The purge

      Если выйти из дома и пойти по разбитой земляной дороге — а ведет она только в одном направлении — и идти далеко-далеко, пока не начнет сводить мышцы ног или голову не напечет нещадно палящее солнце, идти можно бесконечно долго. И даже когда двухэтажное деревянное строение дома останется позади, превратится в черную точку, а потом и вовсе растворится в ясном небе, вокруг не увидишь ничего. Вокруг будет только бескрайняя степь и беспощадное солнце.       Соню надолго не хватило. Она прошла километров пять и нашла лишь остатки того, что когда-то было забором, — одинокие столбики в океане песка и почти сгнившую деревянную табличку на накрененном от частых бурь столбе, но все еще держащемся, словно пустил корни глубоко-глубоко в песок.       «Хаузхоуп», — прочитала тогда Соня резные буквы и усмехнулась с горькой иронией. А потом вернулась в дом и упала на кровать, потому что в глазах потемнело. Всю ночь ее тошнило и лихорадило, а Бренда сидела у ее кровати в маленькой душной комнате на втором этаже с мокрой тряпкой в руках.       С тех пор Соня так далеко от дома не уходит. А Бренда не смотрит на нее с презрением, как остальные. В глазах её жалость. Ей богу, лучше бы презирала.       Ранчо так не похоже на особняк Дженсона. Здесь нет больших зеркал, а ковры давно выцвели и поблекли. Мебель старая, кровать жесткая, а от жары не спасают даже открытые окна. Дом Бренды — полная противоположность тому, что окружало Соню раньше.       И здесь в ее комнату никогда больше не постучится Дженсон, чтобы отвести к очередному клиенту. Дряхлые руки больше не дотронутся до нее. Больше никогда, никогда не будет всех этих мерзостей…       Первый месяц Соня просыпалась посреди ночи, чтобы убедиться — это не сон. Она в безопасности. Ей снились клиенты Дженсона, холодные прикосновения шершавых губ, грубые руки, шарящие по молодому телу. После таких встреч Соня запиралась в ванной, потому что ее выворачивало наизнанку.       Соня даже представить себе не может, где она находится и насколько далеко это от Детройта. Они ехали сюда почти три недели, сменили пять машин. Они — это Ньют, Томас и Минхо. И она, Соня.       Когда они добрались до ранчо, была глубокая ночь, но все обитатели вышли встретить поздних гостей. Ребят ждали — это Соня поняла по глазам, что смотрели на них. Ее появление стало сюрпризом не из приятных. Соня осталась на ранчо, только потому что Ньют попросил. Он заперся в кабинете с хозяином дома и долго о чем-то спорил. Их голоса доносились с кухни, где девушки в три пары рук накрывали на стол. Ужин был скудный, но по сравнению с редкими перекусами в пути из Детройта картофель казался таким вкусным, а пресное мясо было лучшим, что ела Соня за последние две недели.       Девушки ни о чем не расспрашивали повстанцев, на нее косились с подозрением — сразу поняли, откуда она. Старая одежда не могла скрыть холеных рук и лица, почти не тронутого солнцем. Соня не такая, как эти девушки. Она не голодала, не дралась за кусок хлеба и не работала на соевом поле целыми днями под ярким солнцем.       — Будешь жить у Хорхе, — бросил ей Ньют, появившись на пороге кухни. — И делать все, что он велит, если не хочешь вернуться обратно.       Соня возвращаться обратно не хотела; она кивнула, внезапно лишившись способности говорить, но Ньют уже не видел этого. Он вышел в коридор, а темноволосая девушка — теперь Соня знает, что ее зовут Харриет, и она влюблена — бросилась за ним.       Соне потребовалось время, чтобы привыкнуть к ранчо и его обитателям. Такой странной компании она еще не видела. Впрочем, что могла увидеть в особняке Дженсона…       Две девушки, Харриет и Тереза, всегда держатся вместе. Бренду они слушают беспрекословно, но в свой маленький круг не пускают. Сама Бренда с короткой стрижкой и одеждой, которая ей явно велика, самая настоящая пацанка. После идиотской затеи Сони с «прогулкой» Бренда стала брать её с собой и научила работать в поле. С тех пор каждое утро Соня поднимается с первыми лучами солнца, наспех завтракает водой и куском булки и идет вместе с Брендой.       От скудной еды ее тело лишилось холеного лоска и своих округлостей, но окрепло от постоянных нагрузок, а ладони покрылись мозолями, но какое это имеет значение?.. Соня теперь свободна. И до сих пор жива.       Владелец ранчо пугает Соню. Его глаза смотрят на нее пронзительно и оценивающе. Так, словно Хорхе приценивается, какую выгоду может от нее получить. Иногда Соне кажется, что Хорхе раздумывает, а не вернуть ли ее Дженсону за соответствующую плату.       Как-то, когда Ньют и его люди очередной раз вернулись на ранчо, Соня поделилась с ним своими мыслями. И тут же пожалела об этом.       Лицо Ньюта в ярости исказилось; Соне показалось, что он ее сейчас ударит, но ничего такого не произошло.       — Хорхе дал тебе крышу над головой, будь хоть каплю благодарна! — бросил Ньют и ушел прочь. Это был их единственный разговор после побега от Дженсона.       Когда приезжают повстанцы, на ранчо праздник. Они привозят новости, все чаще хорошие, и обитатели «Хаузхоуп» в такие вечера едины как никогда. Все собираются в столовой и при тусклом свете керосиновой лампы слушают Ньюта, Томаса и Минхо. Соню никто не звал на эти вечера, но когда однажды она появилась на пороге, чтобы тоже послушать, никто и не прогнал.       Ньют и ребята приезжают всегда в конце месяца. Так Соня считает свое время на ранчо — уже целых пять. Ньют не говорит с ней, даже не замечает ее присутствия, как и все остальные, кроме Бренды. Кто она такая, чтобы замечать…       Соне нравится запах земли и бобов — так пахнет жизнь. Иногда, устав, Соня может лечь на раскаленную землю между рядами, закрыть глаза и слушать тишину. Соня привыкла к жизни здесь. К угрюмому образу Хорхе, к щебетанию девушек, даже к работе в поле.       Утром Хорхе увез урожай, чтобы обменять на мясо и хлеб, значит, вернется через две недели. Тереза и Харриет решили устроить большую стирку. Наполнили водой старую ванную на заднем дворе и стянули туда все, что можно. Сейчас они справятся сами, а позже Бренда и Соня присоединятся к ним.       Бренда занята подсчетом запасов продовольствия — нужно все распределить так, чтобы хватило до возвращения Хорхе. На самом деле Бренда так скрывает волнение. Каждое утро, когда Хорхе уезжает в город, она прячется ото всех в кладовой и занимает себя подсчетами. Соня знает, что Хорхе Бренде не отец и вообще не родственник, но эти двое заботятся друг о друге в своеобразной манере.       Соне нужно возвращаться в дом и заняться обедом, но она вдруг слышит вдалеке гул мотора. Кто-то едет к ранчо. Соня слишком привыкла к ощущению безопасности и без раздумий идет к дороге. Страх застает её на полпути, но впереди виднеется белое пятно — глаза Сони складывают его в картинку, только когда расстояние между ними сокращается.       Тем временем тучи на небе сгущаются, а ветер приносит долгожданную прохладу, и первые капли дождя орошают землю.       По дороге идет Ньют. Ветер треплет русые волосы, а расстегнутая рубашка порядком намокла, впрочем, как и ее, Сони, футболка.       — Надо же, сама Соня встречает меня… — при виде рыжеволосой Ньют усмехается. Он отмечает серые разводы на ее футболке и остатки земли на коленках — видать, девочка работала.       — Знала бы, что это ты, не пошла бы. — Усмешка у мужчины едкая, взгляд колючий, и Соня защищается.       — А кого ты ждала? Неужто Дженсона?       Это не просто насмешка. Это удар ниже пояса. Он, как никто, знает об этом! А Ньют усмехается еще шире, глядя на ее лицо, вытянувшееся в немом возмущении. Этого Соня стерпеть не может. Выплескивая ругательства — научилась у Хорхе — бросается на него, занося руку, но Ньют легко перехватывает ее и держит, как пушинку.       — Дженсон мертв.       — Что? — До Сони доходит не сразу. Вместе с осознанием его слов приходит еще одно: внезапно Соня замечает, что Ньют не просто удерживает ее, а прижимает к себе. — Пусти! — шипит она разъяренной кошкой, и Ньют разжимает руки так неожиданно, что Соня едва не теряет равновесие.       С первыми раскатами грома воспоминания оживают в ее памяти. Руки Ньюта, творившие с ней нечто невообразимое… Столкнувшись взглядом с ним, Соня отворачивается и идет прочь. Ей померещилось, что он вспомнил то же самое.       Её догоняет шум мотора и звонкий голос Минхо: «Починили!»       Другой голос — Соня его не помнит, но догадывается, что это Томас, — зовет ее сесть в машину, но она упрямо идет вперед, и ребята обгоняют ее.       В дом Соня возвращается, промокнув до нитки. С кухни доносятся веселые голоса ребят, но она проходит мимо. Поднимается в свою комнату, на ходу стягивая мокрую одежду, встает под душ.       Соня злится. На Ньюта за его насмешки, на себя — за предательски позорную реакцию, на весь мир…       Вода совсем не помогает Соне, а с улицы доносятся раскаты грома — пугающе громкие, так похожие на взрывы.       Несмотря на слабый поток воды, Соня, поглощенная своими мыслями, не слышит, как совсем рядом раздаются шаги — легкие, едва различимые.       Ладони, что опускаются на ее плечи, широкие и холодные от воды. Спускаются ниже по ее рукам, пальцы обводят плавные линии, словно мастерство искусного скульптора.       Убирают мокрые пряди на одно плечо и касаются лопаток. Соня замирает, не в силах пошевелиться. Тело больше не принадлежит ей. Оно слушается этих рук, что скользят дальше, оставив плечи. Ласкают упругие груди и поглаживают напряженные соски.       Вода больше не кажется прохладной. Спиной Соня прислоняется к мускулистому торсу, ощущая слабость в ногах и напряжение внизу живота. Не узнать эти прикосновения просто невозможно…       Она должна обернуться и положить этому конец. Но Соня не в силах ему сопротивляться…       Ей хорошо. Впервые за несколько недель ей действительно хорошо. Она расслаблена и опьянена ощущением сладкой истомы. Мужская ладонь спускается ниже, гладит живот, останавливается у нежных бедер и соскальзывает еще ниже, касаясь самого чувственного и сокровенного.       Ноги не слушаются её, она хватается за другую руку, несомненно, Ньюта, придерживающую и не позволяющую упасть.       Он играет с ней. Ласки нарочно медленны, а прикосновения губ к ее шее ещё больше сводят с ума. Соня выгибает спину, тая в сильных руках. С ее губ срываются стоны — именно то, чего он добивался. Эти звуки кажутся ей чужими.       Соня хочет большего. Ощутить его в себе, увидеть его глаза. Но в этой игре правила устанавливает он. Стоны становятся громче, ощущения еще острее, когда он, наконец, поворачивает ее лицом к себе резким и порывистым жестом. Похоть, жгучее желание. Соне нравится видеть это выражение в его глазах.       — Ньют… — выдыхает Соня, а он подхватывает ее, подталкивая к стене душевой кабины. Ее ноги крепко обвили его бедра, руки вцепились в мужские плечи.       Резким толчком он входит в нее, срывая с девичьих губ стон наслаждения. Ньют придерживает ее за затылок, за спину, а Соня так сильно впивается ногтями в его мускулистую спину, что точно останутся следы.       Его движения быстрее, резче, а ее стоны все громче. Сквозь них Соня слышит своё собственное имя.       Ее губы пересохли, прерывистое дыхание вырывается из груди, но то, что творится с ней сейчас, нельзя и сравнить с состоянием Ньюта. Его глаза горят, и темное пламя в них обжигает, когда она, потянувшись вперед, касается его губ. Темп нарастает, скорость все больше, температура выше, чем в аду. Несколько толчков, и Ньют кончает, с глухим рыком произнося ее имя. Соня — в унисон с ним. Ее тело содрогается от волны эйфории.       Соня себя не ощущает. Словно это не она сейчас была с Ньютом, а кто-то другой. Сердце так бешено колотится, что готово выпрыгнуть из груди. Кровь кипит, бежит по венам, раскаты грома врезаются в сознание.       Когда Соня просыпается утром, ничего не напоминает о вчерашней грозе и о присутствии Ньюта в доме. Нет ни его, ни машины, ни ребят — они уже уехали.       Соня собирается, завтракает вместе с Брендой, та делится результатом подсчетов продовольствия. В кладовой осталось немного муки и овощей, но ребята привезли из города мясо, так что до возвращения Хорхе проблем с едой не будет.       После завтрака Соня и Бренда присоединяются к Терезе и Харриет в поле. Харриет снова мечтательно пересказывает вечерний разговор с Ньютом о скорой победе повстанцев.       Соня выкапывает старые растения, снова и снова вдавливает лопату в неподатливую землю — скоро на их месте зацветет новая жизнь.       Землей пахнет свобода.       Она больше не «девочка Дженсона».       Похоже, теперь она девочка Ньюта.