Happiness. Драбблы

Бэкхену снился сон. Очень красивый и приятный сон, в котором он плыл по небу на облачке сладкой ваты, а мимо проплывали ведерки с карамельным попкорном, плитки любимого молочного шоколада, бутылочки шипучей газировки, пачки с драже и леденцами — в общем, все то, что находилось под строжайшим запретом с тех пор, как папа стал опасаться появления кариеса у сладкоежки Бэкхена. Но во сне ведь папы не было, а посему Бэкхен, воровато оглянувшись, протянул руку к ближайшей упаковке с мармеладными мишками, предвкушая, как наестся до отвала любимыми сладостями, как вдруг… - Хен! — голосом Кенсу. Бэкхен страдальчески простонал, провожая тоскливым взглядом медленно испаряющиеся кучки сладостей. Ну почему Кенсу влез именно сейчас? Что он вообще делает в его сне? - Хен, просыпайся. - Чего тебе? — Бэкхен крепко зажмурился, надеясь, что Кенсу исчезнет, и он вернется в свой прекрасный сон. Кенсу, однако, никуда исчезать не собирался. - Хен, Рождество наступило. Глаза Бэкхена тут же широко распахнулись, и он восторженно ахнул, садясь на кровати, в ногах которой сидел Кенсу с радостной улыбкой на лице. - Рождество! — закричали они одновременно, да так громко, что из родительской спальни послышался стук упавшего с кровати тела и последовавшее за ним ворчание любимого папочки. Дверь в их комнату распахнулась, и на пороге появился сонный Лухан, широко зевая и пытаясь пальцами пригладить торчащие во все стороны волосы. - Вы чего шумите с утра пораньше? — недовольно протянул он. - Сегодня Рождество, папочка! — хором закричали дети, вызывая на его лице широкую улыбку. - Ну так чего вы ждете? Бегите скорее будите папу. Схватив Кенсу за руку, Бэкхен вскочил с постели и пулей вылетел из комнаты, таща за собой братика. Уже через несколько секунд из спальни послышались радостные крики и недовольное бурчание Сехуна, который был ужасным соней и терпеть не мог, когда его будили ни свет ни заря. Крики детей, однако, не стихали, а становились все громче, от чего улыбка лице Лухана расползалась все шире. - Папа, проснись! Ну просыпайся же, па! - Зачем? Наш дом горит или произошло землетрясение? — ворчал Сехун, укрывшись с головой одеялом. — Дайте мне поспать. Кенсу, прекрати! — Кенсу, до этого пытавшийся пробраться в одеяльный кокон, испуганно сполз с кровати, но, поняв, что папа не собирается вставать, тут же принялся лупить его подушкой. - Па, просыпайся! Рождество наступило! - Ну и что? Оно каждый год наступает. Увидев, как лица детей обиженно вытягиваются от небрежного тона, Лухан поспешил вмешаться, пока Сехун не довел их до слез: - Дети, вы не хотите поздравить бабушек и дедушек? Давайте позвоним им, а папа пока поспит немного и встанет. Пойдемте, — дети согласно закивали, бросая безуспешные попытки разбудить папу, и ринулись в гостиную, споря о том, кто первым добежит до телефона. Не желая отставать от брата, Кенсу довольно резво прыгал сразу через две ступеньки, но на последней запнулся и упал. Лухан даже дышать перестал на секунду, уже готовый броситься к сыну, но тот встал как ни в чем не бывало, отряхнул пижамные штанишки и бросился вслед за братом, который уже добрался до телефона. Облегченно выдохнув (успокаивать ревущего Кенсу пришлось бы очень долго, а виноватым непременно оказался бы сам Лухан, не сумевший уследить за ребенком), Лухан развернулся и направился обратно в спальню с твердым намерением поднять мужа с постели. Когда он вошел, тот уже выпутался из своего кокона, но по-прежнему лежал с закрытыми глазами, обнимая подушку. - Я знаю, что ты не спишь, — присев на край кровати, Лухан ласково смахнул мягкую прядку волос, падающую на чужой лоб, от чего Сехун смешно поморщился, но глаза не открыл. — Ну же, Сехунни, не будь букой, вставай. - Не хочу. Лухан нахмурился и совсем не ласково шлепнул мужа по спине: - Вставай, уже семь утра. Раскрыв, наконец, глаза, Сехун яростно прошипел: - Вот именно. Сейчас только семь утра, — и с удивительной силой мстительно пнул мужа, так что тот во второй раз за утро свалился с кровати. Сам же Сехун преспокойно вновь укрылся с головой одеялом, игнорируя возмущенное копошение на полу. - Вставай, сейчас родители приедут. - Угу. Лухан устало вздохнул — каждое Рождество ему чуть ли не пинками приходилось сгонять мужа с кровати, чтобы тот успел привести себя в порядок перед приездом родителей. Не придумав ничего лучше, он попросту стянул с мужа одеяло и отбросил его на пол, не без удовольствия наблюдая за тем, как Сехун принялся шарить по постели рукой в безуспешных попытках вернуть источник тепла обратно. Пытаясь согреться, он свернулся в клубочек и прикрыл живот подушкой, которая тут же была отобрана и отправлена вслед за одеялом. - Лухан, верни одеяло! Холодно же! — захныкал Сехун, поняв, что муж решительно настроен поднять его с кровати, что в планы самого Сехуна на ближайший час явно не входило. Лухан все так же молча лишь закатил глаза, не обращая внимания на капризное хныканье, и прошагал мимо кровати, распахивая окна настежь, чтобы впустить в комнату побольше холодного воздуха. Это подействовало безотказно — Сехун тут же вскочил с кровати, бросаясь к шкафу. - Прекрати! Мы кучу денег платим за электричество, — схватив первые попавшиеся штаны, он быстро натянул их на себя, после выуживая из шкафа сразу два свитера, чтобы быстрее согреться. — Всё, я готов. Доволен теперь? Лухан с довольной улыбкой закрыл окна, поворачиваясь к взъерошенному мужу, и прыснул от неожиданности. - Зачем тебе два свитера? Ты стал похож на снеговика. Глаза Сехуна угрожающе сузились: - Это ты меня толстым только что обозвал? Лухан тут же замотал головой: - Нет. Сехуна это явно не убедило, так как в следующий миг в Лухана полетела отобранная им же самим подушка. Гордо вздернув голову, Сехун прошагал мимо мужа к выходу из спальни, не забыв напоследок наступить ему на ногу, от чего тот взвыл сиреной, но покорно захромал следом. Спуск по лестнице занял вдвое больше времени, чем обычно, так что когда Лухан добрался до кухни, Сехун уже варил себе кофе. Из гостиной доносились громкие крики детей, которые, очевидно, дрались за пульт. - Я хочу смотреть Пороро! - Я первый включил телевизор! - Хён! - Отдай пульт! От неминуемой гибели несчастный пульт спас Лухан, который попросту отобрал его у детей и выключил телевизор. - Никакого телевизора до десяти часов, забыли? — на всякий случай он даже вытащил батарейки и спрятал их в карман. — Вы уже позвонили бабушкам и дедушкам? - Да, они сейчас приедут! А еще дядя с тетей и Чонин! — закивал Бэкхен, спрыгивая с дивана и убегая в кухню, откуда спустя секунду послышалось жалобное: - Па, сделай мне горячий шоколад. - Сначала бегом чистить зубы. - Но ты же сам еще не чистил, а уже пьешь кофе. - Никакого шоколада! - Ну па! Кенсу, будучи умным ребенком, уже бежал в ванную, опережая выскочившего из кухни Бэкхена. Лухан же, посмеиваясь с начавшейся по новой перебранки, направился на кухню, откуда почти сразу же был выставлен злым Сехуном. - Эй! Но ты и правда сам еще не чистил зубы! - Никакого кофе! Невыспавшийся Сехун — мстительный Сехун.

***

В дверь позвонили спустя полчаса, когда все уже умылись, почистили зубы и даже получили свой кофе и горячий шоколад. Кухня и гостиная сразу заполнились людьми и радостным смехом. Жена Чунмена помогала Сехуну на кухне, пока сам Чунмен обсуждал с Луханом футбольный матч, их родители раскладывали подарки под елкой, а Бэкхен играл с Чонином, приемным сыном Чунмена и его жены. Один лишь Кенсу слонялся без дела. Он был младше Чонина, потому слишком стеснялся попроситься играть с ними, а из кухни его выгнали, чтобы не мешался под ногами. Кенсу уже собирался всерьез обидеться на брата за то, что тот предпочел играть с Чонином, а не с ним, но Лухан так вовремя позвал детей к елке. Пробило десять — пора раскрывать подарки. Кенсу разорвал подарочную упаковку трясущимися пальчиками и восхищенно ахнул, рассматривая подарок от дедушки с бабушкой. - Цветные мелки! Одновременно с ним Бэкхен и Чонин прокричали название своих подарков, от чего гостиная взорвалась хохотом. Перекрикивая друг друга, дети наперебой принялись перечислять содержимое каждой раскрытой коробки, пока из кухни не высунулся Сехун и не велел им быть потише. Притихший Чонин уселся в углу, раскладывая свои подарки в ровный ряд, когда к нему нерешительно подсел Кенсу. - Порисуешь со мной? — спросил он, протягивая лист бумаги и новенькие мелки. Чонин молча кивнул и улегся на живот, придвигая мелки поближе к себе. Сам Кенсу, очевидно, рисовать не собирался, ибо просто улегся на живот, копируя позу Чонина, и подпер голову руками, внимательно наблюдая за быстрыми, отточенными движениями чужой смуглой руки. Чонин действительно хорошо рисовал — его рождественская елка выглядела совсем как настоящая, даже игрушки словно сияли в огоньках яркой гирлянды. Закончив, Чонин подписал имя Кенсу в углу листа и протянул ему готовый рисунок. - Держи, — неловко улыбнулся он, складывая мелки обратно в коробку. Кенсу восторженно разглядывал рисунок, вертя головой, а потом неожиданно крепко обнял Чонина, смущенно мазнув губами по чужой щеке, и тут же убежал к родителям, краснея от собственной храбрости. Чонин так и застыл на месте, чувствуя, как горит щека в том месте, куда его поцеловал Кенсу. Они почти не играли вместе, да и Чонин не особо любил возиться с малышней, но Кенсу совсем не вызывал у него чувства неприязни, напротив — он казался очень милым ребенком. - Чонин нарисовал для меня ёлочку! — тыча пальцем в его сторону, лепетал Кенсу, показывая рисунок родителям, которые улыбались, глядя на смутившегося ребенка. За праздничным столом его посадили между Бэкхеном и Кенсу, от чего он чувствовал себя слегка зажатым. Чонин стал частью семьи совсем недавно, чуть меньше года назад, и еще не привык к чрезмерному вниманию со стороны новых родственников. Заметив его скованность, Сехун попросил Кенсу поменяться местами с мамой Чонина, который сразу расслабился и стал вести себя более естественно. Обед прошел очень весело и плавно перетек в ужин, после чего гости засобирались домой, сетуя на поздний час. Убрав со стола, супруги вместе вымыли посуду и вернулись в гостиную, где Кенсу и Бэкхен играли с подаренными Чунменом фигурками железного человека. Устало вздохнув, Сехун уселся на диван, укладывая голову мужу на плечо, который пытался вспомнить, куда он дел батарейки от пульта. - И так каждое Рождество. Здорово праздновать его вместе, правда? — мечтательно протянул Лухан, ласково ероша чужие волосы и ожидая услышать согласное мычание разомлевшего Сехуна, но в ответ раздалось неожиданно ворчливое: - Вот именно, каждый год одно и то же. Так почему я должен подниматься в такую рань каждый год?