В Холодных Руках

Мне было суждено освоится в этой, непонятной ситуации. Привыкнуть к горечи и радостям, привыкнуть к неудобствам и удобствам.    Боль, не покидающая меня днями и ночами, словно перестала существовать. Я всего лишь освоилась здесь, став частичкой этой семьи.    Каждый раз разглядывая у зеркала эти красные следы на шее, я думаю о том, что привыкла. Это стало нормальным.    Каждый раз, бросая взгляд на эти незатягивающиеся раны, не замечая на них ярко красных капелек крови, я уже не удивляюсь. Так и должно быть. Просто, так получилось, так сложилось.    Все словно насмехаются надо мной, ошиваются рядом, а затем заставляют подчинятся.    Я всего лишь серая мышка, а они, далеко не предел мечтаний. Но они все здесь, все еще живы, все еще вместе.    И не важно даже, что будет в будущем. Главное, что все еще есть настоящее. Оно есть. Оно связало нас воедино.    В то время как не надоест лежать в кровати каждый божий день, до тех пор, пока не осточертеет смотреть в потолок над балдахином, до тех пор, пока мысли не провалятся в небытие.    В то время как, в каждую ночь при новой встрече, голова словно пустеет, а мысли бегут прочь от этого ничто, в эти же самые часы, минуты, секунды, я принимаю свои чувства, чувства трепета, легкого волнения за синие сны. Не думать об этом невозможно. Да и жить, скрывая пороки тоже.    Этот день похож на все другие, который сменит следующий. Словно капля воды в безбрежном океане вечности. Сначала я так и думала, в тайне боясь нарушить то однообразное полотно, сотканное из множества часов проведенных здесь.    Я, как всегда, сижу в приглянувшимся мне угле, уставившись в одну из множества точек пространства перед собой.    Душно, настолько, что легкие судорожно сжимаются, в попытке получить хоть немного кислорода, но заполняются сухим и шершавым, словно тысячи песчинок, воздухом.    Окна закрыты и зашторены, ни единого лучика солнца. Я не решаюсь взглянуть на них. Ведь там по всему периметру растянуты проклятые красные проводки розария, идущих из неоткуда, уходящих в никуда. Увидеть хоть один из этих алых лепестков, самый страшный кошмар из всех возможных.    Безмолвные звуки, проникающие в мою скупую обитель, уже разорвали перепонки ходом времени по набору неясных мелодий, что тускло прорезаются сквозь тень мрака души моей. Я боюсь, что больше не услышу их.    Касаясь ногами неприятно-теплого пола, я морщусь и делаю еще один судорожно-тихий вздох. Словно меня могут услышать и сбежаться, подобно стае гиен. Истерично хохоча над моими забитыми внутренностями. С кожей пальцев соприкасается до боли знакомая шершавая ткань. Минута двенадцатого. Секунда в секунду. Как и обычно. Кровать почти не прогибается под весом моего тела. Свет солнца едва пробивается сквозь плотную ткань штор. Легкие шершавости на потолке встречают мой взгляд привычным постоянством.    Время, захлебывающееся дегтем, еле шагает, с трудом передвигая стрелки. Веки тяжелеют и закрываются. Я мечтаю провалиться в небытие. Оно распахивает передо мной свои объятия. Легкое дуновение совсем рядом заставляет меня разодрать сомкнутые ресницы и резко сесть. Окна по-прежнему плотно закрыты. Судорожно вздыхая, сажусь и поворачиваюсь лицом к двери. Постепенно голова распознает звуки и я замечаю в них прекрасные ноты. Дорожка из звуков тянется из-под двери. Но она тоже закрыта на замок. Мучительно напрягаюсь, пытаясь поймать за хвост ускользающую мысль. Бесполезно. Вскакиваю с кровати, наспех одеваюсь. В нерешительности подхожу к двери. Открыть? И лицезреть игрою великого музыканта? — Да!    Черт возьми, да! Я хочу знать, где же он! Со скрежетом поворачиваю «петлю» замка. Рывком распахиваю дверь. Темнота коридоров медленно просачивается в комнату, смешиваясь с моим персональным мраком, разбавляя пространство комнаты. Вздыхаю, хватая ртом воздух.    Навострив уши, иду по коридору. Ускоряю шаг. По лестнице уже бегу, срываясь со ступенек. Дрожащими пальцами поворачиваю ключ в замке. Замираю. Чистой воды безрассудство. Там, в этой комнате, меня ждет мое персональное наказание, зеницы затянутые в синий.    Дверь с глухим стуком ударилась по ту сторону стены, и я шагнула вперед, сжимая пальцы в кулаки. Обед встретил меня покалывающей прохладой — глоток кислорода для утопающего в иссушающей духоте. Иду не слыша собственных шагов. Будь я в здравом уме и твердой памяти, я бы задумалась, почему он один? Но я уже не контролирую себя. Подошва скользит по граниту, тело изгибается под немыслимым углом, пытаясь поймать равновесие. А я упорно слежу взглядом за синими очами, больше всего на свете боясь хоть на долю, хоть на одну тысячную секунды не слышать этих звуков.    Это океан чувств — осознание приходит мучительно медленно. Конечно он, тут не нужны слова.    Клубок мыслей запутывается еще сильнее и последние крупицы здравого смысла ускользают от меня вместе с ворохом фраз, бессмысленных, ­рваных, спутанных. Их место занимает надежда и еще не ясное мне предчувствие.    Исполнение музыки обволакивает меня мягкой, манящей, словно вода — прохладой. Слишком поздно я понимаю, что тону. Поскальзываюсь, зава­ливаюсь вперед. Как в замедленной съемке. Взмахиваю руками и осознаю, что увязла в чем-то приятном, но холодном как айсберг. Меня подхватило создание, настолько опасное, и неизменный в своей красоте тот, кого я люблю.    И пусть. Прилагаю все усилия к тому, чтобы протянуть руку вперед. Хочу дотронутся до него.    Мучительно, до дрожи во всех конечностях, до комка у горла, до сдавливающей внутренние органы боли. Хочу.    Щурюсь, силясь ясно разглядеть безбрежный океан в его глазах.    Делаю вдох и чувствую как сердце бешено бьется, пытаясь не выпрыгнуть из груди, когда я в объятиях холодных рук.