Сомнения

- Вы психи!! Оба!! - Витя с силой хлопнул дверью так, что стекла зазвенели. И пускай спасибо скажут, что только стекла и только зазвенели. Желание расколотить к херам все на пути попадающееся было огромным, но он только пнул скамейку в раздевалке. Охнул от боли, выматерился и забился в уголок, благо, что сегодня никого кроме него и этой безумной парочки на катке не было. И как его вообще угораздило? Нет, сама мысль очень грела душу, но и только. Витя стянул резинку с волос, растрепал длинные пряди и облегченно вздохнул. Все, он в домике. Ненадолго правда, но минут десять-пятнадцать у него есть. Глядишь, желание убить этих попугайчиков-неразлучников станет не таким острым. А ведь он мог бы догадаться, что так просто ничего не будет, но то ли переоценил свои возможности, то ли недооценил их способности, но... ...Это был его последний юниорский турнир, который он откатал с блеском, его заметили; критики, журналисты и поклонники пели ему оды, и только Яков, по извечной своей привычке ворчал на огрехи и грозился найти управу на расшалившегося подростка. Витя тогда только отмахнулся, но Фельцман свою угрозу не забыл. И месяца три назад в жизни Вити появилась эта парочка заклятых друзей, извечных соперников и просто охрененных фигуристов. Нет, заочно Витя знал обоих, более того, мечтал когда-нибудь побить все их рекорды, но это было где-то в очень отдаленных планах. Оба были сколько-то-там-раз чемпионы всех возможных соревнований, поочерёдно занимали то первые, то вторые места, рычали друг на друга, вместе пили до зелёных соплей, и если бы в конце концов поженились, никто бы и не удивился. Они оба были сильны, оба были в чем-то лучше другого. Витя тащился, как карп по Енисею, от дорожек Юри, его музыкальности и сдержанной эмоциональности, а от прыжков Юры и его гибкости захватывало дух. Сам Витя гибкостью отличался не меньшей, но где он с его почти-шестнадцатью, а где молодой мужчина двадцати пяти лет. В общем, когда они только появились перед ним, в солнечных очках, уверенные в себе, Витя даже не понял, чего от него хотят, и Якову пришлось отводить его в сторонку. До Вити дошло наверное только раза с третьего. И потом он матерился ещё минут пять, не стесняясь в выражениях. Ибо своими тренерами этих типов он мог увидеть разве только в страшном сне. Не то, чтобы ему не грело самолюбие внимание двух таких монстров льда, просто... просто.... Не был он девушкой-фанаткой, вот. И на сколько-то-там чемпионов смотрел исключительно с точки зрения новых элементов, немного отстранённого восхищения и будущего соперничества. Ну и насчет себя любимого иллюзий не строил. Он любил кататься и внимание к себе, но до уровня что Плисецкого, что Кацуки ему ещё ползти и ползти, вернее, падать и падать. Поэтому когда Фельцман объявил, что ему придётся работать с обоими, он чуть коньком ему не двинул. Немного успокоившись и поразмыслив, он решил, что над ним все-таки не шутят и все не настолько ужасно, как могло бы быть, и что стоит воспользоваться случаем и понабраться опыта у действующих чемпионов пока возможность есть. Дурак, как есть дурак. Ибо если по отдельности оба Юры были ещё терпимы, то вместе они превращались в кошмар и катастрофу. Во-первых, они спорили. Всегда. То есть совсем всегда. Даже в том, что вкуснее - борщ или кацудон, хотя - и Витя это знал абсолютно точно - ели и то, и другое с одинаковым удовольствием, аж за ушами трещало. Единственное, в чем они были до омерзения единодушны - это в количестве его, Вити, тренировок, и запрете стричь волосы хотя бы до восемнадцати. Во-вторых, они постоянно критиковали друг друга. Во всем. Даже в том, как завязаны шнурки на кроссовках. В-третьих, они были абсолютно не похожи друг на друга и также идентичны. Кажущийся спокойным Юри своим видимым безразличием доводил эмоционального Юру до белого каления, но только последний мог вытянуть японца из его панциря и заставить забыть о сдержанности. Не знай Витя точно, что каждый вечер, выходя с катка, они разъезжаются в разные концы города, он бы поклялся, что они женаты уже лет двести. Ибо ссоры, ехидные подколы и хлопанье дверями сменялись вдруг ледяными компрессами на ушиб не своего колена, шипением на неосторожное поведение и трогательное прижимание головы к голове при одних наушниках на двоих. В общем, Витю они бесили до крайности. Отабек, кстати, его тоже бесил тем что ржал над его рассказами вместо того, чтобы посочувствовать, но Витя все равно жаловался ему в перерывах, когда оба сбегали покурить запрещённую сигаретку. К моменту, как начался весь этот кошмар, на личном "иконостасе" Виктора числилось уже пять медалей разного достоинства, но главной своей победой он считал обещание, что издеваться над ним будут исключительно до финала Гран-при, а потом Яков, добрый Яков заберёт его к себе обратно. Он был даже согласен на Барановскую, лишь бы не этот ходячий армагеддец. На этом его победы и закончились: дальше эта парочка начала выяснять кто и какую программу на предстоящий сезон будет готовить. А когда в ход пошли высокие философские цитаты - с одной стороны, и высокохудожественный мат - с другой, Витя понял, что пора брать все в свои руки. И короткая программа ушла Кацуки, а произвольная - Плисецкому. Не то, чтобы Витя имел что-то личное, но о выносливости японца легенды ходили, а умирать на катке, исполняя его программу, он не собирался, пусть весь свой талант в короткую умещает. Так он обоим Юриям и заявил, когда они вежливо, действительно вежливо, попросили пояснить свой выбор. Странно, но после этого от него с вопросами отстали. Зато заставили откатать все его имеющиеся в анамнезе на тот момент программы почти в режиме нон-стоп, и свалили, как только он закончил последний элемент последнего танца и рухнул на лёд, не чувствуя ни рук, ни ног, ни холода. Целую неделю от них не было ни слуха, ни духа, и только сегодня Витя увидел их на катке. Они пришли раньше и пока он, недовольный и невыспавшийся, готовился к выходу на лёд, о чем-то шушукались, склонившись друг к другу. Витя невольно содрогнулся. К их ссорам он привык, единодушие его пугало до икоты. Но все оказалось гораздо проще и сложнее. Они просто придумали ему хореографию и даже были готовы её показать. Сначала ему, конечно, дали послушать музыку. Потом долго объясняли принципы разделения любви, хотя он все равно не понял какого черта надо делить её на какие-то виды и принципы, ну а потом... Витя смотрел. И ещё смотрел. И ещё. Потом посчитал количество прыжков и сложных элементов. Потом примерил это на себя. Тут же вспомнил, как неаккуратно и глупо грохнулся вчера после двойного акселя, представил как запарывает программу в самый ответственный момент и... свалил, хлопнув дверью. Переживать пока ещё не состоявшееся падение при попытке исполнить первый прыжок на финале Гран-при. И теперь, немного успокоившись, сидел себе в своём эмо-уголке, пытаясь понять какого черта вдруг с ним приключилось и чего он так разнервничался. Можно было, конечно, все списать на подростковый гормональный бум с его резкими сменами настроения, постоянным стояком и собственной пока ещё не определившейся ориентацией, но Витя подозревал, что все гораздо проще. Ему банально страшно. Ибо программы сложные, по-взрослому, по-серьёзному сложные, а он, видимо. застрял ещё где-то в юниорах и на самом деле это ужасно стыдно. Ему почти шестнадцать, и хоть он умеет прыгать даже четвертные, на публике он никогда этого не делал, к тому же из-за таких тренеров к нему будет ну очень пристальное внимание. Сами-то они этот сезон отдыхают из-за травм, но кого это интересует? Витя вздохнул, закрыл глаза, и под веками тут же появился каток, а в ушах зазвучала музыка. Плисецкому его Агапэ шла. Высокий, тонкий, гибкий, с ореолом из светлых длинных волос - он казался воплощением этой самой... абсолютной любви. Надо льдом он парил, а вот Вите казалось, что из него самого получится разве что перекормленный шмель, тяжёлый и неповоротливый, куда уж там до парения. Эрос Кацуки был поближе к земле, но Витя честно сомневался в своих способностях двигаться и кататься так, чтобы у зрителей кровь носом шла. Да он в свои почти-шестнадцать не понимал чем эротика от порнушки отличается при одинаковой степени обнажённости и откровенности кадров! А Юри катался так, словно... словно соблазнял кого-то. Лишь немногим уступавший Плисецкому в росте, он превосходил его в ширине плеч, но его чёрные волосы с зеркальным отливом были длиннее, чем у его заклятого друга, и в танце он нашёл применение даже им. Ибо те взлетали и возвращались на плечи и спину именно так, как было нужно, чтобы образ был целым. Отабек ржал бы, как пьяный лось, если бы узнал о его сомнениях, но казаха здесь не было, здесь был только Витя Никифоров, который отчаянно хотел хоть прикоснуться, попробовать, и также отчаянно боялся не справиться и испортить выступления, в которые на самом деле влюбился с первого взгляда. Но, с другой стороны... Если бы он не мог этого сделать, то ему бы это не предложили, разве нет? Значит, он может. Только труса празднует. И сопли развесил. И вообще... Он не даст этим типам повод считать себя слабаком, так что космы в хвост, жопку в горсть и марш на каток!!!