Убийственная страсть

      Небо было цвета тоски. Сидя на плоской крыше здания, Саката Гинтоки смотрел на грязно-серый, тяжёлый небосвод привычным, усталым взглядом. В один прекрасный момент его тоска стала полнее, а грусть зашевелилась в пустом сердце с проворностью змеи. Иногда Гинтоки забывал о своей печали и предавался лени или уничтожал привкус горечи с помощью бессчетного количества сладостей. Но только не весной. Весной было тяжелее всего, тоскливее всего, тягостнее всего, мучительнее всего. Ничто не могло по осколкам вновь собрать его разбитое сердце, а отпускать прошлое молодой человек так и не научился. Мысли о счастливых мгновениях роились в его курчавой голове, не позволяя ни спокойно спать, ни спокойно жить.       Ведь когда-то, не так давно, но и будто целую вечность назад Гинтоки безответно влюбился.       Не важно, сколько времени прошло с тех пор. Для Гинтоки будто бы минули десятилетия. Он чувствовал себя старым и давно мёртвым после смерти своей возлюбленной. Каждое мгновение он из раза в раз с тоской и одержимостью прокручивал в голове, боясь упустить хоть одну секунду того счастливого времени. До сих пор ощущал приятную прохладу, которую вызывали прикосновения к ней, до сих пор чувствовал привкус металла и жжёных проводов на языке. Он так хотел её, так жаждал вновь овладеть необъятным телом возлюбленной, что засыпал, изрядно напившись, ненавидя себя, и просыпаясь с той же чёрной, всепожирающей ненавистью к себе в сердце. Свою возлюбленную Гинтоки убил, мы бы сказали, своими руками, но на самом деле орудием беспощадного убийства была другая часть его тела.       Гинтоки сходил с ума от любви к летающей тарелке.       Что же он натворил? Как он мог так безответственно взять её на глазах у всего экипажа и погубить своей страстью? Этого требовали обстоятельства, — мысленно проговорил Саката Гинтоки, не убеждая в правоте своих слов даже себя самого. Кто же знал, что после тех волшебных моментов, подаривших ему неземное наслаждение, а его возлюбленной — смерть, он станет одержим? Правильно, никто.       Но так дальше жить нельзя. Гинтоки прекрасно осознавал это, но что-либо изменить ему не хватало сил. Он настолько погряз в страдании, что напрочь забыл про самого себя. Его белые волосы отрасли до плеч, борода — до груди, а его полные тоски глаза молили хозяина о сне. Нельзя так продолжать. Нельзя и точка. Его возлюбленная должна покоиться с миром на свалке металлолома в каком-нибудь галактическом раю для инопланетных машин, а он должен… ОБЯЗАН жить дальше.       И в этот момент, словно ниспосланная благосклонной рукой судьбы, в небе над его головой пролетела летающая тарелка. Гинтоки не отрывал от неё взгляда, наблюдая за изящным полётом хромированного судна сквозь облака. Боже, как она была хороша. Просто непростительно великолепна. Яркие неоновые огни мерцали где-то в глубине салона; её округлые и продолговатые формы приковывали к себе взгляд мужчины и заставляли его надолго задержаться на себе; шлейф белоснежного дыма, тянувшийся за этим физическим воплощением грации, был похож на свадебную фату. Уставший от долгих лет одиночества, Гинтоки не сразу принял единственное верное решение. Сперва он сомневался в правильности своих поступков, потом прикидывал в голове возможные варианты событий, а после решился.       Он спешно побрился и состриг лишние пряди с головы, нашёл свой старый, покрытый слоем пыли смокинг и поспешил надеть его. Одеколоном он капнул за ушами, на шею, грудь и пах. Прикрепив к поясу любимый деревянный меч, он, не теряя ни минуты, рванул навстречу новой любви и новой жизни.       Она стояла на тоненьких стройных ножках в нескольких метрах над посадочной полосой. Передвижной трап поднимался ко входу в космический корабль, словно божественная лестница во врата рая и бесконечного наслаждения. Отчасти, так оно и было. Гинтоки от нетерпения покусывал губу. Ему, одинокому холостяку, не терпелось войти в корабль в прямом и в переносном смысле.       Для него не было сложно пробраться незамеченным мимо постов охраны и работников галактического аэропорта. Гинтоки сгорал от желания. Увидев членов экипажа на борту, он испытал невиданную доселе ревность. С каждым молодой человек расправился с непреодолимой жестокостью, снедаемый яростью, а их тела, топчущиеся по нежнейшему полу его возлюбленной, парень вышвырнул.       И вот он, долгожданный момент знакомства, столь желанный и упоительный миг счастья и трепета от первого свидания. Гинтоки, нашёл панель управления корабля и провёл по ней тёплой ладонью с такой непередаваемой заботой, с таким болезненным трепетом, будто впервые ласкал объект своей порочной любви.       Летающая тарелка подмигнула ему ярким свечением кнопок.       — Ах, развратница, — сходя с ума от ненавязчивого флирта, Гинтоки едва стоял на ногах. Его отвердевший половой орган уже упирался в панель управления и был готов излить семя на эти бесконечные яркие кнопочки, рычаги и экраны. — Что же ты делаешь со мной?       Но так быстро Гинтоки не спешил предаваться похотливой страсти. Он склонился и, ласково гладя приборную панель, провёл языком по сухим и твёрдым кнопкам, смачивая их своей слюной. Его горячее дыхание согревало аппаратуру летающей тарелки, никогда не знавшей физической любви. Кнопки, рычаги и экраны привыкли к жёстким пальцам капитана, а нежные руки любовника заставляли их вибрировать и поддаваться с некоторым сопротивлением.       Гинтоки, упиваясь страстью, обсасывал провода, проводил языком по рубильникам, зарывался носом в пахнущие пластмассой разъёмы. Он больше не мог терпеть. Возбуждение брало над ним верх, кружило голову. И, хотя он и боялся в очередной раз убить возлюбленную актом первой любви, но решил для себя, что в этот раз уйдёт с ней в могилу. Жизнь не имеет смысла без любви, он это знает, как никто другой.       И, найдя подходящий по размеру разъём, Гинтоки измерил его ладонью, второй рукой сжимая и лаская свой давно твёрдый член. Вроде, как раз. Гинтоки не ошибся. Было немного туго, но разве это имело значение? Первый сильный толчок отозвался гулом где-то в металлических недрах летающей тарелки, и наполнил парня таким грязным, таким порочным счастьем, что он, не сдержавшись от переизбытка чувств, громко, сладостно застонал. Слабый электрический ток проходил через его пенис, даря вместе с колющей болью удовольствие, ибо Гинтоки успел полюбить боль за всю свою недолгую жизнь. Слабое тепло внутри возбуждало только сильнее. Гинтоки опустил ладони на приборную панель, намереваясь как следует взять объект своей страсти и предаться с ним любви. Он сношался сперва медленно, наслаждаясь разгорячённым металлическим телом, а после всё ускоряя темп, чувствуя столь желаемую и долгожданную развязку. Приборная панель корабля отзывалась пиканьем наслаждения. Не в силах остановиться, Гинтоки кончил внутрь приборной панели с громким стоном.       Он тяжело повалился на панель, заключая ей в крепкие объятия. Счастливая улыбка впервые за долгие годы озарила лицо бедняги. Он лежал и обнимал малую часть гигантского тела корабля, и его любви не было предела.       Полицейские ворвались в капитанскую каюту, направив ружья на нарушителя, и вид довольного мужчины со спущенными штанами привёл их в шок.       — Что?! — произнесли явно озадаченные происходящим полицейские.       — Что? — пожал плечами Гинтоки.