Песчанная буря

Дышать уже нечем. Песок проникает в нос, застревает где-то внутри, почти ощущается в самих легких. Воздух слишком сухой, обжигающе-горячий. Такой, что аж глаза жжет. Окружающий мир словно отделен этой песчаной завесой. Песок везде: в носу — мешает дышать; в глазах — застилает все пеленой, от которой невозможно избавиться; во рту — хрустит на зубах. Мельчайшие песчинки проникают и под одежду, заставляют кожу чесаться, зудеть и ныть. Везде сухость и обжигающий ветер. Солнце палит, нагревает песок под ногами. И нет ни малейшего дуновения ветерка. Хотя, наверное, оно и к лучшему. Песчаная буря страшнее. Приходится тереть уставшие глаза, чтобы хоть что-то разглядеть впереди. Да и что толку смотреть, если у этой пустыни нет конца? Она все тянется и тянется, заканчиваясь где-то далеко за горизонтом. Глаза уже болят. Покрасневшие, напряженные — но по-прежнему ярко-синие, не естественные и будто совсем нечеловеческие. Приходится идти вперед, загребать ногами песок и не останавливаться. Потому что так нужно, потому что иначе никак. Кому нужно? Почему иначе никак? Эти вопросы даже не возникают. Воздух жгучий, как эти чертовы пряности, на которых помешалась цивилизация. Ты владеешь пряностями — ты владеешь миром. Настоящая лихорадка, заставляющая династии грызться, словно они дикие звери, истреблять друг друга. И рваться к этой власти. Воздух обжигает лицо, сушит глаза. И дышать нечем. Они идут вперед, крепко держась за руки. Ганима все чаще спотыкается, с трудом поднимает уставшие за весь день ноги, но не произносит ни слова. Брату она ни в чем не уступает, только он в этой пустыне чувствует себя как дома. Все дальше движется, смотрит прямо перед собой. Ей кажется, что какая-то невидимая сила затягивает его, манит. Наверное, они только удаляются от других людей. Может, так и останутся навсегда здесь, погребенные под горами иссушающего песка, раскаленного солнечными лучами. Нет, не страшно. Страх — это пустые слова и жалобы. Страх — это не чувство. Страха не существует. Они оба это знают. Ганима загребает ногой слишком много песка и падает, оттягивая руку брату, чем привлекает его внимание. Лето моментально помогает ей подняться и будто возвращается обратно. Снова видения. Она понимает, но не говорит об этом. За прошедший день они так почти и не сказали ничего друг другу, шли и шли куда-то вглубь пустыни, которая с приближением ночи становится еще опаснее, чем днем. — Остановимся здесь? — спрашивает Лето, убирая в сторону плотную ткань, почти полностью прикрывающую лицо. Она лишь качает головой и пытается отряхнуть одежду от песка. Эти попытки тщетны: песчинки сильнее забиваются между волокнами, словно ткань сама их впитывает, становятся грубой, раздражающей кожу частью вещей. — Пойдем дальше. — Гани, ты уже падаешь, — настаивает Лето. — Надо отдохнуть. — Я просто споткнулась, — уверяет его сестра и тянет за собой. — Идем. Лето плохо представляет, куда они направляются. Идти, идти и загребать ногами песок — это уже что-то привычное. Идти, идти и не задавать никаких вопросов. Вряд ли такой должна быть жизнью будущего императора и его сестры. Они спасали свои жизни, подвергая их еще большим опасностям. Могла ли Алия и правда убить их? Хватило бы ей духу прикончить родных племянников — собственную плоть и кровь? Лучше находиться в неведении и жить, чем узнать правду и умереть. Правда, последнее время это более похоже на существование, чем на жизнь. Все это — приключение для них. Ровно как и полеты перед гигантскими пастями песчаных червей. Увлекательное путешествие, возможность испытать собственные возможности. До тех пор, пока иссушивающий глотку воздух не начинает душить. Воды остается уже не так много. Хочется выпить всю залпом, но это не поможет. Здесь настолько изматывающая духота, что даже влаги на языке потом не останется. Приходится пить мелкими глотками и редко. Чтобы осталось на потом, чтобы до конца не обезводить организм. Чтобы не умереть, будучи высушенными палящим солнцем и погребенными под слоями и слоями песка. Каждый вздох становится надсадным. Песок во рту, в глазах, в ушах, в самих легких. Он везде — внутри и снаружи. И от него никуда не деться, как бы ни хотелось. Поднимается ветер. Сначала это всего лишь небольшие прохладные потоки воздуха. Кажется на мгновение, что дышать становится легче, но это не более, чем обман. В пустыне никогда просто так не гуляет ветер. Он иссушивает, призывает бурю и отбирает жизнь. И все же ветер не самый опасный враг, который может встретиться здесь. Темнеет быстро, слишком быстро, будто по щелчку пальцев какого-то особо прихотливого и взбалмошного существа. Но они все идут дальше. Лето чувствует, как Ганима прижимается к нему. Она чуть клонит голову вниз в попытке спрятать хотя бы глаза от песка. Его собственные глаза болят постоянно. Еще немного, и он забудет, каково не чувствовать песок, поднимая или опуская веки. Буря начинается медленно — только небольшие всполохи, поднимающийся с земли песок, — но набирает силу уверенно и неотвратимо. — Надо найти пещеру, — кричит Лето. Ему приходится надрывать глотку, хотя сестра и совсем рядом. Перекричать ветер представляется едва возможным. От него закладывает уши — или это от песка, забивающего ушные раковины, которые не спасает уже и плотная ткань? Что-то будто свистит. Далеко и словно в другой реальности. Свистит ли вообще или это какая-то обманка? Ганима ничего не произносит в ответ. Или до него просто не доходят ее слова из-за сильных порывов ветра, норовящих поднять песчаные массы и обрушить на их головы. Лето прижимает к себе ее крепче, пока они еле поднимают ноги, которые неустанно заметает песком. Разглядеть что-то представляется почти невозможным, но сдаться они не могут. Их смерть не в пустыне, не сейчас. Он замечает расщелину между огромными камнями и быстро прикидывает, смогут ли они пролезть туда по очереди. Ветер становится только сильнее, особо думать времени нет, поэтому он решает рискнуть. В эту минуту кажется, что они никогда не были с сестрой на равных, что она все равно нуждается в его защите и поддержке. Мысли эти исчезают так же быстро, как и появились. Стоит им с трудом добраться до камней, как Ганима тут же понимает, что от нее требуется. Они всегда понимали друг друга без слов, что порой бесконечно раздражало тетю. Но зачем что-то говорить вслух, если все и так понятно? Лето пролезает в расщелину между камнями вслед за сестрой. Стоять выпрямив спину не получается, места не так много. Но им двоим хватит, чтобы переждать эту бурю. Она сидит прямо на песке и устало потирает глаза, потом протягивает левую руку ему. Глаза устали, болят и чешутся. В пустыне, видимо, иначе не бывает. Лето устраивает голову на коленях у сестры, упирается ногами в массивный камень и сильно зажмуривается. Бесполезно, чтобы они ни делали, от неприятного ощущения избавиться не получается. Ее пальцы убирают в сторону плотную ткань на голове и приятно касаются его волос. Подобное всегда помогает ему лучше думать, она знает. Не важно, что они никогда не обсуждали такие вещи, не произносили ничего вслух. Зачем говорить, если все и без слов понятно? Думать сейчас не хочется, он закрывает глаза и старается отключиться от всего мира, чувствуя лишь касания пальцев сестры.