Двадцать три минуты

Переполненные улицы Марселя проносятся мимо Эмильена сплошной цветной лентой. Он уже привык к безумной скорости “пежо” Даниэля. И сейчас, благодаря этой скорости, у них появилось свободное время перед тем, как начнётся очередная операция по захвату грабителей. Машина резко разворачивается, затормаживает, идеально припарковывается. Эмильен выпрямляется в сиденье ― немного напряжённый, ― трёт ладонями колени. Его бесит эта резкость, которая будто душу выбивает, ведь он всегда не успевает понять, когда же Даниэль нажмёт на тормоза. ― У нас есть дополнительные двадцать три минуты, ― довольно протягивает Даниэль. Он выглядит излишне наглым, ведь хорошо понимает, почему Эмильен требовал эти чёртовы дополнительные минуты. Каким-то чудесным образом сотрудничество Даниэля с полицией превратилось почти в его основную работу. Эмильен и не помнит, когда в последний раз Даниэль подвозил обычных пассажиров, а не следил с ним за очередным преступником. Однако, так или иначе, водитель удивительного “Пежо 406” всё ещё не импонирует полиции и довольно часто напоминает об этом Эмильену, на что последний всегда закатывает глаза и качает головой. И несмотря на то, что они практически двадцать четыре часа в сутки вместе то в участке, то в машине, Эмильен всё равно тоскует по Даниэлю. Из-за ограниченности в действиях на людях они словно отдаляются друг от друга сильнее. ― Уже двадцать две минуты. ― Даниэль откидывается на сиденье и смотрит на полицейского ― ожидающе-хищно, плутовато. ― Ты не мог остановиться в более укромном месте? Я, конечно, соскучился, но не настолько, чтобы светить голой задницей средь бела дня! ― О, Эмильен, тебе и приспичило средь бела дня. Других мест нет, придётся довольствоваться этим. ― Он разводит руки в стороны и пожимает плечами. ― Так ещё я и виноват? ― Эмильен дуется, краснеет от негодования и отворачивается к окну: никого нет, лишь нескончаемая линия припаркованных машин и пустая дорога. Эмильену кажется, что дальше, у перекрёстка, асфальт плавится: то ли реальность, то ли иллюзия. ― Тут никого в это время не бывает, и у нас осталось всего двадцать минут. ― Даниэль скребёт щёку: всё равно Эмильен согласится. ― Я так не могу, ― мычит Эмильен, возвращаясь в исходное положение ― он больше не злится. Даниэль вздыхает и нажимает на одну из многочисленных кнопок на пульте около коробки передач, довольно наблюдая за удивляющимся Эмильеном: машина погружается в темноту. Вдруг раздаётся восхищённый выдох полицейского ― совсем как ребёнок. Даниэлю нравится эта детская черта в мужчине: он умеет искренне радоваться и изумляться, при этом так и не научился врать и притворяться. ― Теперь твой голый зад, кроме меня, никто не увидит, ― игриво мурлычет Даниэль и включает приглушённый свет в салоне. Ответом служит тихий смешок и шелест ремня на строгих чёрных брюках Эмильена. Не теряя времени, Даниэль освобождается от футболки, закидывает её на заднее сиденье ― он тоже соскучился по гибкому телу и дурманящему запаху возбуждения. Как давно они так не оставались одни? Даниэль понимает, что, несмотря на совместную работу, они сильно отдалились друг от друга. В последний раз они занимались сексом в прошлом месяце: Эмильен, подвыпивший и обиженный на космическую несправедливость, ввалился в четыре утра к нему. Даниэль даже не успел что-то разузнать, когда уже, развалившись на диване, целовался с полицейским. ― До выхода я подготовился, ― хрипло шепчет Эмильен куда-то в сторону: его всегда смущают эти откровения, он никак не может к этому привыкнуть, что чертовски волнует Даниэля. Он улыбается и притягивает полицейского за плечи, заставляя оседлать себя. Эмильен нависает над ним раскрасневшийся, с приоткрытыми губами. Он дышит ему в рот, ожидая, когда же Даниэль приступит. Времени катастрофически не хватает на ласки ― остаётся девятнадцать минут, ― и Даниэль завлекает полицейского в долгий поцелуй. Господи, как давно они не целовались! Он гладит кончиком языка нёбо Эмильена, и полицейский словно забывает дышать, подхваченный волной наслаждения. Даниэль спускается руками за резинку трусов ― поясница Эмильена влажная и горячая, ― он раздвигает ягодицы, и Эмильен стонет ему в рот, отчего кожа вокруг начинает вибрировать. Прерываясь, Даниэль хохочет: ― Ты и правда подготовился. Он облизывает уголок губ Эмильена, и тот подхватывает его язык своим, завлекая за собой, заставляя разум помутиться. В его ласках столько откровенности, честности, что у Даниэля гудит в ушах, сердце аритмично бьётся в груди и становится невыносимо грустно и мало Эмильена. Даниэль тяжёлой ладонью накрывает шею полицейского, заставляя приблизить лицо ― хотя куда ближе, когда они дышат друг другом, ― и Эмильен прислоняется щекой к влажному от пота виску. ― Чёрт-чёрт-чёрт… Мы так не успеем, ― беспокоится Эмильен, стискивая Даниэля в своих объятиях, и ощущает, как крупные мозолистые руки поглаживают его спину, в очередной раз опускаясь за резинку трусов. ― Приподнимись, ― мягко требует Даниэль, убирая ладони. Эмильен послушно приподнимается, опираясь на его плечи. Даниэль раздвигает его ягодицы, дразнит ― совсем чуть-чуть ― выпуклый, мягкий анус и проникает двумя пальцами. ― Даниэль. ― Эмильен горбится, опускает низко голову и стонет. ― Мы так до… ― он облизывает пересохшие губы, ― …конца не успеем. Даниэль смотрит на часы: одиннадцать минут, как же время летит. ― Вечером, Эмильен, вечером мы закончим начатое, хорошо? ― целуя, выдыхает Даниэль. ― О, нет-нет, я не готов ещё ждать! Мы даже не знаем, закроем сегодня это дело или нет, уж лучше опоздать. ― Эмильен злится и снова обижается, однако начинает двигаться, заставляя Даниэля вводить пальцы глубже, и полицейскому кажется, что он слышит этот странный липкий звук, из-за которого горит всё лицо. Даниэль прикидывает в уме самый короткий маршрут до банка и, удовлетворившись подсчётами, кивает больше себе, чем Эмильену. Будучи рациональным человеком, он всё же никак не может отпустить Эмильена: с ним слишком хорошо, и пальцы словно тают в нём, и Даниэль понимает, что в этот момент желание сильнее разума. Он раздвигает пальцы в стороны, из-за чего Эмильена начинает бить мелкая дрожь ― чересчур чувствительный. На коже испариной остаются вдохи Эмильена: он шепчет что-то на ухо, но Даниэль ничего не понимает, лишь свободной рукой расстёгивает молнию на своих джинсах, стаскивает трусы, прилипшие к телу ― член совсем набух, отяжелел, вены выступают на нём и переплетаются между собой замысловатыми узорами. Даниэль хочет его, будто это их первый раз. Он хочет его так, словно до этого никогда не дотрагивался. Эмильен касается губами его виска, глубоко вдыхает и приподнимается на коленях, опираясь о спинку кресла. Даниэль так любит, когда полицейский без слов понимает, что нужно делать, словно они друг друга знают вечность и слова совсем не нужны. Даниэль проводит шершавыми ладонями по бёдрам Эмильена, разводит ягодицы, колечко мышц маняще слабо пульсирует, Даниэль пристраивает головку у прохода, постепенно проталкивает и громко ругается ― телефон Эмильена назойливо пищит, вибрируя где-то на уровне плеча Даниэля. ― Это Жибер, ― хмурится Эмильен и отвечает на звонок. Даниэль слышит недовольный голос комиссара, видит, как взгляд Эмильена с каждым словом Жибера тяжелеет, и всё понимает. Он ловко приподнимает слегка приспущенные брюки на Эмильене, застёгивает пуговицу и ширинку, помогает перебраться на сиденье рядом. Он минорно поправляет джинсы ― яйца неприятно ноют, и пуговица давит на член ― и надевает обратно футболку, заводит мотор и ждёт, пока Эмильен назовёт нужный адрес. Эмильен со злостью хлопает крышкой телефона. Чертыхается. Кусает несколько секунд губы и потом совсем кисло произносит: ― Трогай. Банк “Монте-Паски”. Даниэль в очередной раз чувствует, как же сильно он ненавидит полицию, однако молчит, понимая, что сегодня Эмильен разделяет его эмоции.