«Только пусть будет не больно.»

- Я просто помочь хот... – парнишка не успел даже закончить фразу и согнулся пополам, но грубые руки, сжимающие его русые волосы, не дали ему упасть на асфальт. *** Рассматривание лесных красот не имело смысла, да и сделать этого все равно нельзя было. Парнишка видел перед собой только вычищенный до блеска и пахнущий моющим средством резиновый коврик и совершенно не представлял, что вокруг, за тонированными окнами, раскинулась во всей ее летней красе матушка тайга. Чувствовался только воздух, что врывался в машину через маленькую щелку едва приоткрытого водительского окна. И звуки. Бесконечное множество всевозможных звуков, от пения птиц и хруста мелких веток под колесами, до завывания ветра и скрипа могучих многовековых деревьев, убаюкивало. Но позади периодически раздавались звуки совершенно не похожие на звуки природы. Звуки эти пугали и частично возвращали парня к реальности. То были резкие стуки и вой, человеческий, но звучащий совершенно не по-человечески, и плач, душераздирающий, глухой, словно сквозь пелену. В отличие от тех, кто был позади него, парнишка лежал молча. Ему не хотелось плакать или кричать, не хотелось барахтаться словно утопающий, который все равно не выплывет. Сопротивляться можно было раньше, еще до того как они выехали из города. Но сейчас он не видел в этом никакого смысла. Их ведь никто не услышит и никто не спасет. И даже если бы они сопротивлялись все втроем, то у них все равно не вышло бы ничего. И потому не было смысла тратить драгоценные силы и самообладание. Это все было просто необходимо сохранить, чтобы суметь пережить уготованную кару. Необходимо чтобы суметь жить дальше, а не после и до. Машину подбросило на повороте, и парнишка, не сдержавшись, негромко вскрикнул, но тут же прикусил губу. Водитель громко фыркнул и сбавил скорость, зачем-то. А из багажника снова донеслись те самые пугающие звуки. И теперь, с каждым поворотом, они звучали все громче, все нечеловечнее и безнадежнее. Но того, кто сидел спереди, эти звуки совершенно не пугали. Напротив, они, казалось, доставляли ему удовольствие. По крайней мере, так парнишке казалось по тому, как водитель выдыхал воздух. Так обычно выдыхают, когда ухмыляются, наверное. Но парень все же не был уверен в своей правоте. Ему хотелось заткнуть уши, чтобы не слышать эти звуки. От всех, абсолютно от всех звуков ему хотелось сейчас спрятаться. Но он не мог. Руки его были связаны у него за спиной, и развязать их не представлялось возможным. Ему оставалось просто ждать и еще и еще раз предпринимать попытки забыться, не думать о том, что его ждет. Но забыться ему вновь не удалось. Только в этот раз потому что машина остановилась. Сначала был слышен только звук мотора, потом звук открывающейся и, спустя непродолжительное время, закрывающейся двери. Затем хруст веток под подошвами черных лакированных туфлей и щелчок замка багажника. Потом были крики и стоны сквозь кляпы. Потом глухой звук похожий на звук взорвавшегося мыльного пузыря, только очень большого пузыря. Потом глухой нечеловеческий вой человека обреченного, а затем вновь взорвался мыльный пузырь. Ни пения птиц, ни воя ветра, ни скрипа деревьев слышно уже не было. Вся природа словно оцепенела от ужаса, что пришлось ей узреть, возможно, впервые. Слышны были только звуки захлопывающегося багажника, хруст веток под ногами и звук, раздавшийся над ухом, открывающейся двери. Но все те же грубые руки, подхватившие парнишку, уже не казались такими грубыми. Сейчас они почему-то казались теплыми и мягкими и пахли порохом. Этот запах был почти таким же, как в детстве, который он впервые унюхал, когда впервые пошел с дедом на охоту, в эту самую тайгу. Тогда тайга защищала его, поражала его, вдохновляла. Но сейчас она его пугала, пугала своим безмолвием и покорностью. - Только пусть будет не больно, – прошептал парнишка, когда его щека ощутила холод окрашенного в черную краску метала. Был лишь тяжелый вздох, но больно не было. Почти. Только если совсем чуть-чуть. Немного тепла, и холода следом, после снова тепла и неприятного жжения, а потом снова тепла и совсем незнакомого, нового ощущения. А затем была слабость, и лес, вновь наполнившийся звуками после очередного тяжелого вздоха. Тепло и мягкость рук, прохлада кожаной обивки заднего сиденья и трель телефонного звонка, которая сейчас была такой чужой в этом окруженном природой мире. Палец водителя невольно соскользнул, когда парнишка, лежащий на заднем сиденье тяжело вздохнул, и телефон случайно перешел в режим громкой связи. Но сил что-то менять уже не было. - Вован. Тут такое дело. – Хозяин голоса говорил невнятно, отрывисто, как-то растерянно. – Машенька наша – дура тупая, – следом из трубки послышался чей-то кашель. – К ней в кафе парни пристали, ну она их послала на хуй. – Кто-то снова кашлянул, но это был точно не говоривший. – И ушла. А они за ней, а тут этот парень. Ну, ты понял какой. – Водитель кивнул, но ничего не сказал, только лишь тяжело вздохнул. А парнишка попытался приподняться на руках, которые почему-то уже не были связаны. Но у него ничего не получилось. Руки его слишком долго были связаны. – Ну, короче, – говоривший запинался все сильнее. – Как бы тебя сказать, Вован. Спас он боссовскую дуру, то есть дочу. – Парнишка всхлипнул ненароком, а водитель протер лоб ладонью и снова вздохнул, еще тяжелее, чем прежде. – Парни те увидели, что к ней парень на жигулях подкатил, и перестали за ней идти. А потом они это… короче изнасиловали они потом какую-то деваху. И если бы не этот парень,– говоривший мужчина прокашлялся, – босс сказал, что уже не важно, что он там от дочи его хотел. Так вот если бы не он, то не видать бы ей чести своей. Ты, это… ничего не перепутал? Парень-то жив, надеюсь? – Мужчина замолчал в ожидании ответа. - Жив, – шумно выдохнув, отозвался водитель. Глухой, с хрипотцой голос, звучал не так уж пугающе, как раньше, когда мужчина велел ему заткнуться, что было еще за долго до того, как привезли его в лес. Больше всего пугала пустота и отчаянность взгляда, с которым сейчас смотрел на парнишку водитель через зеркало заднего вида. Столько раскаянья и стыда парнишка еще никогда не видел в этих глазах, ни в чьих глазах. Из телефона уже давно не доносилось никаких звуков. Слышны были только звуки леса и тяжелое дыхание. А еще парнишка чувствовал тепло ладони на своей русой макушке. И слышал тихий, немного хриплый, но совсем не пугающий голос: - Ты уж прости. Я должен был. Работа такая. Ты же простишь? Простишь? Ну, хоть когда-нибудь? - Когда-нибудь.