shadow

Птицы лениво сбиваются в стайки, через секунду же нарушая беспорядочный строй. Черные кляксы на голубом небе мечутся, то поднимаясь ввысь, словно пытаясь коснуться облаков, то стремительно опускаясь, камнем падая вниз. Бессчетное количество птиц кружит в небе, как те недостижимые мечты, что поднялись к звёздам, навсегда оставив своих мечтателей без единственно важного в этом жестоком мире - смысла в их никчемной жизни. И у Марко была мечта. Та самая мечта, которой, видимо, не суждено сбыться. И кто знает, сколько ещё разбитых мечт, сколько ещё бессмысленных смертей повидает это небо? - А ты помнишь? - тихо спрашивает Жан, наливая в маленькую чашку ещё немного горячего чая и протягивая её парню, удобно устроившемуся рядом. Одним движением Кирштейн вырывает из рук удивленного такой наглостью парня небольшую коробочку и с самодовольной улыбкой снимает крышку. Марко тянется к нему, боясь неодобрительной реакции, которая последует за раскрытием его маленькой "тайны", на которую он чуть ли не молится каждый вечер. - Что за тряпка? - в недоумении парень приподнимает одну бровь, откидывает ненужную коробку на свою кровать и расправляет кусок потрепанной ткани с небрежно пришитой к ней эмблемой королевской полиции. И двух секунд не проходит, как Жан заливается смехом, бросая самодельный плащ расстроенному Марко. - Перестань, - в отчаянии произносит тот, сразу же прижимая самую дорогую в его жизни вещь к груди. - Это очень важно для меня. - Сам его сделал? Ты такая мастерица, - немного усмирив рвущийся наружу смех, Кирштейн садится на койку и всё с тем же насмешливым взглядом следит за тем, как его сокурсник дрожащими руками бережно складывает бледно-зеленую ткань. - Ладно, а если серьезно? Боишься, что не попадешь в лучшую десятку и будешь расхаживать на службе в этом? - Моя мама сшила его, когда мне было десять, - неуверенно начинает Ботт, пряча коробочку под подушкой на койке выше. - Я с детства мечтал поступить в королевскую гвардию, родители поддерживали меня, именно поэтому я сейчас здесь. Понимаю, что многие считают, будто я всего лишь хочу спастись за внутренними стенами, но я думаю, что служба у самого короля - это... Благородно? - Марко аккуратно садится на край кровати и поднимает взгляд на Жана. Он не имеет представления о том, какую реакцию теперь может выдать этот парень. - Ты же Марко? - уже спокойно спрашивает Жан, с доброй улыбкой глядя на рядом сидящего парня. На медленный кивок он приобнимает его за плечо и заглядывает в тёмные глаза, безмолвно давая понять, что теперь всё в порядке. - Марко, мечты - это хорошо. Сделай всё, чтобы твоя сбылась, и тогда все твои усилия не будут бессмысленными, - улыбка, уже не кажущаяся злой и неприятной, передается Ботту, а мечта, пронесенная сквозь года, теперь становится не такой уж далекой и недоступной. Жан, делая пару глотков обжигающего горло чая, смотрит на лицо Марко, на его щеки с милыми аккуратными веснушками, на последние бледные солнечные лучи, мирно устроившиеся на едва улыбающихся губах. Именно это выражение лица - умиротворенное, всегда улыбающееся, доброе - запомнилось с первого дня, как только Кирштейн увидел в толпе новобранцев этого парня. Птицы, закончившие вечерние полеты, вмиг исчезают из поля зрения, и Кирштейн смотрит на потемневшее небо с одной единственной на нём звездой, но такой яркой, что, кажется, она способна осветить собой весь земной мир. И чью-то одинокую душу. Марко, подрагивая от холода, поправляет форменную куртку и шмыгает носом, на что Жан, резко повернувшись к нему, накидывает на вздрогнувшие плечи свой плащ, а после, не спеша отодвигаться обратно, оставляет в уголке любимых губ скромный, но до краев наполненный нежностью поцелуй. День выдается ужасно жарким и до безумия неприятным. Что ещё хуже, инструктор решил устроить в полдень, то есть в самый разгар жарищи, какие-то учения на основе соперничества. Две команды должны пробежать только ему известное количество километров, преодолев на своем и без того нелегком пути кучу препятствий - быстротечную, но, к счастью, неглубокую реку, лес с неизвестно какими масштабами, горные массивы, - а после, достигнув пункта с постоем, вернуться обратно на лошадях. Ещё больше усложняют задачу утяжелители на ногах. Победа достаётся той команде, у которой вернется больше людей. Живыми. Нетрудно догадаться, сколько возмущения было выражено по поводу ударившей в голову инструктора идеи. Жан ещё с вечера распинал всю немногочисленную мебель в казарме, Эрен жаловался на жизнь Микасе, что была только рада послушать его речи, наполненные гневом и ещё чем-то, похожим на нытье. Марко же, тихо сидя на своей койке, обдумывал ход событий и способы избежания различного рода проблем, связанных с опасным заданием, назначенным на следующий день. Ему всё ещё нездоровилось после тренировки под проливным дождем, где он вымок до самых костей, а после слёг с высокой температурой и разрывающим горло кашлем. Но, пожалуй, это не отговорка для такого важного задания. Именно поэтому парень, весь день скрывая нездорового цвета лицо и покрасневшие от частых приступов кашля глаза, старался не натыкаться на заинтересованные взгляды сокурсников. Он видел, как Жан рыскал взглядом по всей столовой в его поисках, видел, как тот даже подошел к Эрену, чтобы спросить о том, что его беспокоит, как чуть в очередной раз не ввязался в драку. Однако ни на обеде, ни на ужине Ботт не оставался, каждый раз уходя из-за подступающего к горлу чувства тошноты. В него никогда не лезет еда, как только температура достигает тридцати восьми. И спасибо большое за разрешение пропустить одну лишь тренировку с намёком на то, что на задании он выложится на полную. Поэтому, в голове прикидывая свои возможности и необходимые требования, Марко решает, как ему нужно расходовать небольшое количество сил, что он имеет. - Эй! Марко, какого чёрта? - к сожалению, в казарме спрятаться негде, а если учесть, что койка Ботта находится над койкой Кирштейна, находит последний его быстро. Он встает на край своего матраса и, ухватившись за ворот тонкой рубашки, грубо тянет друга на себя. Но быстро сбавляет обороты, замечая измученное выражение на лице напротив. Ладонь сразу же прижимается ко лбу Марко, а Жан с недовольством хмурится. - Разве это адекватная причина избегать меня? - Не хотел заразить. Завтра нужно быть в полной готовности, ты знаешь, - неуверенно говорит парень, тяжело выдыхая воздух через нос. Но Жана обмануть не получается - он видит, как Марко трудно дышать, видит, как его глаза слезятся, а ещё чувствует жар, обжигающий его всё еще прижатую ко лбу ладонь. - К тому же, я командир отряда. Странно будет, если командир струсит. Я должен буду выложиться на все сто, поэтому сегодня я старался сделать небольшую передышку. И мне стало лучше. - Ты не умеешь лгать, - с усмешкой отвечает Жан, в наглую залезая на верхний ярус. - Ты не пойдешь на это задание. Оно глупое и слишком опасное. Тем более, для человека, у которого высокая температура. На все слова против Жан отмахивается, после укладывает Марко под толстый слой одеял и сам невольно засыпает рядом. И сердце пропускает удар, когда парень краем глаза замечает, как Марко оступается, едва хватается за выступ, но за нехваткой надобных сил срывается и падает с двухметровой высоты на камни, периодически сваливающиеся с горных вершин. Кирштейн обещал, что будет рядом на протяжении всего пути, но он не понимает, как мог упустить друга из виду на одну лишь долю секунды, которая понесла за собой такие последствия. Недолго думая, парень спускается к Ботту и с ужасом осматривает его на наличие открытых ран, а после обнаружения - на бедре и левой руке, аккуратно приподнимает голову друга и несильно шлепает его по щекам. Они достаточно сильно отстали от всей команды, поэтому вряд ли кто-то сможет им помочь. - Марко? Ну же, очнись, всё в порядке, - Жан сильно хмурится и от волнения прикусывает нижнюю губу. Но как только парень открывает глаза, он облегченно выдыхает и гладит его по покрасневшей щеке. - Ты как? Ботт с ужасом смотрит на друга и одним резким движением пытается встать, но его сил не хватает даже на это. - Мы же так будем наказаны. Идём. Со мной всё хорошо, - слабо пытаясь выпутаться из ненавязчивых, но весьма неожиданных объятий, он возмущается, но все же встаёт. Голова кружится, а рана на бедре болезненно отдает пульсацией. Но, в конце концов, ему это не мешает. Он срывается с места, вновь решая забраться на невысокий горный выступ. - Прекрати. Меня это совсем не устраивает, - Кирштейн тянет лучшего друга за ворот, сразу же возвращая на землю. - Ты болен, ты свалился на хреновы камни, ты мог и убиться. Марко, не будь таким идиотом, пора трезво оценивать свои возможности и переставать играть в бравого отважного солдата. Нам ничего из этой ерунды не понадобится, когда мы пойдем в полицию. - Жан, - обессиленно начинает Марко, разворачиваясь к нему, - это ты прекрати. Как ты можешь так говорить? Ты... Не понимаешь. - Да, не понимаю, как можно так рисковать собой ради этого глупого задания. Ты же едва на ногах стоишь. Как ты хочешь продолжать идти? - складывая руки на груди, Кирштейн с явным недовольством и непониманием смотрит на товарища. - Ладно, я. Я могу остаться здесь, собраться с силами и пойти дальше, но, Жан, хватит уже носиться за мной, ты должен подумать о себе. А что, если бы на нас напали титаны? Что, если бы я больше не мог сражаться? Тоже погиб бы со мной? Не глупи, - впервые за все время, пока Жан знает этого парня, он слышит повышенный тон. И это его удивляет настолько сильно, что он выдает нервный смешок. - Здесь тебя могут разорвать дикие звери. Ты можешь получить тепловой удар. Или потеряешься ещё. Марко, - аккуратно взяв друга за руку, он улыбается и одним лишь взглядом говорит о том, что в любом случае не оставит столь дорогого ему человека в беде. По окончании задания отряд Марко был расхвален инструктором, так как, несмотря на серьезные травмы, полученные в ходе его исполнения, все вернулись на базу без искалеченных трупов в телеге. Конечно, многие пострадали достаточно для того, чтобы лежать все выходные в пункте медицинской помощи, но то, что каждый был готов пожертвовать собой ради товарища, показало полную готовность кадетов к скорому выпуску. Даже Жан, самодовольный и думающий лишь о своей шкуре, как ранее думалось многим, положил все силы на то, чтобы привезти измученного Марко, не способного ехать верхом, обратно. Он держал его с такой заботой и таким трепетом, боясь упустить, уронить, даже не глядя на то, что управлять одной рукой лошадью так-то сложно. - Ты глупый, - тихо усмехается темноволосый парень, сжимая края плаща. - Зачем нужно было подвергать себя опасности, когда я мог справиться сам? - Не мог, - улыбаясь, Жан крепко обнимает любимого человека и смотрит все на ту же звезду, горящую еще ярче на фоне черного цвета. Солнце прячется за толстыми стенами, намекая на скорый приход ночи. В листьях всё ещё зелёных деревьев теряется ветер, заставляя их тихо шелестеть. Жан, потеряв счет времени, наконец поднимает хмурый взгляд и переводит его на рядом стоящего друга, неожиданно появившегося и незамеченного с самого начала. - Почему ты так смотришь на меня? Хочешь что-то сказать? - он разминает затекшую от длительного пребывания в одном положении шею и выравнивает спину. - Ну? - Я просто принёс тебе поесть. Жан, не стоит так переживать по поводу этого задания. Всё обошлось. Ты хорошо справился. И, честно сказать, - Марко немного замялся, сильнее сжимая поднос с ужином, - было бы лучше, если бы командиром назначили тебя. - Да неужели, - поджав губы, он всматривается в смущенное лицо лучшего друга, но никак не может понять этой эмоции. - Ты уверенный. И ничего не боишься. Слабоват физически, но силён духом. А ещё упёртый, что очень важно и... - его перебивает Жан, грубо выхвативший из напряженных рук поднос. Марко в недоумении смотрит на Кирштейна, после чего косится на перевернувшуюся деревянную кружку. - Ты весь чай разлил. - Смущён? Марко, скажи мне, - Жан немного наклоняет голову вбок и задумчиво хмурится в привычной для себя манере, - ты что, влюблён в меня? Резкий и обрывистый выдох, будто от удара в грудь, быстрые удаляющиеся шаги, громкий звук закрывшейся двери и ещё более удивленный, чем ранее, Жан. Скорее всего, так выглядит положительный ответ. Вжимая друга в холодную стену, парень шепчет что-то несвязное, а после тянется за поцелуем, игнорируя ладони, от испуга прижатые к его груди. Марко не знает, как поступить, поэтому пытается мягко оттолкнуть, но он не так сильно этого хочет, потому стараний прикладывает не много. Он скорее делает вид, что ему неприятно, за этим пытаясь скрыть испуг и смущение. Но Жан оказывается слишком настойчив и, вопреки сказанному самим Марко, силен. Парень добивается желаемого и, мягко прижимаясь своими губами к чужим, вовлекает того, кто ещё утром казался ему лучшим другом, в глубокий поцелуй. Стеснение уходит быстро, и ранее пытавшиеся оттолкнуть ладони уже оказываются на спине Жана, а пальцы отчаянно мнут его рубашку. Страсть, нахлынувшая на Кирштейна огромной волной, быстро набирает обороты, поэтому он не останавливает себя, как только его руки в наглую забираются под грубоватую ткань форменной одежды. Длинные пальцы оглаживают поясницу и скользят чуть ниже, оттягивая край штанов и спускаясь к ложбинке. Марко вздрагивает и разрывает поцелуй, удивленный быстротой чужих действий. Спокойный взгляд глаз напротив сразу же передает свое удивительное спокойствие, и Ботт, все еще смущаясь, сам тянется за очередным поцелуем, позволяя человеку, к которому он на протяжении многих месяцев испытывал безответные чувства, касаться его везде, где только ему подскажет распаленное навязчивым желанием сознание. Он даже не успевает понять, как оказывается развернутым лицом к стене, как проворные руки Жана оказываются в его штанах, как всё, что было между ними, переходит за границу дозволенного. Раз за разом Жан удивляет Марко своей неожиданной надобностью уединиться. Сколько раз они пропускали ужин по вине "мне очень надо" Кирштейна. И сколько раз им приходилось сдерживать собственные стоны в грубых и резких поцелуях. И если бы только Марко был против. - Хочешь ещё немного чаю? - в очередной раз спрашивает парень, подливая в чужую чашку холодный напиток. - Уже слишком поздно, - спокойно, с тихим выдохом отвечает Марко, глядя на то, как чай переливается через края любимой чашки капитана Леви. Наверное, это было слишком опрометчиво - брать чашку того, кто за неё может хорошенько надрать задницу. - Тебе пора ложиться спать, завтра начало вылазки. - А что, если завтра меня не станет? - как-то раз тихо спрашивает Марко, с нежностью перебирая волосы на чёлке своего парня. - Что ты такое говоришь? - недовольно произносит Кирштейн, поднимая взгляд на любимого. - Уже завтра выпуск, а послезавтра мы отправимся на службу в королевскую полицию. Никто не собирается прорывать стену, так что не городи ерунду. Сейчас всё мирно и спокойно. Спи и не забивай голову подобной чушью. Всё будет хорошо. Более того, ты ведь знаешь, что я не позволю тебе умереть. Марко знает. А ещё он знает, что если Жан начинает много говорить, то это сказывается его волнение. Но он верит ему, верит каждому слову, под подушкой сжимая тот самый подарок от матери, одно воспоминание о котором каждый день придавало ему сил. - Да не глупи, - улыбаясь, Жан изо всех сил обнимает Ботта, утыкаясь в его шею. - Хочу побыть с тобой ещё немного. Там нам не позволят быть вместе, - тихо усмехаясь, он краем уха улавливает недовольный голос капитана, говорящего что-то о том, что нечто стоит прекратить. Вздрагивая, Кирштейн отодвигается от Марко - нельзя, чтобы их заметили в таком положении. - Жан, - с непонятной интонацией в голосе зовёт Эрен, а когда тот поворачивается, он хмурится, пытаясь сморгнуть накатившие слёзы. - Жан, так нельзя. Глаза распахиваются, как только Марко чувствует до боли в рёбрах сжимающую его тело руку. Это гигант, который схватил его сразу же после того, как троица, без какого-либо чувства вины сняв устройство пространственного маневрирования, сбежала, оставив товарища, в прошлом друга, в беде. Он кричит им, срывая голос, просит помочь, но ни Райнер, ни Бертольд, ни Энни... Никто из них не желает даже попытаться спасти его. Одно лишь мгновение, и перед глазами пролетает вся его жизнь, все люди, которых он встретил на своём пути, все слова, произнесенные днями ранее. Но одна фраза, засевшая в голове навязчиво, отдающаяся в висках громкими ударами пульса, заставляет забыть обо всем. - Я не хочу умирать в одиночестве. - В смысле? - с непониманием парень смотрит на Эрена, готовый в любой момент подорваться и украсить его лицо парой ярких синяков. - Марко, - от одного этого имени все тело пробирает дрожь. Кирштейн напрягается и готовит уже целую речь, дабы защитить их отношения, но Йегер его опережает, - его больше нет. - Что за... - Жан все же подрывается с места и разворачивается к любимому. Замирает, опускает руки и меняется в лице. Пусто. Плащ, который должен был согревать Марко, лежит на холодной ступеньке, чай, что парень все время подливал в его чашку, медленно течет вниз, переполнив сосуд. Слабый ночной поток ветра подгоняет иссохшие от неумолимой жары листья. Марко Ботта, командира отряда, вечно позитивного, безгранично доброго, до жути проницательного, любимого до ненормального обожания Жаном парня и правда больше нет. Он ушёл, не сказав ни слова. И лишь она осталась с Жаном Кирштейном - звезда, что своим светом слабо освещает улицу и его бесконечное одиночество. Walls are built to keep us safe Until they're crashing down Worlds apart We were the same Until you hit the ground...