***
Юри чувствует это колкое напряжение каждой клеточкой своего тела. Он уже не отрицает, что сходит с ума. Виктор смотрит на Плисецкого всё чаще, и Кацуки готов ответить ему ещё большим. Он сделает то, чего от него не ожидают. Он нападёт первым. – Переспи со мной, – звучит как гром среди ясного неба, и Плисецкий не знает, что сказать, растерянно хлопая глазами. О Кацуки в подобном ключе он думал лишь однажды, когда тот со всей дури шмякнулся лицом о бортик на своём выступлении. Да, русский фигурист считал, что это было довольно горячо. Юри, на самом деле, ожидает в свою сторону много нецензурных и оскорбительных слов, да и парочку ударов тоже. Поэтому, когда Плисецкий тихо говорит «Хорошо», удивляется не меньше ответившего на его предложение (мольбу). В любой другой ситуации Юрий действовал бы подстать самому себе – то есть, неистовствовал. Но горючая смесь решительности и дикого отчаяния в карих глазах японца, который очень бесил его раньше, не позволила блондину отказать. В последнее время он как-то проникся к этому уже-не-жирному-кацудону, имевшему неосторожность показать себя с другой стороны, которую Юра очень хорошо понимал. Одиночество даже среди людей, которые тебя поддерживают. Плисецкий соглашается. Он видит, что это просто необходимо запутавшемуся в конец Юри. И ему самому это также поможет разобраться в себе. Юрию стоит немалых усилий уговорить Отабека не приезжать за ним в этот раз. Причину объяснить он, конечно же, не может. Но судя по голосу друга, тот не подозревает его ни в чём таком, чем он планирует сегодня заниматься. Изменять самому себе, помогая Юри Кацуки изменить Виктору Никифорову. До такого он ещё не скатывался. Как сам японец договаривался с последним, он не знает. В отеле Юри выглядит так, словно готов в следующую минуту громко заорать, ненатурально всплёскивая руками. Домой они идти не могут – для Юри на время пребывания в России домом является квартира Виктора, а у самого Плисецкого сейчас гостит Отабек. Вариантов не остаётся. Когда они заходят в номер, за окнами уже темнеет. Кацуки включает только небольшую лампу на прикроватной тумбочке, словно пытаясь сделать факт вот-вот свершившейся измены менее заметным. Но на самом деле он хочет, чтобы узнали все. Что не только его можно обманывать, оставляя ни с чем. Однако, подставлять так любезно согласившегося ему помочь Юрия он не собирается. Плисецкий краснеет и опускает веки, когда его губ касаются чужие, а талию ласково обвивают более сильные, чем могли показаться, руки японца. Они не зайдут дальше взаимных ласк, он знает об этом – Кацуки не осмелится на что-то более серьёзное. Всё же, он любит Виктора, какими бы дураками они оба ни были. Но Юра всё равно нервничает – это его первый раз, пусть и не полноценный. Полноценный он хранил для того самого единственного, который тёрся рядом уже на протяжении нескольких лет и которого сам Плисецкий упорно старался не замечать, держа перед своими «глазами солдата» картинку настоящей дружбы, которой у него никогда не было и о которой он тайно мечтал. Кацуки оголяет перед ним все свои чувства, нависая сверху и переплетая их ноги и руки, соприкасаясь горячей смуглой кожей с более светлой, бархатной на ощупь и сладко-солёной на вкус. Они стонут друг другу в губы, двигаясь в слаженном и гармоничном тандеме. У обоих по щекам стекают слёзы, но они молчат об этом, понимая всё без слов. Два придурка, думает Плисецкий. А Юри теперь знает, что его невозможно не хотеть, на практике. Всё же, они это сделали. Юра расслабленно гладит Кацуки по волосам, пока тот бездумно водит по его груди указательным пальцем, выводя что-то, очевидно, на японском. – Почему вы не признаетесь друг другу? – тихо спрашивает Юри. – Мне не хватает смелости. У меня никогда раньше не было друзей, и сейчас я просто счастлив, что однажды Отабек предложил мне дружбу, пусть теперь я и хочу от него совсем не этого. Я думаю, он тоже боится. Моего отказа. Возможно, он воспринимает моё поведение и некоторые намёки действительно дружескими, потому как человек, у которого никогда не было друзей, не может делать всё «правильно», – отвечает Плисецкий. – И как же делаешь ты? – Юри нажимает пальцем на покрасневший сосок. – Я стараюсь прислушиваться к сердцу, но думать головой. Получается хреново. Как и у тебя, – хмыкает он. Кацуки на это улыбается. – Полностью согласен. – Ты планируешь рассказать Виктору? – Наверное. На самом деле, если я не расскажу, то всё будет бессмысленно. Я сделал это, потому что видел, как он реагирует на тебя, в то время как ко мне он стал относиться как к данности, видимо, решив, что я всегда буду рядом и никуда не смогу деться. – Юри прикрывает глаза. – Я замечал, конечно, что он странно на меня посматривает. Может, у него просто кризис среднего возраста? Но, знаешь, я бы уж точно ни на что с ним не согласился, – усмехается Плисецкий. – Почему? – Кацуки поднимает голову и смотрит на любовника. – Он слишком социален. Терпеть не могу таких людей, – деланно серьёзно говорит Юра, а когда японец начинает смеяться, не выдерживает и сам. В этот момент они предельно искренни.***
Плисецкий понимает, что не ошибся. Они оба разобрались в себе и смогли начать сначала. Виктору с Юри понадобилась неделя полнейшего молчания и осмысления, после чего они, кажется, вышли на новый уровень взаимопонимания, внезапно для всех став чувствовать друг друга даже находясь в разных помещениях. Самому Юре времени нужно было гораздо меньше. Он объяснился на следующий день, а Отабек, вопреки всем стандартам, не стал тупить. Встречаясь теперь на тренировках и соревнованиях, Кацуки и Юрий вели себя совершенно по-новому, что заметили абсолютно все. Японец для Плисецкого больше не «жирная свинья» и даже не «Кацуки», а мягкое «Юри» и нежные объятия в ответ. Вот теперь он нашёл настоящую дружбу. Пичит загружает в инстаграм фото обнимающихся фигуристов с подписью «На наших глазах происходит чудо».