Voluntate Dei

Яну пятнадцать, и в этом возрасте не стоит курить, прячась за стеной штаба Инквизиции, курить так, что легкие горят, а сигарета жадными затяжками прогорает за полминуты. Ян давится, а терпкий дым ненадолго забивает не только глотку, но и вой полусгнившей человечности, засевший поперек сердца. В пятнадцать, вообще-то, и людей не стоит расстреливать. По крайней мере, не с таким спокойным взглядом, не смотря сквозь лица тех, кто падает с аккуратной раной промеж глаз. Это легко — выстрелить. Главное, не запоминать. На прикладе винтовки двадцать три засечки. На счету Яна двадцать четыре души. Одна из них — его. Он понимает, что стоит, глядя на тлеющую сигарету. Встряхивается, затягивается, считая про себя. Надо успеть вернуться прежде, чем его хватятся, и молиться, чтобы от волос, неровно стриженных армейским ножом, не несло табаком. Иначе спать он сегодня ляжет без ужина и, вполне возможно, с парой трещин в ребрах. Отец ненавидел курящих. Однажды в прошлой жизни Ян был свидетелем, как старик точным ударом балисонга по горлу отправил в небытие парнишку из охраны одного из своих подручных — лишь за то, что дурак вздумал выдохнуть дым в сторону босса. Отца пристрелили пару лет спустя, а Яна вышвырнули на улицу. Матери повезло загнуться от раковой опухоли чуть раньше, она наверняка вздохнула там спокойно на небесах, когда поняла, что больше не придется расплачиваться за ошибки мужа. А вот Яну пришлось — мальчишка несколько лет провел на улицах. Оттуда и пристрастие к сигаретам, и шрамы, и несколько задержаний за воровство. А потом была война, и всем стало плевать, кто ты такой, лишь бы стрелять умел. Яну повезло иметь зоркий глаз и знать несколько языков — за то спасибо папеньке, он все-таки занимался не только выколачиванием долгов из всякого сброда. Как-то так бездомный оборванец и оказался в армии, в отряде того, что когда-то было Святой Инквизицией. Двадцать шесть… семь… Сигарета падает в грязь, ее припечатывают тяжелым ботинком с некоторым удовольствием. Эта дрянь его убьет, определенно, но несколько часов назад пришлось пристрелить еще двоих. Поэтому бросит он не сегодня. Какая разница, умирать на войне из-за вражеского заклинания или из-за забившей легкие смолы? Плевать, он все равно долго не продержится. Ян пробирается знакомым путем в часть, ловко пролезает сквозь колючую проволоку, лишь слабо оцарапав лоб. Взъерошивает волосы — не видно будет, ну да если спросит кто-нибудь, можно легко соврать. Перелезая через ограду, Ян улыбается своему — надо было все-таки пустить ток по этому нелепому забору, и то веселей бы было. Подтянуться еще раз, и будет знакомая казарма… Позади слышится вопль и глухой звук удара. Еще один. Чей-то ликующий крик, неяркая вспышка… Ян замирает, повиснув на заграждении, цепляясь одними пальцами, ногти слегка царапают сталь. Не его дело. Какой ему интерес до озверевших горожан? Может, вообще за дело бьют… Он не может объяснить, почему спрыгивает тут же на землю, чувствуя тяжелый удар. Прячется в тени, не рискуя лезть в драку, прижимается к стене, радуясь, что в сумерках его в темной форме не заметить. К счастью для себя, Ян опаздывает — когда он пробирается к тупику, откуда были слышны крики, там уже никого нет. Ну и правильно, нечего после отбоя по городу шататься… Чудом он замечает в темноте распластавшегося на земле человека. Тот даже не стонет, и на миг кажется, уже мертв, и ничего не поделать. Лучше убраться, пока никто не пришел, а то повесят на него еще один труп, но Ян наклоняется. Парень его возраста, не похоже, чтобы из армии, скорее всего, просто гражданский. Странно, Ян думал, всех загребла Инквизиция. По здоровью, может, не подошел? Какое уж теперь здоровье? Все лицо в синяках, рука вывернута, хорошо хоть перелом не открытый. Дыхание тихое и хриплое, на осторожные крики не реагирует. Обшарив полутруп, Ян оружия не нашел, документов — тоже. И что делать с ним? Во всей Праге не так много мест, куда можно притащить умирающего, чтобы тебе не задавали вопросов. Одно из них — лазарет Инквизиции, но тогда придется объяснить, что он делал за оградой… Парень приоткрывает темные глаза, смотрит мутным взглядом на Яна. На сведенные судорогой пальцы ни один из них не обращает внимание. Ян матерится, ощущая желание не то опять закурить, не то броситься прочь и забыть это вот все. Вместо этого он взваливает на себя этого мудака, который вздумал помирать, как раз когда Ян идет мимо. Как будто знал, что его дернет помочь. Ну давай, попробуй спасти кого-нибудь, убийца. Человеколюбие в нем, блять, проснулось. Думаешь, это искупит два десятка меток? Ян готов сам рухнуть и помереть, настолько он жалкий. Но упрямо тащит до лазарета совершенно незнакомого человека. Собственно, расстреливал он точно таких же, случайных людей. Может, и впрямь, искупится?

***

Его зовут Влад Войцек, и он точно не отсюда родом. Потому что он, мать вашу, улыбается совершенно спокойно и искренне, шутит, что руку не может пожать, потому как пальцы еще не слушаются. Рука перебинтована, пол-лица не видно за пропитанной красным повязкой, а по рукам алеют ссадины, на которых не хватило ни пластырей, ни даже спирта. Пахнет кровью и какими-то травами. А Влад улыбается. Эта беззаботная улыбка бьет Яна прямо по хребту. — У нас тут Третья Мировая, вообще-то. Но вместо этого он говорит: — Тебе повезло, что я был рядом. — Да-да, господин инквизитор, — скалится Влад. — Только вашими стараниями. Из разговора с врачами Ян знает, что Войцек старше его всего на год, но упорно зовет этим своим почти издевательским «господин инквизитор». Почему-то такое обращение Яну не нравится, словно ему каждый раз напоминают, кто он такой. Словно в ряд перед ним ставят двадцать с лишним трупов. И взгляд снова мертвеет. — Откуда ты взялся? — спрашивает Ян. — Не местный же, да? Прага, конечно, в тылу, боевых действий не ведется, но провизии едва хватает, все пути снабжения перекрыты, а люди в городе, похоже, скоро начнут жрать друг друга. Влад совсем не отсюда, глаза у него слишком уж живые. И как он оказался в тот день на улице? — Если я скажу, что из другого мира, ты поверишь? — смеется Войцек. — Нет, — говорит Ян, и голос звучит холодной сталью. Влад смеется, и смех тысячей осколков звенит по темной комнате лазарета, дробясь о стены. Ян резко разворачивается и выбегает почти из лазарета, обещая больше никогда сюда не приходить. В конце концов, он свой долг выполнил, человека спас, дальше пусть он как-нибудь сам. Ян клянется жить дальше. И возвращается.

***

— Я не пью, — отнекивается Ян. — А я не курю, но ты дымишь тут у меня под носом. Влад невозмутимо наливает виски на два пальца и протягивает ему, глядя прямо в глаза, и не сдаться — проиграть. Старик за барной стойкой глядит исподлобья, кривится — вы, детишки, слишком рано начали. Ян знает, что они солдаты, а возраст не имеет значения. В душе они уже мертвы. Он пьет горькую дрянь залпом, впервые за свои шестнадцать лет. Влад вытаскивает чужую зажигалку из кармана своей куртки и закуривает чужие же сигареты. Никто сильно не против. «Ян, шестнадцать лет, солдат Святой Инквизиции. Тридцать шесть душ — приклада не хватает, приходится резать на руках. Вот уже год страдаю о жизни с одним ненормальным в этом баре», — так бы он себя описал. — Как служба? — спрашивает Влад. — Мне завтра опять магов стрелять — вот охуенно-то, а? Ян вздыхает и, конечно же, он говорит совсем другое: — Да так, слухи ходят, маги прорвали линию фронта. Скоро может быть плохо. В его голосе нет ни злости, ни вообще каких-нибудь чувств, кроме совершенной обреченности. Ничего не изменится в любом случае, до Праги враг никогда не дойдет — хоть бы дошли, хоть бы добили меня наконец-то… Ничего не изменится. Раз… два… выстрел. Лезвие вонзается в руку на глазах у всех. Ян закуривает, стоя над телами очередных жертв, и никто не говорит ему ни слова. А в глаза стараются не смотреть. Ян улыбается сквозь дым. Минус маг. Минус кусочек души. — Эй, подъем! — Влад щелкает пальцами у его лица. — Не выпадай. — Ты что-то спросил? — Да. Почему ты в Инквизицию пошел? Просто потому что ненавидишь магов? Ян ни разу не говорил, чем он в этой Инквизиции занимается, и Влад думает, что он просто что-то вроде связиста. Отчеты пишет, сообщения переводит. Не без этого, конечно, но все-таки Ян — палач, который единственный в части способен делать эту работу. В казарме только… детишки, а все, кто старше восемнадцати, на передовой, но шпионов и изменщиков казнить нужно. Предыдущий палач свихнулся и сиганул с крыши. Еще один застрелился. Ян настойчиво пытается убить себя никотином, но человеческий организм на редкость хорошо цепляется за жизнь. — Да нахер Инквизицию, — срывается у Яна. — Ничего мне эти маги не сделали, просто жить на что-то надо. Как будто мне самому нравится! Рука бармена, протирающего почти пустую полку, слегка дрожит. Опасно говорить такое, еще опасней слышать. Потому что пьяному инквизитору простят, он и так один может винтовку держать из всех остальных, а вот старика могут и убрать. Яну плевать — что такое еще один труп на его совести? Ему просто интересно, насколько Влад не боится его спрашивать о таком. — Может, маги и не такие плохие? — тихо хмыкает Войцек. — Ну, не все, я имею в виду. Те, которые войну начали, — однозначно уроды… Но есть же, наверное… Их вышвыривают из бара, потому что Влад как обычно зашел чуть дальше позволенного. Ян начинает подозревать, что знает, за что друга избили в тот злополучный день.

***

Он не знает, откуда Влад родом, чем он занимался до войны и во время нее. Пытался выяснить, но все прошлое Войцека найти не удалось, словно до последнего года его не существовало. И в какой-то момент Ян просто сдался — сам он о себе тоже не любит рассказывать. Друзей у Яна не было, сколько он себя помнил, а в казарме или дети, перепуганные новыми сообщениями о приближении магов, или фанатики, с которыми и не поговорить спокойно. В городе от инквизиторов шарахались, а шепот за спиной становился громче с каждым днем. Влад же спокойно говорил с Яном с самого начала, издевательски произносил «господин инквизитор». Ну, хотя, фанатиком его тоже можно назвать. — Звезд нет, — как-то замечает Ян, когда они идут по ночной Праге. — И правда. — Влад тоже поднимает взгляд и долго смотрит вверх, будто у него к небесам какие-то свои счеты. — Жалко, я б загадал пару желаний. — Например? — Войну закончить. И убить Бога. Первое еще вполне злободневно, но от второй фразы Ян впадает в недолгий ступор. А Влад необычно серьезен — такое нечасто увидишь. Только здесь, на пустынной пражской улице под слепым беззвездным небом. — По-моему, Его и так нет, — пожимает плечами Ян. — Иначе почему такая хрень в мире творится? — Надо же самому убедиться, — довольно улыбается Влад. — А тебе разве верить не положено, господин инквизитор? Ян касается вышитого на плече серебряного креста. Во всем, что он делает, Бога нет. Бога вообще нет. А если б был, он бы Его ненавидел.

***

— И каждого мага ты должен убить? — интересуется Влад. Ян кивает, закуривая. — А я ни разу в жизни их не видел. — Твое счастье. Влад в пару сотен раз живее него, Влад медленно-медленно учит и его быть живым. Ян на самом деле рад, что не прошел в тот день мимо, хоть и мучился потом болью в ребрах неделю и не мог спать. — Ты слишком много говоришь об этой войне, знаешь? — Мне пора, иначе майор хватится, — вдруг вспоминает Ян. До отбоя добрых полчаса, а он просто боится задать один вопрос.

***

— Ведь вера — это глупо, когда на пороге стоит смерть. Люди веруют тогда, когда им удобно, а Инквизиция очень вовремя сделалась Святой, но спроси любого из них, и они не смогут вспомнить ни слова молитвы. Все мы обманываем друг друга и притворяемся не теми, кто мы есть. Только в смерти можно быть честными. Или зная, чем все это закончится. Ну, знаешь, «и когда снял Он шестую печать, я взглянул, и вот, произошло великое землетрясение…» — И солнце стало мрачно, и луна сделалась как кровь, и звезды небесные пали на землю… ибо пришел великий день гнева Его. — Приятно видеть образованного человека. — Ты читал мне это вчера, надравшись до полусмерти. — Но ты пропустил половину! Ян смеется: — Еретик учит Библии инквизитора, каково это? — Ты запоминай, — улыбается Влад. — Пока я жив.

***

Война дошла до Праги, доползла обходными путями и наконец прорвалась в задыхающийся город. Никто не ожидал, что в город проберутся шпионы от магов. Только когда над казармами Инквизиции расцветает пламя, люди понимают, как все плохо. Город с криком запирается на замок, каждый готов бежать по головам, лишь бы быть как можно дальше. Ян стоит напротив горящего здания и не может оторвать взгляд от девчонки с ежиком темных волос, которая идет к нему с руками, полными жидкого пламени. Винтовка валяется где-то позади, но у него нет и мысли ее поднять, он смотрит магичке в глаза и впервые видит не предсмертную обреченность, а ярость, и потому застывает в ужасе. Инквизиция горит, люди горят, справа, и слева, и со всех сторон слышны выстрелы и крики, мелькают заклинания и гремят эхом вопли. Девчонка улыбается, занеся руку, и складывает пальцы в странную комбинацию. Жутко выглядит, но Ян не отступает ни на шаг. Он не закрывает глаза, поэтому видит, как огонь стекает с рук магички и несется с ревом к нему. Как впереди неожиданно мелькает Влад, невесть откуда взявшийся. И как защитное заклинание встает перед огнем и закрывает их обоих. Магичку настигает случайная пуля, а Влад стоит, продолжая удерживать щит, стоит высоко подняв голову. Перед десятками инквизиторов, ясно глядя на них и не делая ни попытки сбежать. Его не убивают на месте только благодаря барьеру. Ян проклинает весь мир за это, потому что знает, что теперь будет. Ему впервые за долгое время плевать, и он говорит что думает. Но слов там нет, один только вой.

***

Атака на Прагу отбита силами перепуганной за свои жизни Инквизицией. Пара магов распята на главной площади, потому что людям так спокойней. Можно дышать спокойно и жить дальше. Ян давится сигаретой. И с ненавистью смотрит на майора, а потом на винтовку. — Почему тебя спас маг? — Он обязан мне жизнью. В его голосе ясно слышно: «Поставьте и меня рядом, я ведь предатель». Майор усмехается зло и вручает оружие. Хочется материться и орать в голос, но Ян чиркает зажигалкой и пытается забыться за дымом. Влад стоит у стены, как и тридцать восемь до него. Вокруг — инквизиторы, как и всегда, терпеливо ждут, пока казнь свершится, а они смогут разойтись по своим делам, но некоторые даже рады — это единственное развлечение, в тылу-то. Ян медленно прицеливается, мечтая всадить пулю в майора. Тогда их обоих убьют, наверное… Но Влад смотрит на него, и по губам читается: «Я нахера тебя спасал тогда?».  — Если б я только знал, чем это закончится… Маги хотят уничтожить человечество. И, в конце концов, он инквизитор, и от работы отказаться нельзя. Майор довольно смотрит, зрители скучают и тихо шепчутся. Рука впервые дрожит, и Ян никак не может поймать взгляд Влада в прицел. Войцек слегка улыбается. — Стреляй, инквизитор, — шепотом велит он. У Яна ощущение, как если бы это он стоял у стены, с которой перестали отмывать кровь. — Стреляй, — говорит Влад. — Иначе никак, ты знаешь. Рука дрожит. Ян давится вдохом и хрипло кашляет. Пуля совершенно случайно срывается и, направленная рукой подлого Бога, попадает точно в цель. Смотреть не хочется, но он не может оторваться. Впервые за долгое время Ян роняет винтовку. И падает на колени сам. Тридцать девять. С ним — ровно сорок. Он бы резанул метку себе по горлу, если б ему дали нож.