pretty.

Юнбум видит пятно на нижней губе Сану. Видит, но старается не приглядываться, не задерживать взгляд – это действие позволительно только в редком случае нужды, когда иного выбора нет. Хочется лишь выверить покоящийся на губах Сану оскал, в жалкой попытке обличить непредсказуемую жестокость, которая то тускнеет, то вновь возрождается отблеском в глазах. Бум гадает, обращён ли сейчас взгляд этих глаз на него. Нет ничего хуже, чем осознание, что тебя поймали с поличным, заметили, вычислили, выследили в ответ. Животное принятие обоюдной схожести, связь одной крови − вот, что читается во взгляде Сану, вот, что заостряет углы комнат, отзывается в искалеченных ногах приливом новой, невыносимо режущей боли, которую невозможно отринуть. Это не кошмар. Это не несчастное стечение обстоятельств. Сану видит человека, закутанного, будто беспомощный младенец, в своё слабое, хрупкое тело и приходит в восторг от его насильного удержания возле себя. Однако Юнбум всё ещё видит пятно на нижней губе Сану. И оно красное. Проводя время на своём месте за столешницей, Бум нарезает луковицы, которые, если разделить пополам, скорее напоминают аккуратные белые холмики. Широкое лезвие ножа с лёгкостью вонзается в овощи, а едкий запах прочно пристаёт к рукам. Не нужно напряженно всматриваться, чтобы мельком ловить взглядом ту самую наплывшую, густо-красную кляксу на чужих губах. Весь день Сану не покидает дома. Сначала он находит занятие в своей комнате, после – на недоступном втором этаже, затем в подвале, где расположена прачечная. Встревоженный резким скрипом двери, Юнбум замирает, чувствуя рвущиеся изнутри позывы к тошноте. Горло сводит в мучительной судороге, пока звуки заработавшей стиральной машины и течения воды, наконец, не становятся отчётливо слышимыми. Сану ступает по лестнице стремительной, тяжёлой походкой. Время будто ускоряется, неизбежно набирает безумный темп, а весь воздух, который есть сейчас в лёгких Юнбума, так и остаётся внутри. Внезапно ласковая ладонь опускается на его плечо − так хозяин беспечно треплет свою собаку в награду за послушание, готовый дать ей следующую команду. Бум медленно устремляет заставший взгляд на Сану, и тот моментально ловит его на себе. − В чём дело? – Юнбум тут же прекращает пристально смотреть, в слабой надежде избежать наказания. –Ну? В чём дело? − повторяет Сану, слишком близко склонившись к бледному уху, отчего каждое слово ощущается щекочущим поцелуем, ветром, разжигающим тлеющие угли внутри поглощённого страхом сердца. − Ты не сводишь глаз с моего рта, Бум. Ждёшь поцелуя? Вспоминание о злосчастном визите офицера полиции вспышкой загорается в сознании, приходит само собой. После всего произошедшего, покорно дождавшись Сану на кухне, Юнбум был обречен провалиться в сон спустя несколько часов неразмыкающихся объятий. С той же самой поры Сану не брезгует ни поцелуями, ни обманчиво мягкими прикосновениями, ни даже выбивающей из колеи нежностью по отношению к своему заложнику. Изо всех сил Бум пытается удержать, отстоять моменты этого преходящего мира, что особенно трудно в его положении. Сама квартира нагоняет дрожь; даже частые обмороки из-за усердий сделать собственное дыхание беззвучным стали для него привычным делом. − На губе…что-то красное, − мямлит Юнбум и в подтверждение своих слов проводит большим пальцем по собственному рту. Сану, будто запоздалое отражение, повторяет это смазанное действие. В то время как он смотрит на свой палец, помеченный теперь алой полосой, к Буму приходит понимание. Будь этой любой другой день, он мог бы допустить, что след губной помады оставлен хорошенькой девушкой или оказался поцелуем незнакомца в клубе. Можно предположить и неприметный знак послеполуденного секса, и случайный намёк на очередную мёртвую жертву в подвале, которая так и не докричалась о спасении. Однако сегодня Сану весь день был дома, он лишь перемещался из комнаты в комнату. Несмотря на это Юнбум всё равно не в силах отвлечься от странной глубины и необычного оттенка, что по-прежнему играет на губах напротив. Возможно ли, что Сану всё же целовался? Подобно тому, как целует порой и самого Юнбума, захватывая инициативу и только изредка позволяя подступиться к себе. Острый, крупный силуэт внезапно удаляющегося Сану не предвещает ничего хорошего − только паника от его скорого возвращения расползается внутри. Не до конца отдавая себе отчёт, Бум неуклюже приближается к раковине и тут же начинает опасливо мыть дрожащие руки. Он не пропускает даже ногтей, скрупулёзно скребёт под ними. Ему хочется быть как можно чище, прежде чем отправиться за свой проступок куда-то, где, без сомнения, будет очень грязно. И если он хочет снизить риск инфекции, когда станет прижимать снятую с себя кожу обратно к телу, то нельзя терять ни секунды. Поток горячей воды заглушает все звуки вокруг, в том числе и незаметное приближение Сану спустя несколько минут. Крик вырывается из Юнбума ещё до того, как он чувствует толчок порывисто отодвинутого стула и падает вместе с ним, теряя ориентацию, не успевая опомниться. Во взгляде сверху читается недоумение, смешанное с презрением. − Чёрт, ты такой нервный, − дразнит Сану, присев на корточки прямо между ног Бума. Широкая ладонь неспешно принимается скользить вверх по его раненой ноге. Чуть выше длинные пальцы обхватывают нежную ямку под коленом, где кожа особенно тёплая и чувствительная. Странный чёрный предмет мелькает в руке Сану; схватив Юнбума за лицо, он до боли сжимает его щёки. Чувство унижения неприятно холодит глотку. − Я помню, − задумчиво тянет Сану, продолжая удерживать лицо Бума своей рукой, − как однажды мой отец пришёл с этой вещицей домой, − ею оказывается тюбик губной помады; отблески света завораживающе перекатываются по чёрному пластику. – Знаешь, с тех пор моя мать каждый день спешила размалевать себе рот до его прихода. Постепенно Сану ослабляет хватку. Бледное лицо невольного собеседника принимает свой обычный вид. – Сними с помады колпачок. Юнбум не следит за своими руками. Он покорно выполняет то, что ему сказали, выкручивает основание, пока острый алый язык не показывается снаружи. Сану подносит тюбик к его губам и с осторожностью наносит густой слой макияжа. В нос ударяет резкий, химический запах красителя, срок годности помады явно истёк. Чуть приоткрыв рот и быстро облизнувшись, Бум может полноценно ощутить липкую текстуру, что обволокла его испещрённые царапинами, тонкими росчерками треснувшей кожи и кусками запёкшейся крови губы. Что за медленный, чудовищный поцелуй. − А теперь улыбнись, − Сану, чуть ссутулившись, наконец встаёт и удовлетворённо рассматривает результат своей работы. Успевшая немного засохнуть, помада мешает растянуть губы в болезненной улыбке, но Юнбум не смеет перечить и всё же делает это, не показывая при этом зубы, будучи уверенным, что краска может стереться. Он хорошо усвоил правило − малейшее несовершенство приведёт к самому беспощадному его исправлению. − Да уж, выглядишь, как шлюха…ещё и в этой юбке. Готов поспорить, прямо сейчас ты чувствуешь себя красивее некуда. − Интонация, с которой была произнесена последняя фраза, видится Буму пробелом, незавершенным предложением или необозначенным вопросом. − Д-да, − он решается заполнить его наугад. − «Да»? – Сану склоняет голову вбок и слабо пинает Юнбума. Приступ боли не заставил себя ждать, тут же отзываясь в тощей лодыжке. − Ты и впрямь считаешь себя красивым? Улыбка Юнбума становится шире, напоминая немого персонажа из заурядного мультфильма. − На тебя стыдно смотреть. Бля, ты бы себя видел, − ухмылка Сану сменяется жутковатым смехом. Глаза, несмотря на напрягшееся лицо, остаются открыты. Двумя рывками он поднимает упавший до этого стул, сажает на него Бума и, уцепившись сзади за спинку, катит того по направлению к ванной комнате. Добравшись, Сану придвигает стул к раковине, над которой висит чуть запотевшее зеркало. Юнбум осторожно поднимает глаза и пробует разглядеть в этом куске стекла своё отражение: собственное печальное лицо, оттенённое синяками, видится ему как в тумане. Лишь ярко-красное пламя рта горит отчётливо, словно видение сбитого, распластанного посреди дороги животного. Всё это время Сану стоит позади, обхватив щёки и подбородок Бума двумя руками, мягко, в призрачной безопасности покачивая его голову из стороны в сторону. Подвешенное довольно высоко, зеркало ванной комнаты не захватывает целого отражения смотрящих, но оставляет на своей поверхности очертания точно бы обезглавленного Юнбума, удерживающие его лицо сильные руки и раздирающе-яркую улыбку. Безумную, окоченевшую, кровавую улыбку мертвеца.