Забытые страницы истории

Так уж случилось, что на ссохшихся страницах летописей они не оставили внятного следа. Финдис, Лалвэн и Фаниэль остались за спинами братьев, затененные ими и, странным образом спасенные. Каждая по-своему. Иримэ ушла следом за Нолофинвэ, и это никого не удивило. Вдохновенная она спускалась с Туны подле его сына, Финдекано, любовалась стройными рядами воинов своих братьев и не думала о том, как именно они будут пересекать море. Поэтому разгоревшаяся в Алквалондэ схватка казалась ей каким-то фарсом. Так не могло быть, не должно! Неужели Валар вправду подговорили тэлери помешать им? Об этом кричал племянник, сдерживая рвущегося вперед коня. В это поверили все остальные, обнажая немногочисленные мечи и опуская вниз охотничьи копья. Возмущенные таким предательством они безрассудно бросились в атаку, оттеснив со своего пути тщетно старавшуюся докричаться и сдержать безумие Финвиэн. Брат подоспел только к самому концу, и Иримэ бросилась к нему, надеясь, что хотя бы он сможет как-то исправить происходящее. Но одного взгляда на побледневшего Нолофинвэ хватило, чтобы понять – простого решения не будет. Их путь отныне – искупление. Это же осознал и Финдекано. Племянник безмолвно сносил тяготы перехода через Льды, растеряв всю свою горячность и стремление во что бы то ни стало следовать за Майтимо. Он надеялся, что кузен все-таки вернется. Несмотря на все злые слова, раздававшиеся со всех сторон, несмотря на не гаснущее перед глазами зарево. Лалвэн только и могла, что на привале укрывать его, погрузившегося в свои думы, плащом да осторожно гладить по волосам, когда в мерцающем свете льда, он без сна ничком лежал на земле. На ее глазах с него окончательно слетала мальчишеская наивность и занимала законное место зрелость мужчины. Иримэ смотрела, как племянник становится похож на отца, и потом, много позже, она осталась рядом, поддерживая его власть в Дор-Ломине и заполняя им еще одну образовавшуюся в сердце дыру. Пока сердце не перестало биться. Финдис же, старший ребенок Короля и его новой Королевы, даже больше матери лелеяла златоголового Ингалаурэ. Была верной наперсницей и товарищем в играх тихого и миролюбивого ребенка. Отдушиной, через которую уходила обида на слишком занятых старшими братьями родителей. И всеми силами стремилась превзойти их, так погрузившись в это незримое противостояние, что и не заметила, как нуждающийся в ней мальчик вырос. Она простила ему слишком стремительную женитьбу, ласково привечая робеющую Эарвэн, и с ровным интересом ожидала прибавления в семействе, не представляя грядущего разочарования. В каждом арафинвионе она видела, как смяты и неудачно переданы слишком дорогие сердцу черты... Судьба не благоволила этому семейству. Раздавленная гибелью отца, Финдис сидела подле неподвижной матери, скорее угадывая, нежели слыша ритм её дыхания. Братья и две сестры стояли тут же – замкнувшийся в себе Курво, заледеневший в тоске Ноло, только и могущий, что рассеяно гладить по плечу безутешной рыдающую Лалвэн. И Фаниэль с Арафинвэ, не сводящие с остывшего тела глаз. - Я похороню его у подножья Такниквэтиль – молвила Королева. – И знай, Феанаро, я больше никогда не вернусь в Тирион – Пламенный даже не шелохнулся, пребывая мыслями не здесь. Финдис стало не по себе, когда взгляд ставшего Королем остановился на ней. Тьма смотрела на неё, тьма полная багряного зарева и бесконечной боли. Смерть. - Финдис? - Да, мама? - Ты же отправишься со мной? – попросила ваниэ, беря дочь за руку. Именно её, а не любимицу Иримэ, не хохотушку Фаниэль. Словно предчувствуя, что другие дети скоро вырвутся из её любящих объятий навсегда, Индис потянулась к ней, самой старшей. Испытывая безграничную потребность именно в её поддержке. - Да. – Финдис сжала протянутую заледеневшую ладонь и вся обратилась в слух. - Я поеду в Тирион. – хрипло проговорил Феанаро. - Мы тоже, - всхлипнула Иримэ, привычно распоряжаясь собой и Аракано. - Ингалаурэ? – Финдис с надеждой посмотрела на младшего, но тот только молча покачал головой - не к лицу ему, мужчине, отцу, брату, прятаться от беды у материнского подола. Как бы не звало сердце. Это решение, иное нежели ждала она и рвано выдохнувшая мать, было окончательным. Сердце девы дрогнуло и разбилось в мелкое крошево, вслед за пришедшим осознанием – теперь она окончательно потеряла маленького брата. И теперь он всегда будет разрывать свое естество на две части, не уверенный до конца ни в чем. И помочь не сможет. А Фаниэль… Нет, она не последовала в Изгнание, влекомая яростью и безграничной тоской. Но и не вернулась к матери и сестре, не видя смысла в их бесконечной скорби. А устав доказывать, что отцу не пришлось бы по нраву это никому ненужное добровольное затворничество – вовсе перестала их навещать. Потом она долго не могла найти места и пристанища: хуже разоренного Форменос был только пристыжено-затихший Тирион, возглавляемый заметно изменившимся братом. Арафинвэ словно бы потух, не находя в себе сил пережить разом постигшие его утраты: отец, братья, сестры и дети. И тоже не мог набраться смелости прийти к Финдис и матери. Застыв между противоречивыми чувствами, Ингалаурэ превратился в тень самого себя, а у Фаниэль не было больше сил и терпения с ним таким разговаривать. Так и случилось, что средняя Финвиэн оказалась на побережье. Притихшая Альквалондэ приняла её прохладно – тэлери не выказывали открытой неприязни, не прятали детей в домах, стоило деве появиться на улице. Но их настороженные взгляды выдавали постоянное ожидание того, что и она еще покажет свое истинное лицо. Покажет, когда оступится в след за почитаемым старшим братом и совершит новое безумство, принеся в Гавани новое горе. Фаниэль и вправду любила Куруфинвэ пуще остальных родственников, но после его ухода нашла силы не скатиться до бессмысленных рыданий по единожды отвергнутому пути, не стояла часами на багровых песках Валинора, вглядываясь в горизонт и невольно подражая ушедшему брату. И, конечно, она не судила Нэрданэль, а вместо этого уговорила ее тоже уйти из Тириона, не дав попасть под власть воцарившегося уныния и сна с открытыми глазами. Хоть самую малость ускользнуть от тамошней жизни, потерявшей всякий смысл. Так уж случилось, что в летописях и приданиях они не оставили особо заметного следа. Не испытали и особого счастья, оказавшись в итоге разбросанными по миру. Они просто жили. И от их выбора зависело куда меньше.