Care

      Я не хочу показаться привередливым, но здесь, на Глубинных Тропах, просто отвратительно. Чертовски холодно, хочется куда-то спрятаться и не высовывать головы, а под ногами влажные камни, заставляющие то и дело ругаться и стараться держать равновесия. Но это все кажется абсолютно ничтожным по сравнению с лириумом.       Это было действительно больно, словно по клеймам проходятся раскаленные клинки, разрезая кожу, добираясь до мягких тканей и одновременно прижигая. Я бы ни за что не пошел сюда по своей воле, но я прекрасно знаю, что я никуда не уйду. Я обязан выдержать все это, я ничем не хуже других.       Кому я это доказываю? Себе? Какой в этом смысл? Я прекрасно знаю, что это все сказалось на мне, это бесполезно отрицать или пытаться как-то спрятать. Но я чувствовал себя ребенком, который хочет показать взрослым, какой он самостоятельный и может разобраться со своими проблемами.       Я не хочу проявить слабость, не хочу, чтобы было видно, в чем дело. Это исключительно мои проблемы, и никто не обязан разбираться в этом. Надо только немного привыкнуть, немного освоиться. Привык же я когда-то к тому, какую боль чувствовал от клейм, так и сейчас привыкну. Но дело в том, что тогда боль со временем проходила, а сейчас она только больше и больше увеличивалась.       Чем дальше мы проходили, чем дольше я находился рядом с лириумом, тем тяжелее становилось сохранять рассудок трезвым. Больше всего меня пугало то, что в голове то и дело возникали какие-то картины. Я не мог их разглядеть, не мог разобрать, что там — они пропадали слишком быстро, но каждое изображение сопровождалось помутнением в глазах и болью, словно меня чем-то тяжелым ударили по затылку.       Но я каким-то образом пропустил тот момент, когда какой-то звук заставил меня резко оглянуться, неосторожно коснувшись красного кристалла.       Все в голове стало намного яснее, а боль резко вспыхнула, заставляя сжать зубы, чтобы не закричать, и упасть на колени. Я словно видел, как эти клейма наносят на мою кожу, видел издевательски-сосредоточенное лицо Данариуса, видел черный пунктир на теле и иглу со стекающей по ней жидким лириумом в его руках. Я снова чувствовал все это, снова метался в агонии в своих мыслях, но на самом деле не мог даже сдвинуться с места, с ужасом заново проходя через все это.       Но скоро образ расплывается, пуская на его место другие. Я вижу, кажется, себя? Да. Я тут еще до того, как были нанесены ненавистные узоры. Кажется, эльфы рядом со мной чем-то напоминают меня. Я слышу, как обращаюсь к ним. Это моя мама с сестрой? Я уже ничего не понимаю, совершенно ничего. В следующую же секунду я вижу, как они отращивают клыки, как вытягиваются их конечности, как они идут ко мне. Не к тому «мне», которым я был, а именно к той точке, откуда я смотрю.       Когда все прекратилось, я уже окончательно упал, судорожно стараясь дышать, жмурясь, но быстро упал в беспокойный сон. Он был тягучим, болезненным, словно что-то мешало мне проснуться и не выпускало. Время ощущалось практически физически.

***

      Проснулся я уже, кажется, в той лечебнице, где Хоук впервые встретился с тем магом, с которым мы были на Глубинных Тропах. Голова все еще кружится, и я смотрю на свою руку, которой имел неосторожность докоснуться до лириума. Несколько линий окрасились в красный цвет.       Я не знал, совершенно не знал, что теперь делать. Вероятно, стоило бы осмотреться, но я точно не встану с места. Мало того, что я могу разглядеть только то, что у меня прямо перед глазами, а остальное в тумане, так еще и невероятно сильно болела голова, все тело ломило, и била мелкая дрожь.       Но я пытаюсь подняться. Сесть удалось с горем пополам, и я обнаружил, что это какое-то подобие кровати. В сидячем положении долго удержаться бы не удалось, поэтому я решил все-таки попытать удачу и встать. Так вот, не вышло. Я благополучно упал, болезненно выстонав привычное ругательство на Тевене. Я не хочу оставаться здесь, надо куда-то уйти, но сначала хотя бы набраться сил, чтобы не повторить своей ошибки с падением.       Когда я почувствовал чьи-то руки, поднимающие меня, я хотел было привычно отшатнуться, но потом понял, что это не в моих силах при всем моем желании. После, увидев, что это Андерс, я действительно успокоился, хоть это и странно. Я могу сколько угодно не доверять, но я понимаю, что сейчас он мне помогает. Это факт, и я никак не могу его оспаривать.       Такое недоверие закрадывается всегда, стоит мне только увидеть какого-то мага. Я совершенно не хочу себе в этом признаваться, но я понимаю, что боюсь. Я жутко боюсь магов после Данариуса. Я ненавижу это в себе, ненавижу, но не могу ничего сделать с собой.       Андерс велит не двигаться лишний раз и не упрямится, от этого будет только хуже. Что мне следует сделать? Начать делать вид, что я справлюсь со всем сам? — Хорошо. Не буду, — все-таки послушно кивнул я, опуская голову и чувствуя себя словно пристыженный ребенок. Я осознавал, что в моих же интересах слушаться его и не оспаривать ничего. Ему нет смысла как-то вредить мне, иначе я бы уже давно был мертв. Верно? — И… спасибо.       Я на пару секунд прикрыл глаза, но, как назло, снова вспыхнули самые разные вещи, заставляющие внутренности сжиматься. Я не знаю, взяты за их основу настоящие воспоминания или же это все просто то, что мой мозг хотел бы видеть о своем прошлом, но мои нервы просто не выдерживали. Пришлось тут же распахнуть глаза и закрыть лицо руками, сжимая зубы и стирая слезы, появившиеся то ли от физической, то ли от сильной более глубокой боли. Я не хочу показывать себя слабым, не хочу, мне нужно прийти в себя, но я просто не способен на это.       В такие моменты я еще больше ненавидел Данариуса. Мало того, что из-за него я не помню ни своего прошлого, ни своей жизни, так еще и сейчас я не могу отделаться от всего этого и наконец-то успокоиться, больше не вспоминая. На переводе с Тевене «Фенрис» — это «волчонок». Кажется, я понимаю, почему он меня так называл. Мне хочется убежать куда-то, хочется забиться в самый темный угол и пронзительно завыть, словно загнанный зверь, чувствующий безысходность и скорую смерть. Это ужасно, отвратительно, пугающе.       Я не знаю, куда мне вообще деть все это и не знаю, как быть дальше. Я не имею понятия, сколько я продержусь. И вся эта неизвестность заставила бы меня трястись крупной дрожью, если бы меня и без этого не бил озноб. Что этот лириум такое? Почему это все так ужасно? Я не боюсь смерти, я боюсь того, что мне придется выдержать до нее. Меня так и будут мучить все эти мысли? Я не смогу совладать с собой Я просто хочу, чтобы это все закончилось, я хочу выбраться из ловушки своих галлюцинаций. — Это все пугает. Я вижу странные вещи. Это отвратительно. Я почти чувствую все то, что он мне показывает. Это заставляет хотеть зажмуриться, заткнуть уши, но стоит мне закрыть глаза, как я вижу все с новой силой. Я постоянно вижу те вещи, о которых никогда раньше не мог вспомнить. Я видел родителей, но потом это все искажалось, и я… — Я замолчал. Толку от того, что я говорю это? Я могу сколько угодно выворачиваться наизнанку, но я понимаю, что это не даст никакого результата. Легче мне не станет, будет только совестно за то, что я позволил себе допустить такую слабину.       Проблема в том, что я впервые чувствовал то, что обо мне заботятся. Я хотел тянуться к этим ощущениям, но одновременно они и отталкивали меня, заставляли бояться, что потом из-за этого будет хуже. Я боялся и вздрагивал от каждого прикосновения, словно после этого обязательно последует боль. Но боли не было. Это заставляло настораживаться и напрягаться еще сильнее.       Но постепенно я успокаивался, а тело расслаблялось. Медленно, мышца за мышцей. Становилось лучше. Краем глаза я заметил, как пятнистая кошка, прежде державшаяся в стороне, осторожно подошла ко мне и ткнулась носом в костяшки пальцев. Я невольно улыбнулся и скользнул пальцами в пушистую шерсть, слегка поглаживая и слушая довольное урчание. Я бы сказал, что атмосфера стала умиротворяющей. Все было тихо, хотелось уснуть, но я старался держать глаза открытыми.       Когда появился Хоук, я был еще слегка заторможенный, но потом почувствовал себя невероятно нужным. Он беспокоится обо мне. Я никогда раньше не думал, что кому-то может быть какое-то дело до меня. И это действительно было чем-то удивительным, похожим на огонь — обожжешься, если тронешь слишком близко, но будет тепло, если держаться на расстоянии.       Вот только я слегка растерялся, когда он вручил мне какую-то книгу. Потом Хоук перекинулся парой слов с Андерсом, сказал мне выздоравливать и ушел, а я недоуменно смотрел на предмет в своих руках. Я даже не знал толком, попытка это сделать мне приятно или наоборот. Интересно, он знает, что рабов не учат читать? — Можешь, пожалуйста, подсказать, что тут написано? — негромко и как-то неловко попросил я, протягивая магу книгу. Я знаю, что это оставит не лучшие впечатления обо мне, но я все-таки хочу узнать, что это за книга.       Я не ожидал, что потом мы найдем общий язык, и еще больше не ожидал, что Андерс начнет пытаться научить меня читать. Он терпел, когда я ругался на книги, терпел, когда я хотел все бросить. Но благодаря ему я снова и снова возвращался к этой книге, желая узнать продолжение. Маг молча наблюдал, иногда помогая мне.       Но правда ли я возвращался к книге только для того, чтобы прочитать ее? Или мне просто невероятно нравились ощущения, которые я испытывал, когда он сидел рядом? Я чувствовал легкий приятный запах трав, я ощущал тепло от его голоса, когда он мягко поправлял меня.       Я боялся сделать что-то не так. Я боялся спугнуть самого себя, боялся оттолкнуть от себя эту неожиданно свалившуюся на голову заботу.       И я каждый раз таял, ощущая ее.