Город засыпает

– Город засыпает. Кит не любит командные игры, по крайней мере, он не устает повторять это, стабильно занимая место в углу большого дивана в холле отеля – самое удобное место для игры в мафию! – замечает про себя Роуз, когда устраивается у него под боком, незаметно подмигивая Марку Стэнли. Марк не менее стабильно ежевечерне уступает ей это место рядом с Китом и даже почти не подкалывает ее при этом. – Просыпается мафия. Мафия Роуз стабильно не дается: мирный житель, реже доктор, трижды мафия и один раз маньяк, которого – каждый чертов раз! – предлагают линчевать после первого же кона, – это стало забавной традицией, и больше всего она радует именно Кита. «Ты прям как маленький» и «Я тоже хочу поиграть!» обиженным шепотом на него не действуют, зато он радостно ржет – иного слова она подобрать для этого не может, – когда весь круг играющих с сочувственно-издевательским видом поднимает руки, чтобы в очередной раз исключить Роуз из своего числа. Киту-то с картами как назло везет, но почему-то она никак не решается хоть разочек спалить его – в отместку. Хотя хочется безумно. – Просыпается маньяк. Но Роуз эта стабильность во всех ее проявлениях безумно нравится; настолько безумно, что она раз за разом отказывается стать ведущей, что, в общем-то, не мешает сердобольному Джозефу Алтину раз за разом ей это предлагать. – Просыпается доктор. Очень глупо, конечно, но все и так все про всех знают. Так что она будет и дальше сидеть у него под боком. – Город просыпается. Это очень приятно: он с кем-то бесшумно совещается о том, кого убить следующим, а она заранее все знает, и в этом углу дивана так уютно, так тепло… Будь у нее возможность, она бы не раздумывая линчевала бы его первым, что это, почетно что ли, если тебя Кит Харингтон каждую ночь мочит?! Но всех, видимо, все устраивает. Ее нет – пока ее не убили, она всегда поднимает руку за него. Как-то ее, правда, послушали, Кит при этом долго возмущался и говорил, что они сами роют себе яму, убивая его, но Роуз была убедительна и непреклонна и добилась своего. Он оказался доктором. С тех пор, если мафия и маньяк проходят мимо, мирные жители стабильно от нее избавляются. Кстати, в следующий же раз он снова был мафией! Но зато так тепло и уютно. – Этой ночью… Пару недель назад она сняла со стены календарь. Битва за стену продолжалась и продолжалась, а тело Игритт уже успело сгореть за стеной, но умереть ей еще предстояло – календарь продолжал угрожающе поглядывать на нее заштрихованной датой, и это становилось, в конце концов, просто невыносимым. Календарь незаметно отправился в ближайшую урну, не в номере, конечно, и Кит был в этот день слишком поглощен сценарием чтобы заметить... Ну и конечно же, он заметил это в тот же вечер. –… мафия и маньяк выбрали своей жертвой одного человека… Когда боязнь ошибиться и сделать что-то не так со временем проходит, происходящее захватывает настолько, что ратуша и замки Белфаста, прохладный кофе по дороге и омлет на завтрак, под вечер повисающий над улицами весенний запах, пламенеющие в сумерках фары утрамбовывающегося перед светофорами потока, золотистый неон вывесок, режущий глаза в ночи и теплый выхлоп, если выглянуть из окна их отельного номера, – все смазывается в единую шумную картину, мягко переливаясь изо дня в день. Будто ты родилась где-то далеко-далеко за стеной, в жестком холоде неизвестных объятий, и Белфаст только снится тебе в последние минуты между грезой и явью, когда голубоватое солнце потихоньку обжигает одичалым веки очередным холодным поцелуем. И только когда календарь наконец выштриховывает красным день Х, становится вдруг безумно ценным и неповторимым и бесконечный ритуал нанесения грима, и надоевший утренний омлет, и каждый кон мафии, который она наблюдает со стороны. – … но сегодня тебе повезло, Роуз, потому что доктор тебя вылечил, поэтому… Джозеф одаривает ее улыбкой и, кажется, возможностью побыть в игре еще немного, так что она не сдерживает торжествующего хихиканья, выворачиваясь из-под закинутой ей на плечи руки Кита, чтобы поглядеть при этом на него. Разумеется, как и все, что не соответствует его – не врал бы хоть себе самому! – напускной солидности, это его веселит. – Город засыпает. Белфаст вроде бы не такой уж маленький, но засыпает зимой удивительно быстро. Была как-то одна бессонная ночь, она вслушивалась в редкие голоса под окнами, считала истеричные гудки, шипение стираемых тормозных колодок – тут любят иногда погонять, но все стихло довольно быстро. Раздражал только фонарь прямо под их окном – он лез своим светом прямо в глаза, как ни повернись, да еще и высвечивал гвоздь, освобожденный от календаря. Хотелось поерзать и повертеться, но тогда бы проснулся Кит, обязательно бы отвернулся к стене, и тогда ночь стала бы не только бессонной, но еще и не особо уютной. И вот тогда она вдруг вспомнила, что Битва за стену последняя не только для нее, но и для Джозефа, и для Гленна, и для Юрия… И много еще для кого, наверное, но как же мафия без них? – Просыпается мафия. Знакомая рука ползет по ее ноге вверх, неосторожно цепляясь за дырки везде и всюду прорванных джинсов, будто бы вслепую. Теплые пальцы выпутываются из одной, чтобы через секунду застрять в другой, и это щекотно, поэтому она закусывает губу, чтобы ненароком не засмеяться. Это вроде бы и не должно ее выдать, но после смеха обычно долго не живут. – Просыпается маньяк. Ее лук завернули в пупырчатый полиэтилен, чтобы ненароком не сломался в багаже, но, когда она пришла в номер вчера вечером, оказалось, что кто-то уже благополучно справился с тремя слоями скотча и доброй половиной пузырьков. Игритт – кто мог бы в этом усомниться? – это бы так ни за что не оставила, поэтому с воплями в ее честь Кит был довольно быстро сброшен на пол у кровати, она даже как-то забыла, что и без того успела охрипнуть за последнюю неделю. Дощелкивание полиэтилена, правда, пришлось отложить до лучших времен. – Просыпается доктор. Тот странный день, прошедший как во сне, вспоминается урывками. Вот она еще раз устраивается у него на коленях, пока выравнивают свет, есть еще минуты две, чтобы перенастроиться, и Кит проверяет, не сбил ли в очередной раз хлипкое и не очень понятное ему крепление стрелы у нее на спине, всячески игнорируя ее прилипчиво-мутный взгляд. Ее хриплое «правда же, это идеальная смерть?» не перебили своим рокотом ни «Камер-р-а!», ни «Мотор-р-р!», ни тормозной путь затухающего за гранью восприятия «Стоп-п-п-п… Снято!». Ее «идеальная смерть» навернулась ему на глаза так, что он даже разозлился; так, что, на его взгляд, ей ничего больше говорить не нужно было бы еще хоть для шести, да хоть для шестидесяти таких дублей. И поэтому, чтобы она еще не сказала чего не нужно, он так старался лишний раз не смотреть на нее. Им не понадобилось ни шести, ни шестидесяти – лишь один после этой паузы, чтобы оглушить ее нежданным завершением, как будто все были готовы, все ждали этого, ведь никто из них за эти две недели не выкидывал настенный календарь… – Город просыпается. Вместо того чтобы уставшими завалиться в номер приходить в себя, отходя от чужих ужасов и собственных потерь, чтобы следующим утром проснуться в современном гудящем Белфасте со Старбаксом напротив и целой цепочкой баров на соседней улице, они решили вернуть Джона и Игритт в пещеру. Их отпустили приходить в себя, чтобы уже самими собой они на следующий день вписались в вечернее празднество-проводы, чтобы весело отпеть – и отпить, как шутили, – покидающих каст, а они в итоге совсем не в себя пришли. И это было очень даже неплохо в контексте этой ночи. – Маньяк и мафия сделали свой выбор, – чуть ли не по слогам выговаривает Джозеф. – И хочу вам сообщить, что этой ночью убили нашу Игритт… Еще остается пару дней погулять по городу, медленно, но верно настраиваясь на расставание, заваливаться всем вместе в пабы по вечерам и ждать, пока доснимут кое-что по мелочи… Да, потом будут еще всякие Комик-Коны, шоу и фотоколлы, да и студийной работы полно, но мафии не будет, не будет ирландских сумерек и безумных высот. А чувство этой общности захлестнет ее при просмотре и многих, очень многих пересмотрах, и, пожалуй, она еще поплачет пару раз. И как же это, в конце концов, прекрасно! Жизнь вообще прекрасна. – Но, скажу тебе по секрету, Роуз, – не понижая голоса, Джозеф наклоняется к ней, обходя диван сзади, и Кит поворачивает к нему голову, слегка улыбаясь, – Игритт-то, может быть, и убили вчера, а вот ты у нас жива. А сегодняшними жертвами стали Кит, – Джозеф хлопает его по плечу, – и… Роуз не может сама сдержаться, а потому тыкается недопоцелуем в губы Кита, в надежде, что хотя бы это поможет ей перестать смеяться. И прекраснее жизнь быть просто не может.