Я вернусь в самую темную ночь

СЬЮ Завидовать мертвым - неправильно. На кладбище в Роартоне всегда холодно. Даже в самый жаркий летний день - холодно, но Кирен и не был похоронен летом. Он погиб зимой и вернулся зимой, но родился, жил, дышал и ронял слезы - все это было только весной. Розовый бутон в виде мальчика. Он родился весной. Эта могила, пустая, как голодный рот, не подарила ему рождение. Там не было матки. Они сказали, что Кирену лучше. Что он возвращается домой. Что он больше не мертвяк. Сью произносит слово, и его уносит ветром. Мертвяк. Оно соскальзывает, срывается с языка гораздо проще, чем "жертва Синдрома Частичной Смерти", гораздо проще, чем мой мертвый сын. Ей нужно уйти с кладбища. Они должны продать дом. Им стоит покинуть Роартон, если Кирен возвращается домой. Это место недружелюбно - если оно вообще когда-либо было дружелюбным - для такого мальчика, как Кирен, и теперь оно недружелюбно вдвойне. Она аккуратно обходит могилы: свежие, пустые, заполненные дважды, и она невероятно благодарна. Этот гроб забрал у нее все, и Сью пока не знает, что он ей вернул, но она примет. Она примет его. Она не знает, будет он теплым или холодным. Она не знает, будут его глаза карими, такими, как и прежде - мутными колодцами со слезами вместо пресной воды, - или станут абсолютно безразличными. Она не знает, сколько жизни еще осталось в ее неживом мальчике. И ей даже неважно, что он неживой, пока он не потерял способность чувствовать. У него было такое большое сердце, у ее Кирена, и оно может снова биться или нет, но Сью надеется, что он все еще может любить (даже если любовь привела его в темную пещеру). Сью знает, что даже если ее мальчик, ее невинный и чистый розовый бутон, больше не способен любить, - ее любви хватит на них обоих. СТИВ Никто не сидит рядом со Стивом в обед. Он больше не жизнь и не душа этой гостиной, и, в общем-то, не против того, чтобы не пересекаться взглядом ни с кем, кроме Дейва, который иногда заходит прокомментировать итоги крикета и беззубо улыбнуться. Танатофобия - это навязчивый страх смерти. Нет, Стив боится не собственной смерти, а чужой - он боится быть бессильным в попытках остановить их. Это не иррациональный страх. Когда он впервые встретил Сью, она стояла на краю пропасти. Аптека в Йоркшире - не сцена для геройств, но Стив все же отвел ее от этого края. С тех пор он не боялся за Сью, вернее, он переживал, но не больше, чем мужчина, который любит свою жену и не хочет, чтобы она шла одна по улице поздно вечером, который перечитал множество книг о беременности, чтобы среди его чувств было только одно: здоровый страх и предвкушение грядущего события. Сью жила и сейчас живет, а их дети... ну, их дети тоже живут, в некотором смысле. Джем живет за стеной своей непробиваемой агрессии, а Кирен... Ну, Стиву не удалось так же отвести от края Кирена. Кирен продрал себе путь наверх (в прямом и в переносном смысле) и теперь возвращается, и Стив понятия не имеет, что это значит. Существует огромное количество брошюр, и Стив читает их все (те, которые Джем еще не сожгла); брошюры, в которых так много слов и так мало смысла. Доктор Хальперин не позволил видеться с Киреном до тех пор, пока они не приедут забрать его домой. Им нужно подготовиться. Если верить этим брошюрам, то он будет другим, как и любой дорогой человек, оправившийся от продолжительной и тяжелой болезни. О, это была долгая, кровавая болезнь, вопрос, не удивляйтесь, смерти и неполной смерти. И Стив уже однажды не смог спасти своего сына. Он сжимает кулак. Он доедает свой сэндвич. Дейв рассказывает ему, как Гламорган забил Вустерсу с первой подачи. Стив возвращается к работе. ДЖЕМ Когда они стали называть это синдромом, Джем начала волноваться. Человек с синдромом нездоров. Но он не монстр. Человеку с синдромом нужны лекарства и инъекции, тихое место в освещенном углу больницы. В них не нужно стрелять снова и снова до тех пор, пока их густая кровь полностью не вытечет, и плевать, что говорит Билл. Они получают брошюры через переднюю дверь. Джем начинает читать одну из них, в которой написано про внедрение жертв Синдрома Частичной Смерти обратно в общество, и сжимает ее в руке, внезапно разозлившись. Эти мертвяки, эти бывшие мужчины, бывшие женщины и бывшие братья - все они сделали из нее убийцу, и она ненавидит их за это. Она не может думать о Кирене и о том, как видела его в супермаркете. Молоко, яйца, сахар и полуразложившееся тело брата, пожирающего Лизу вместе с другим мертвяком в нелепом, местами подгнившем платье. Когда Джем думает о Кирене, она злится сильнее. Это все его вина. Если бы он не ушел, если бы он не пошел в эту пещеру и не вскрылся, Джем не чувствовала бы себя так. Он сделал из нее убийцу, сделал из нее трусиху, потому что она не смогла его убить, даже когда он уже был мертв. Ее мать и отец посадили ее и сказали, что Кирен возвращается. Она не смогла сказать им, что она знает, что она видела его с кровью вокруг рта, кровью Лизы вокруг рта, где-то между большими пакетами чипсов и шоколадными апельсинами Терри. Кирен едет домой, и он не мертвяк, а жертва синдрома; Джем достает ярко-розовую зажигалку четырехлетней давности, с помощью которой они с Лизой пробовали покурить первый раз за стоянкой для велосипедов. Она достает зажигалку и поджигает брошюру в своих руках над раковиной в ванной. Отец барабанит в дверь: "Тебе лучше не курить здесь, Джемина!" Она думает, что существуют вещи ужаснее, чем рак и заболевания легких. Хуже, чем злые родители. Она вполголоса клянется, когда пламя достигает кончиков ее пальцев, - есть вещи страшнее, чем горение заживо, и хуже, чем смерть. Ее брат возвращается домой.