Бюро, чем Хаджиме пользуется чаще необходимого. Командировка изрядно его вымотала: нужно было найти сбежавшего Кьётани, одного из самых сложных исполнителей в Бюро, и объяснить ему, что никто не желает ему зла. Иваизуми не понимает, почему это выпало ему: у психолога Ойкавы куда лучше бы получилось объяснить, чем невидимые цепи Бюро лучше белого шума палат реабилитационного центра. Именно к кабинету психолога направляется Хаджиме: он успел купить Тоору сувенир, потому что тот любит памятные вещи, а сам инспектор дал Кьётани фору в несколько дней — позволил посмотреть на свободный мир, который для парня так или иначе будет закрыт навсегда. Иваизуми открывает дверь без стука; он вообще в некоторые моменты лишён тактичности, потому что долгие раздумья ему не нравятся, он полагается на внутренний импульс и законы (что ты будешь делать, когда они разорвут тебя на части?). — Хэй, довольно невежливо входить без… Ива-чан! — Ойкава, сначала недовольно и презрительно рассматривающий неожиданного гостя, будто начинает светиться изнутри и прыгает на Хаджиме с объятиями. Тоору невесомо касается губами щеки Иваизуми и быстро оценивает: не заметил ли? Хаджиме, конечно, замечает, он не слепой, но им обоим комфортнее умалчивать и держаться на полутонах. — Я скучал! — Ойкава наконец-то отпускает Иваизуми и садится на своё кресло. Ива-чан отдаёт ему коробку — в ней цветок, сделанный из ракушек, хрупкий и красивый, определённо напоминающий Тоору. Тот параллели видит и краснеет, как будто с ним никогда не флиртовали. — Я тоже, — спокойно кивает Ива-чан, добивая этим смущённого Ойкаву, и располагается в кресле для клиентов. Он здесь проводит много времени и большую часть молчит, позволяя высказаться психологу. Хаджиме давно заметил, что Тоору не всегда просто выслушивать истории инспекторов, которые хотят понизить свой коэффициент преступности. В Ойкаве тоже копится много тёмного, и Иваизуми позволяет ему делиться этим. Они молчат некоторое время, будто пытаются определить, появились ли друг у друга новые раны. — Рассказывай, — после паузы требовательно произносит Иваизуми. Ойкава такому тону, спокойному и не подразумевающему других вариантов, сопротивляться не может. — У меня заканчиваются успокоительные, выданные на месяц, хотя не прошло и двух недель, — задумчиво говорит он. — Назначаешь слишком много? Таблетки — один из самых действенных способов уменьшить свой коэффициент, но краткосрочный, а от многократного использования эффект уменьшается. Ойкава качает головой: — Как обычно. Не могу понять, то ли сотрудники стали напряжённее, то ли что-то с лекарствами. Я попытался залезть и проверить, сколько нашему Бюро этих таблеток положено, но все документы почему-то засекречены. — Я надеюсь, ты не стал тревожить Акааши по этому поводу? — Иваизуми ничего катастрофичного в нехватке лекарств не видел. Его подчинённые не слепые и не глупые, они видят несправедливости и промахи в той системе, которой должны верить безоговорочно, что повышает их предполагаемую склонность к преступлениям. Акааши был одним из лучших информаторов, но и у него бывали свои срывы, и втягивать коллегу во что-то смутное не хотелось. — Нет, да я и не уверен, что тут вообще есть повод для волнений. Иваизуми кивает. В этом мире один из самых правильных подходов к выживанию — просто не думать о том, что может тебя взволновать. Особенно если ты и так сталкиваешься с неприятными вещами. Хаджиме втайне надеется однажды проснуться не в этой вселенной. Может, каким-нибудь спортсменом в прошлом, когда Сивиллы не было, или рыцарем в магической реальности — лишь бы там, где под венами не бьются злополучные цифры. — Ты собираешься навестить Кьётани и предложить ему вернуться в Бюро? — Ойкава не сводит с Хаджиме глаз, ловя каждую его эмоцию. Когда человек, которого ты так отчаянно хочешь защитить, вовсе не выглядит беспомощным, приходится быть очень внимательным к каждой детали. — Ты же знаешь моё отношение к реабилитационному центру, — Хаджиме морщится. — Я предпочитаю избегать походов туда. Бесконечные ряды белых палат, в каждой из которых одна стена заменена на стекло. Ойкава раньше бывал там по работе, а сейчас старается не возвращаться туда. Он знает причину такого отторжения этого места: белый шум. Его почти никто не слышит, только совсем сумасшедшие латентные преступники да довольно старый охранник. Тоору слышит его отчётливо, будто стоит рядом с водопадом. Хаджиме — не так сильно, шум скорее улавливается подсознанием, чем слухом. — Будто эти палаты тебя зовут, — ёжится Ива-чан от воспоминаний. Он мало чего боится, но необъяснимые вещи, вызывающие древние стайные инстинкты, заставляют нервничать. — Я попрошу кого-нибудь позаботиться о возвращении Кьётани. Тебе в это здание вообще соваться не стоит, ты больно впечатлительный, ещё неизвестно, как на тебя это повлияет. — Конечно, мамочка, — фыркает Тоору, хотя ему приятна забота Ива-чана. Ойкава думает, что без него он бы давно уже загнулся в этом мире, и Сивилла бы сфабриковала его коэффициент, повысив до трёхсот, чтобы чей-нибудь Доминатор перешёл в режим уничтожителя, чтобы Тоору не мучился. Хаджиме кидает в Ойкаву подушку, чтобы он не язвил по каждому поводу, и Тоору, словивший её, показывает язык. Иваизуми хмыкает. Ну и что бы он делал в тех реальностях, если бы он там был один? Он не уверен, что между свободой и Тоору выбрал бы первое. Они говорят немного о новостях и больше о том городе, который Иваизуми видел — именно о городе и чуть-чуть природе, но не о людях. Ойкава постукивает пальцами по костяшкам. Это что-то вроде его модели поведения — моли о помощи, не издавая ни звука. Ива-чан такое не одобряет, и так больно много невысказанных сложностей у них в отношениях, но он может простить и такой вечный вызов Тоору наблюдательности Хаджиме и собственной значимости в его жизни. — Что-то не так? — Иваизуми смотрит прямо, Ойкава отводит взгляд в сторону. — Как ты относишься к романам между коллегами в Бюро? — выпаливает Тоору, а потом тоже смотрит прямо в глаза Хаджиме, надеясь прочесть там куда больше, чем тот собирается ответить. Ива-чан фыркает. Он иногда забывает, каким глупеньким, наивным и до смешного очевидным Ойкава может быть в отношениях. — Если они по обоюдному согласию, то почему нет? — осторожно отвечает он и замечает облегчение. Иваизуми помнит, что бывший глава Первого подразделения такие отношения не одобрял, но теперь он на пенсии, а его должность перешла к Хаджиме, и это не значит, что к нему перешло и его мировоззрение. — Тогда почему бы нам не начать встре- — Ойкава-сан! — дверь в кабинет резко открывается, и на пороге появляется Киндаичи, совсем ещё молодой инспектор, за психологическим состоянием которого Тоору следит особо пристально: надо решить, действительно ли он подходит для работы в Бюро. — Ой, и вы здесь, Иваизуми-семпай, — и он бледнеет, будто Хаджиме будет его отчитывать. — Договорим позже, — вздыхает Иваизуми и небрежным движением поправляет волосы Ойкавы. Он закрывает за собой дверь, и какая-то глухая обида в душе Тоору прибавляет психологу пару баллов к коэффициенту. * Преступник оказывается очень быстрым, но Хаджиме не отстаёт и успевает навести на него Доминатор, пока тот не скрывается за очередным углом. Увиденное на экране так шокирует инспектора, что он спотыкается и останавливается. Беглеца теперь точно не догнать, но это бессмысленно. Коэффициент его преступности — 93. Высокий, но недостаточно, чтобы использовать даже парализатор. Сивилла считает его обычным гражданином. Хаджиме громко ругается. Бокуто, один из исполнителей на этом задании, возмущается, что Иваизуми научит Акааши, координирующего все их действия из Бюро и прослушивающего их, плохим словам. У Ива-чана не хватает сил огрызнуться, что Кейджи сам кого хочешь этому научит, и устало прислоняется к стене. До Сивиллы люди снимали стресс сигаретами, и сейчас Хаджиме следует их примеру. Он курит редко, потому что Ойкаве не нравится запах табака, но сейчас ситуация до того поганая, что любые средства хороши. Он составляет в голове отчёт по сегодняшнему происшествию, где главными будут два пункта. Первый — перевести чёртового Бокуто в информационный отдел, потому что посреди операции он может начать шутить и отвлекать Акааши, который почему-то на эти шутки ведётся, а Иваизуми не очень нравится выслушивать полуфлиртующих коллег. Хаджиме вообще в последнее время с какой-то неодобрительной завистью косится на влюблённые парочки, хотя не то чтобы ему очень хотелось такого же, но он думает о том, что ему всё чаще хочется укусить Ойкаву за нижнюю губу, чтобы не язвил, и поспешно затягивается, отгоняя мысли. Его отчёт будет куда менее эмоциональным. Второй — какого чёрта преступник, убегающий с ворованными деньгами, сохранил коэффициент в пределах нормы? Хаджиме слышал про асимптоматику преступлений, но это была не она, всё-таки до грани оставалось совсем немного. Иваизуми стряхивает пепел и чувствует, как отчаянно ему не хочется влезать в это дело, но долг он ставит выше собственных эмоций. Бокуто ноет, что ему хочется обратно в Бюро, и разглядывает преступника, за которым гнался. Его-то удалось схватить, но и тут не обошлось без странностей: у него, убегающего с другой половиной ворованных денег, коэффициент составлял всего лишь 102, 3 несчастных балла отделяли его от цивилизованного гражданина, хотя у людей в момент совершения преступления коэффициент гораздо выше. — Не расстраивайся, — хлопает Котаро его по плечу. — Нас, вероятно, ждёт полная задница, но мы хотя бы живы! — он раскидывает руки, и Хаджиме приходится сделать шаг в сторону, чтобы его не задело. Бокуто — самый оптимистичный исполнитель, и Ива-чан даже удивляется, как у него может быть такой высокий коэффициент. К своему удивлению, Иваизуми замечает, что злость постепенно уменьшается. Парализованный преступник очнётся только через несколько часов, и он сейчас — главный источник информации, так что дело можно отложить до утра. Хаджиме неожиданно хочется купить Бокуто булочку, потому что он со своей работой справился действительно мастерски, а ещё заодно захватить заварных пирожных для Ойкавы — просто так. — Охохо, — реагирует на его покупки Бокуто, и Хаджиме закатывает глаза и будто между делом замечает, что Котаро покупает карамель явно не себе, от чего тот на несколько секунд теряется, а потом всю обратную дорогу заставляет выслушивать рассказы о прекрасном Акааши. Ива-чан не возражает. Он почти не слушает и с ужасом думает, что если напьётся, то кому-нибудь будет рассказывать подобное про Ойкаву. После такого, в самом деле, только вешаться, а Бокуто вот крошит своей булкой на сиденье и не чувствует никакого смущения. Отправив Котаро отдыхать, а преступника — во временную камеру, Иваизуми направляется к кабинету Тоору. — Твой рабочий день уже закончен, разве нет? — строго начинает он с порога. Ойкава отрывает голову от стола. Он задремал, и теперь Хаджиме чувствует вину, что разбудил его. — Ойкава-сан тебя благодушно прощает, — улыбается Тоору, подкупленный пирожными. Поздней ночью есть, конечно, вредно. Умалчивать о давящей влюблённости — ещё хуже. Отчёт Хаджиме не показывает и подробностей не раскрывает: Ойкава может всю ночь промучиться составлением теорий, а так будет спать крепче. Иваизуми думает о том, что Тоору даже не упрекнул его за запах сигарет, и ещё почему-то о карамели и приятном чувстве того, что тебя кто-то ждёт. — Знаешь, я думаю, мы могли бы. Ну, встречаться, — Хаджиме делает неопределённый жест, как будто это слово недостаточно хорошее для них. Через секунду он понимает, что сказал, зажмуривается и чувствует, как краснеет. Ойкава не отвечает, и Хаджиме приходится открыть глаза. Тоору прячет лицо в ладонях, наверняка смущённый ещё больше. — Это было так неромантично, Ива-чан, — через несколько секунд стонет Ойкава. — Приходишь весь такой прокуренный и бессовестный и тянешь меня своей сильной рукой в пучину бесстыдных отношений, — он драматично вздыхает в конце, будто он не об этом мечтал бессонными ночами. — Я к тебе даже не прикасался, — бормочет Хаджиме. — А ещё у тебя крем в уголках губ. — Хочешь слизать? — тон у Ойкавы становится игривым, но не противным, и Иваизуми даже не злится. Вместо ответа он кидает пачку бумажных платков, которую всегда носит в кармане. — Обойдёшься. Ойкава обиженно поджимает губы. — На самом деле я бы согласился с тобой встречаться, даже если бы ты сказал, что никогда не будешь меня целовать, — тихо произносит он. — О, — только и может сказать Хаджиме, потому что он не рассчитывал на откровенность. — Иди сюда, — он раскидывает руки, и Тоору, всегда страдающий от нехватки объятий с Ива-чаном, вмиг оказывается рядом. — Сейчас ещё получишь самый неромантичный поцелуй, — Хаджиме прищуривается, и Ойкава вспыхивает от этого. Поцелуй, по мнению Тоору, получается лучшим из всех, которые могли случиться. Коэффициенты обоих не меняются. То, что они делают, меньше всего похоже на спасение. * Захваченный преступник сдаёт только своего подельника. Это скучное имя, и у Бюро оно уже есть. Но даже если у них есть все доказательства, без признания Сивиллы его не арестуешь, а Сивилле он кажется невиновным. Хаджиме курит прямо в кабинете, обещая, что если через пару дней преступник не расскажет о том, как им удалось обмануть систему, он будет об него тушить сигареты. Киндаичи замечает, что это грозит понижением до исполнителей, но, наткнувшись на строгий и усталый взгляд Иваизуми, замолкает. — Ладно, будем действовать по схеме «плохой полицейский + плохой полицейский», — вздыхает инспектор. Это значит, что допрос проведут Акааши и Ойкава, умеющие придумывать садистские вопросы и узнавать информацию по незначительным деталям. Они те ещё манипуляторы, и Иваизуми опасается, как бы это не отразилось на их коэффициенте, но Бокуто говорит, что обязательно после приведёт Кейджи в порядок. Значит, останется проконтролировать Тоору, и теперь это будет проще. Допрос длится почти два часа, и преступник ужасно бледный, Иваизуми ему почти сочувствует. Впрочем, куда больше он переживает за коллег. Их работа ужасно сложная — вытянуть по крупицам информацию. Ойкава предпочитает давить на человека, чтобы тот сам всё-всё рассказал, Акааши достаточно части информации, чтобы восстановить всё, но совместная их работа — смесь давления и проницательности — пугает. Поэтому преступник сдаёт всех. * — Значит, ты оказался прав в том, что с таблетками что-то не так, — задумчиво тянет Иваизуми. Преступник отправлен в реабилитационный центр, а им предстоит сложная работа по поимке остальных. Ещё и Сивилла может оказаться на их стороне. Ойкава кивает. Ему хорошо лежать на коленях Хаджиме и обсуждать случившееся, будто это сюжет ночного аниме или новой книги. Некто по прозвищу Ангел продавал людям основной компонент успокоительных, который в итоге попадал в таблетки в меньшем количестве. Началась проверка всех сотрудников завода, но она пока ничего не дала. Тому, кого они схватили, просто не повезло: препарат подействовал не так сильно, как ему хотелось, а может, он сам слишком переволновался для подобного преступления. Ангел предупреждал их о том, что коэффициент порошком можно сбить ненамного, пунктов на 50-60, и кому-то этого оказалось достаточно. Главных подозреваемых оказывается трое: все те, кто бесследно исчезли и не явились на фабрику для проверки. Они могли как называться Ангелом, так и просто сотрудничать с продавцом, и второе только усложнило бы дело. Они с Ойкавой — тот вызвался помочь, потому что в этом не было ничего опасного, и ему давно хотелось устроить перерыв в сидячей работе — обследовали их квартиры, но ничего подозрительного не обнаружили. Теперь они возвращаются домой по пустынной улице, и в воздухе витает шальной запах апельсинов. — Завтра нам начинать с этого же места, не думаю, что за ночь без нас расследование как-то продвинется, — хмурится Хаджиме. Найти людей в этой многомиллионной стране — сложное дело, особенно если они умеют прятаться от глаз системы. — Ну, ты же не оставишь это дело нераскрытым, верно? — Ойкава смотрит на Иваизуми с неподдельным восхищением. Даже уставший от всего, Хаджиме ничего не бросает и продолжает бороться. Удивительно. Тоору давно бы сорвался. Иваизуми просто кивает. — Это очень глупая затея со стороны преступников, и у них множество промахов в схеме. Скоро порошок перестанет действовать, или они станут слишком зависимы от него и не смогут контролировать свои действия, — Хаджиме задумывается, как в таком случае проще всего их отследить. Тень выбегает из подворотни так быстро, что Иваизуми её сначала не замечает. Ойкава вскрикивает: к его шее прижимают нож. — Отпусти его, — шипит Хаджиме и вытаскивает Доминатор. Лицо преступника бледное, Иваизуми не знает, грим это или побочный эффект передозировки успокаивающими средствами. — Закрой это дело или я убью его, — хрипит Ангел. Хаджиме едва удерживается, чтобы не закатить глаза. Он, конечно, в первые секунды испугался за Ойкаву, но теперь он видит, как дрожат руки преступника и как он сам пошатывается. Он не в себе, и если Сивилла это оценит, то у них есть шанс его победить. С другой стороны, то, что он не в себе, значит, что он может вколоть нож в Тоору в любой момент. Хаджиме нервно сглатывает. — Ну же, давай, закрой дело, будто его и не было, — торопит его Ангел. — Я знаю, вы с помощью этих браслетов можете работать с любой информацией. Это правда, Хаджиме действительно мог бы. — Ты знаешь, — после короткого молчания говорит Иваизуми Ойкаве. Тот едва кивает: конечно, знаю, и я тебя тоже, безгранично, спасибо, что позволил. Хаджиме понимает его без слов. — Пригнись. Ойкава резко подаётся вперёд и шипит: на скуле остаётся порез. Выстрел проносится прямо над ним: у Ангела — 296, у Иваизуми — быстрая реакция. — Идиот, — бросает он на скорчившегося преступника. — Неужели он и правда думал, что ему так легко всё сойдёт с рук? Ойкава не отвечает и прикасается к царапине пальцами, будто пытается остановить кровь. Её немного, и Ива-чан уже проводит влажной салфеткой и наклеивает пластыри. Его всё будет хорошо звучит как белый шум, и Тоору не нравится. Он знает, что не будет. Браслет Ива-чана пищит, оповещая, что рядом с ним — латентный преступник. — Он же уже без сознания, — косится Хаджиме в сторону Ангела. А потом понимает. Доминатор наводит на Ойкаву осторожно. Оружие реагирует с промедлением, будто решает, остаться ли в пределах парализатора или перейти к летальному режиму. Коэффициент Тоору — 299. Уничтожающий режим обычно включается с 300. Иваизуми не ждёт решения Доминатора и отбрасывает его в сторону. — Это как в кошмарном сне — ты, наставляющий на меня пистолет, — хрипит Ойкава. — Когда ты только успел столько в себе скопить? — непонимающе смотрит Ива-чан. Тоору не говорит, что он в последнее время — сплошная ненависть к себе, потому что ему в этом мире невыносимо, и беспомощность по отношению к несправедливости к системе в смеси с отчаянным вдруг есть кто-то, кто тебе важнее, чем я, топившиеся разными мыслями долгое время, вдруг нахлынули все разом перед ощущением приближающейся смерти. — Прости, Ива-чан. Ты должен использовать его, — он косится на Доминатор, который перешёл всё-таки в летальный режим, видимо, не пощадив Тоору как представителя Бюро. — Дурак что ли, да никогда в жизни, — Иваизуми хмурится. До прибытия всего подразделения, среагировавшего на всплеск преступности, у них ещё есть время. — Мы должны тебя успокоить, чтобы все Доминаторы были в режиме парализатора. — Я не хочу в центр реабилитации, — Тоору хватает Хаджиме за руки. — Там белый шум, из-за которого ты не придёшь. Иваизуми прижимается своим лбом ко лбу Ойкавы. — Ты же знаешь, что мне это не помешает. Тоору мотает головой. Ему довольно сложно поверить, что Хаджиме будет идти против себя ради него. — Ну же, Тоору, доверься мне, — шепчет ему Иваизуми, впервые назвав по имени. Ойкава вздрагивает. Он слышит в этом шёпоте мольбу о помощи — свою — и действительно хочет довериться. Если Ива-чан не придёт за ним, он покончит жизнь самоубийством, он знает способы. А пока можно дать себе шанс быть кому-то нужным. Коэффициент спускается до 275, и Доминатор словно нехотя переключается в щадящий режим. Иваизуми смотрит на него с недоверием, будто ждёт, что тот снова изменит своё мнение. — Сделай это, Ива-чан, потому что кто-то должен, — Ойкава глубоко вдыхает и жмурится. Хаджиме тихо извиняется и жмёт на курок, а потом подхватывает Тоору на руки. Белый шум в его голове сменяется на вой сирен. * Стекло, хоть и тонкое, безмерно крепкое. Ладонь Иваизуми — по ту сторону, но Ойкава прикоснуться не может. Только приложить свою, будто они вместе смогут это стекло расколоть. Не смогут. — Я забираю тебя с собой, — ровно говорит Ива-чан, хотя просто пытается скрыть множество чувств. — Будешь жить у меня, хотя тебе выделят комнату в Бюро, так что это ты сам решишь. Ойкава кивает, смысл слов до него плохо доходит. Белые стены отражают не только белый шум, но и белые крики, белый плач, белые просьбы о помощи. Красные обещания умереть. Тоору обязательно про это всё расскажет Ива-чану, и тот выбросит все белые вещи, чтобы Ойкаве было чуточку проще. Когда между их ладонями больше нет стекла, Тоору замечает другие цвета. Он бесстыдно плачет на плече Хаджиме, и тот крепко его держит и не говорит ничего, но Ойкава находит в этом молчании всё, что ему нужно. Белый шум, никуда не исчезнувший, перекрывается оглушительным я спасу тебя.