Покурим?

Неспешно выхожу из здания, невольно вздрагивая от ночной прохлады. На улице необычайно тихо, единственный фонарь, расположившийся в паре метров от меня, излучает тускловатый свет, иногда устало мерцая. Какая-то удивительная тишина стоит вокруг, улицы непривычно пусты, хотя издали слышен звук проезжающих машин, а вокруг витает едва различимый запах табачного дыма. Я глубоко вдыхаю в легкие холодный воздух ноября, вскинув голову и глядя на звездное, к моему удивлению, небо. Поборов желание бесконечно стоять так, глядя наверх и ни о чем не думая, я поворачиваю во двор. Иду, засунув руки в карманы, желая их согреть, хотя и понимаю, что это бессмысленно, и моя легкая курточка никак не защитит от холода. Однако в жизни я тоже всегда отличалась тупым упрямством: даже осознав неправоту, я буду стоять на своём - это единственная черта, которая досталась мне от отца, не считая пронизывающего взгляда карих глаз. Так говорит мама, по крайней мере. А я понятия не имею, каков мой отец, и где его носит сейчас. Иду, медленно выдыхая пар, по детской привычке делая вид, что курю. Так странно: раньше я всего лишь играла во взрослую жизнь, а теперь играю в счастливую, а пачка парламента надежно скрыта от посторонних глаз во внутреннем левом кармане куртки. Прямо под сердцем, черт возьми, будто сигареты - все, что у меня есть. И я отказываюсь сейчас рассуждать о том, есть ли у меня в действительности что-то, кроме них. Не удивляюсь, заметив возле подъезда фигуру в капюшоне и чёрной куртке, нервно выпускающую густые облака сигаретного дыма. Я даже немного замедляю шаг, чтобы заставить его ещё сильнее, нервничать, сохраняю беспристрастное выражение лица, хотя взгляд сосредоточиваю на его глазах. Больших и синих, но далеко не чистых и наивных. Носом втягиваю воздух и делаю предположение, что курит он Мальборо, не оправдав моих ожиданий. Невольно проникаюсь некоторым уважением, ведь я рассчитывала максимум на "Петра 1" или "Яву". Он смотрит на меня в упор, и я кожей чувствую мощнейшее напряжение между нами, словно во всем районе отключили электричество и сосредоточили его в нас. Мне нравится эта игра. Нравятся ссоры и постоянные колкости в адрес друг друга. Нравится столкновение моей холодности и его непрекращающихся попыток задеть меня за живое, больнее, резче. А когда меня бьют, я не подставляю другую щеку, как тому учил Иисус. Я бью в ответ. Останавливаюсь, сократив до оптимального для меня минимума расстояние между нами, в полуметре, все это время неотрывно продолжая сверлить его взглядом. Он, как и все, видит картинку, не меня, а мою проекцию: девочку со счастливым будущим, красным дипломом и поездками за город по выходным. Я тоже вижу лишь предопределенную ему роль, едва проглядывающую через окружающий его дым сигарет и выпивку: мальчик с улицы, растрачивающий себя по сомнительным заведениям, лишь по выходным выбирающийся из алкогольного угара и бесконечной череды вечеринок и не вылезающий из долгов. И я отказываюсь замечать его проницательный взгляд, сообразительность и иногда плескающуюся тоску в этих синих глазах, отрицаю существование души под его толстовкой. Уверена, он не отрицает существование во мне большего, чем доступно окружающим: он не удивляется, увидев, как я достаю сигареты, хотя заворожённо следит за моими действиями. Я обхватываю губами сигарету, глядя ему в глаза, и делаю шаг навстречу, прикуривая у него (черт, действительно Мальборо), и мы одновременно затягиваемся. Кажется, город вокруг вымер: в жилых домах почти нигде не горит свет, не слышно даже гула машин, лая собак или смеха ночных компаний, обычно обитающих неподалёку. Звенящая тишина. Мне кажется, ещё немного, и воздух между нами начнёт искриться. Никто не произносит ни слова. Впервые наше общение от постоянных оскорблений и споров свелось к непрерывному зрительному контакту и полному молчанию. Я делаю очередную затяжку, делаю небольшой шаг назад и медленно выдыхаю, сквозь густой дым замечая, как приоткрывается его рот и учащается дыхание. О, я вижу , как он пытается сдержать своё возбуждение и как хочет выкурить ещё не одну. Знаю, как ему не хочется признавать поражение, и предвижу, как он придёт к своим мерзким друзьям и скажет, что все-таки развёл меня на секс, тем самым выиграв их спор. Они, конечно, отпразднуют это дело, но от гадкого ощущения где-то в груди ему будет очень непросто избавиться. А в этой тишине между нами, в постоянном зрительном контакте, в этом дыму и ночной прохладе гораздо больше секса, чем в горячих поцелуях в запертой комнате. Я выпускаю дым, запрещая себе видеть в глубине синих глаз человека, и произношу чуть охрипшим голосом: ⁃ Ты проспорил. И только попробуй сказать им иначе. Он чуть прищуривает глаза, с удовольствием и каким-то восхищением глядя на меня, но ничего не отвечает. Я выбрасываю окурок и медленно направляюсь в подъезд, в своё светлое будущее, за своим красным дипломом и прекрасными детьми, оставляя эту игру позади. Она закончена, только вот меня не покидает ощущение, что поражение потерпели мы оба. Лишь когда дверь за мной захлопывается, я вспоминаю его взгляд, словно говорящий мне, что это не конец, что игра не закончилась, а перешла на новый уровень. И мне только предстоит получить ответ на вопрос, что же даёт минус на минус. Уж не плюс ли?