Единицы

Ты совсем еще юн. Ты улыбаешься и звонко смеешься. Тебе пятнадцать, у тебя есть лучший друг, герой твоих будней и сосед по парте. Ты носишь красное пальто, которое подарила тебе мама — красный согревает. Ты еще не знаешь о любви, ты только читал о ней в книгах, а так хотел… испытать это все на себе. Ты любишь химию и веселую музыку, ты любишь танцевать на главной улице, увлекая в танец своего друга Сашу. Ты ведёшь. Он сопротивляется, его личико выглядит недовольным: ты широко улыбаешься, и он расслабляется в твоих руках. Саша. Он злился, когда ты его так прозвал. Он Александр. Ему нравился мамин «Алекс», на европейский мотив. — Саша слишком по-русски звучит. — Саша. Саша. Саша… Ты сладко повторял его имя, и он разрешил. Ты еще ничего не знал. За окном дождь, в душе дождь. Шестнадцать. Ты носишь красное осеннее пальто, которое уже не в сезон для ноября. Ты носишь его в память о матери. Она ушла в маю, когда ты шел к ней, с самыми красивыми болгарскими розами в больницу. И ты уже не смеешься так звонко. Ты лишь иногда улыбаешься, когда Саша забавно готовит на кухне твой любимый пирог с украинскими вишнями. Зимой ты замерзаешь, пытаешься согреться в том, чего нет. Ты обнимаешь своего Сашу, и боишься, что однажды ты забежишь к нему во двор, а его не будет. Нигде. Ты будешь кричать все три варианта имени. А его больше не будет. И ты не покажешь ему свою новую красную рубашку, и не угостишь отцовским вином. Зима заканчивается. А твои чувства только начинаются. Теплый пряный май. А ты весь замерзший еще с ноября. Тебе семнадцать, ты сидишь на любимой химии, и тебе уже не так интересно. Ты выцарапываешь на запястье формулу с прошлого урока алгебры, где ответом является единица. Саша замечает кровь и хватает тебя за руку. Ты молчишь. Пытаешься улыбнуться, он тихо вздыхает. — Почему ты так навёл единицу? — Потому что я теперь один. — Я все еще сижу с тобой. — Надолго? — На сколько позволит жизнь. Наконец-то ты улыбаешься, циркуль, которым ты царапал формулы, улетает в дальний угол, твои руки хватают рукав рубашки Ганева. Сегодня. Тебе завтра все еще семнадцать. Ты понимаешь насколько ты пропал, корда твой лучший друг снится тебе ночами, ты боишься выпускного, ведь расставаться с ним совсем не хочется. Ты с ужасом понимаешь, что готов проигнорировать свое желание стать виноделом и поступить с Сашей в один ВУЗ. Когда он нежно держал твое хрупкое запястье и обрабатывал царапины, говоря о том, что ты его тоже царапаешь, за самое сердце, ведь ты ему дорог. Ты плачешь и боишься: влюбился в Александра Ганева. Тебе все еще семнадцать, конец мая, сегодня ты признаешься. — Знаешь, Штефан, я кажется… нашел того человека, с которым хочу завести семью и состариться. Ты смотришь на него долю секунды, а затем обнимаешь за шею. Ты уже почти промолвил первое «Я» из других двух «люблю тебя», вот уже, сейчас… — Штефан, я влюбился в Марию. Я хочу предложить ей встречаться после выпускного. Ты слышишь треск. Яркие пятна танцуют перед глазами, твои нервы расшатаны, а ногти больно впиваются в свои же ладони.Пронзает, как же тебя пронзает, слово тот циркуль, который чертил на тебе единицы. Ты пытаешься улыбнуться и отстраняешься от Саши. — Я так за тебя рад. Целуешь его в в лоб и звонко смеешься. В последний раз. Не сегодня. Тебе восемнадцать, снег за окном, снег в тебе, только уже не холодно, ведь тебя горячо вжимает в стену твой парень. И это не родной Саша. Ты позволяешь Доминику делать с собой что угодно, а он обожает лишний раз напомнить тебе, что все-таки тебя добился. Ты горько смеешься и вспоминаешь Есенина «Мы любим тех, кто нас не любит… ». В семнадцать ты купил себе различные лезвия на день рождения, что бы единицы на твоем теле были разные, как и дни проведенные с Сашей. Теперь единицы на теле рисуешь не ты, Доминик, и, как оказалось, вовсе не единицы, а кривые полоски. Ты так привык к боли, что теперь не можешь без нее, грязное чувство мазохизма душит тебя, но ты его притупляешь зубами Доминика на твоей шее. Ты пытаешься жить, радоваться за Сашу, ведь он так счастлив с Марией. — Я так рад, что у меня есть вы. Штефан! Мария! «Я так печален, что у меня нет тебя.» Мысленно отвечаешь на вдруг вспомнившийся сегодняшний Сашин возглас, сидя на коленях с членом Доминика во рту. Это унижение заставляет тебя чувствовать что ты все еще жив, что ты ломаешься. Лишь заглатываешь глубже и с вызовом смотришь в глаза Доминику. — Я бы хотел любить тебя нежно, но ты сам не хочешь этого принимать. Доминик хватает тебя за волосы, управляя так, как хочет он. Тебя кидает в жар, и ты счастлив, что холод покинет тебя хотя бы сейчас. — Больше. Я хочу большое боли, Доминик… В ответ тот лишь фыркает и вставляет в тебя рукоять ножа, которым вырисовывал кривые полоски на твоем теле. Сашин зеленый свитер, который он подарил, ведь он так понравился тебе, и тот разрешил тебе забрать. Ты смотришь на него, он висит на дверцах твоего шкафа. Тебе становится еще больнее, хочешь перекрыть эту боль физической. Наивность. — Доминик, я все еще люблю его. Ты знаешь как заставить впасть в дикую ярость своего любовника. Он сжимает твое горло одной рукой, а второй дает пощечину, от которой кружится голова. Буквально разрывает тебя толчками внутри. Тебе мало, ты хочешь что бы тебя просто стёрли, как ты стирал SMS с признанием глубокой ночью. Снова май, снова семнадцать, ты в своем красном пальто, а твои замерзшие руки сжимает своими теплыми Саша. Снова улыбаешься и звонко смеешься. Все уже хорошо, уже не больно и не холодно. — Я же говорил, что ты не один. Твои единицы зажили? Вы снова танцуете, только ведет уже он. Все было настолько прекрасно, но тебе придется проснуться, как только прозвенит будильник Доминика.